Согласно теории эволюции, более сложные формы жизни развились из менее сложных в ходе процесса естественного отбора. Многие христиане верят, что именно так Бог и устроил жизнь. Например, самая большая в мире Католическая церковь сделала официальные заявления в поддержку теории эволюции, а также о ее совместимости с христианской верой[126]. Однако христиане могут верить в эволюцию как процесс и при этом не верить в «философский натурализм», согласно которому все в мире имеет естественную причину, а органическая жизнь – это исключительно продукт действия произвольных, никем не направляемых сил. Если же теория эволюции превращается во всеобъемлющую теорию, которая объясняет абсолютно все, во что мы верим, что чувствуем и делаем, как продукт естественного отбора, тогда мы переходим из научной в философскую сферу. Теория эволюции как всеобъемлющая теория сталкивается с непреодолимыми трудностями при попытке обрести статус мировоззрения. Эти трудности мы рассмотрим в девятой главе. Докинз утверждает: если мы верим в эволюцию как биологический механизм, значит, мы должны верить и в философский натурализм. Но почему? В том же году, когда Докинз опубликовал труд «Бог как иллюзия», Фрэнсис Коллинз выпустил в свет книгу The Language of God [на русском языке вышла под названием «Доказательство Бога. Аргументы ученого»]. Коллинз – выдающийся ученый-исследователь, возглавляющий проект по расшифровке генома человека (Human Genome Project). Он верит в теорию эволюции и критикует концепцию «разумного замысла», отрицающую межвидовую эволюцию. Вместе с тем Коллинз убежден, что тонкая настройка, красота и порядок природы указывают на существование высшего Творца; он рассказывает о своем переходе от атеизма к христианству. Вот то, что, по мнению Докинза, не может существовать: твердая вера в эволюцию как биологический механизм, уживающаяся в одном человеке с полным отрицанием философского натурализма. И разумеется, Коллинз не единственный в своем роде[127].
Упрощенной схеме Докинза противопоставлено множество различных моделей, объясняющих связь Бога с развитием многочисленных форм жизни, которые известны нам сегодня. Иен Барбур рассказывает о четырех потенциальных способах, которыми наука и религия могут быть связаны друг с другом: конфликт, диалог, интеграция и независимость. На одном конце спектра, в точке «конфликт» находятся и сторонники «креационизма», и, как это ни парадоксально, сторонники Докинза. Каждая сторона вооружена в военных действиях моделью отношений науки с верой. Представления многих креационистов о первой главе Книги Бытия несовместимы с каким бы то ни было эволюционным процессом, в то время как философский натурализм Докинза придает полную несостоятельность религиозной вере. На другом конце спектра находятся те, кто считает веру частным и субъективным делом, следовательно, вообще не обращаются к эмпирической сфере. Здесь науке и религии совершенно нечего сказать друг другу. Сам Барбур считает, что потери при подобных взглядах слишком велики, и предпочитает более умеренный и сложный подход, при котором наука и религиозная вера признают, что у каждой есть свои сферы компетенции[128].
Но наибольшую огласку приобретает модель конфликта. К счастью, эти взгляды теряют убедительность для все большего числа ученых. История секуляризации американских институтов рассматривается в авторитетном и значимом труде под редакцией Кристиана Смита[129]. В нем Смит утверждает, что конфликтная модель отношений между наукой и религией представляла собой умышленное преувеличение, которым пользовались и ученые, и лидеры просвещения в конце XIX века, чтобы ослабить контроль церкви над их учреждениями и усилить собственную культурную власть[130]. Эта абсолютная боевая модель науки и разума была порождена не столько интеллектуальной необходимостью, сколько конкретной культурной стратегией. Многие ученые не видят никакой несовместимости между верой в Бога и своей работой.
Два известных исследования, поддерживающих эту точку зрения, были проведены в 1916 и 1997 годах. Американский психолог Джеймс Леуба 0ames Leuba) провел первый опрос ученых, спрашивая, верят ли они в Бога, который активно общается с человечеством, по крайней мере, посредством молитв. 40 % опрошенных сказали, что верят, 40 % – что не верят и 20 % затруднились с выбором ответа. В 1997 году Эдвард Ларсон и Ларри Уитхем повторили исследование, задавая ученым тот же вопрос. В журнале Nature они опубликовали статью, в которой сообщили, что за восемьдесят лет результаты опроса почти не изменились[131].
Тогда что же представляет собой утверждение Докинза, согласно которому почти все видные ученые не верят в Бога? В книге «Бог как иллюзия» он ссылается на публикацию Ларсона и Уитхема в Nature через год после предыдущей. В ней ученые отмечали, что когда они задавали те же вопросы о вере в Бога членам Национальной академии наук, всего 7 % ответили утвердительно[132]. Докинз приводит эту статистику, доказывая: интеллект и научное мышление почти всегда приходят к выводу, что Бога не существует. Но способ истолкования данных этих исследований, к которому прибегли Докинз и даже Ларсон с Уитхемом, представляет серьезную проблему.
Подавляющее большинство неверующих ученых являются атеистами по причинам, среди которых не значится наука
Во-первых, обратимся к вопросу, который ставили перед учеными в обоих исследованиях. Ученых спрашивали, верят ли они в Бога, который лично общается с человечеством. Одной веры в высшего Бога, сотворившего вселенную, недостаточно, чтобы попасть в список «верующих». Каждый ученый из Национальной академии наук, который считал, что Бог не общается с человечеством напрямую, автоматически заносился в категорию неверующих. Эти опросы предназначались лишь для выявления ученых, придерживающихся консервативных, традиционных убеждений. Сторонники более общей веры в Бога отсеивались благодаря особой формулировке вопроса. Во-вторых, Докинз решил, что собранные данные показывают причинно-следственную связь между научным мышлением и атеизмом. Он предположил, что ученые из Национальной академии наук не веруют потому, что у них научный склад ума. Однако исследование не выявило и не могло выявить истинную причину неверия членов Национальной академии наук в Бога. Алистер Макграт, богослов с полученной в Оксфорде докторской степенью в области биофизики, пишет, что подавляющее большинство знакомых ему неверующих ученых являются атеистами по причинам, среди которых не значится наука. Человек верит или не верит в Бога благодаря влиянию сложной совокупности факторов, в том числе личного опыта, интеллектуальных и социальных причин. Такие сведущие социологи, как Питер Бергер, доказали, что наши группы сверстников и первичные взаимоотношения формируют наши религиозные убеждения в значительно большей степени, чем мы готовы признать. И на ученых, и на людей, далеких от науки, оказывают заметное влияние убеждения и взгляды людей, уважения которых они хотят добиться. Макграт на своем опыте убедился, что большинство его коллег-атеистов привносит свои представления о Боге в науку, а не принимают науку за основание для этих представлений[133].
Кроме того, при чтении Докинза создается впечатление, будто все ученые-атеисты согласятся, что, имея рациональный, научный склад ума, невозможно верить в Бога. Но не все так просто. Ныне покойный Стивен Джей Гулд, ученый и эволюционист из Гарварда, сам был атеистом, знал про эти исследования, но не соглашался с Докинзом в том, что наука неизбежно конфликтует с христианской верой. Он писал:
Либо половина моих коллег чудовищно глупа, либо дарвинизм полностью совместим с традиционными религиозными убеждениями, как и с атеизмом[134].
Говоря о половине своих коллег, Гулд, вероятно, имел в виду не только данные опроса. Он просто знал, что множество его уважаемых коллег-ученых придерживаются традиционной веры в Бога. Гулд не соглашался с Докинзом в том числе и по той причине, что был готов гораздо охотнее признать, что наука не в состоянии объяснить все детали существования человека так, чтобы удовлетворить каждого мыслителя.
Еще один ученый, высказывающий то же мнение, – философ Томас Найджел (Нагель), критиковавший подход Докинза в рецензии на книгу «Бог как иллюзия» в журнале The New Republic. Найджел тоже атеист, но он убежден, что Докинз ошибается, настаивая на том, что при желании заниматься наукой мы обязаны придерживаться «физикалистского» натурализма… согласно которому окончательное объяснение всему должны дать физика частиц, теория струн и пространственные законы, управляющие элементами, из которых состоит материальный мир». В частности, он спрашивает, действительно ли мы верим, что наши нравственные интуитивные убеждения (например, что геноцид ошибочен в нравственном отношении) – не реальность, а всего лишь результат нейрохимических процессов в нашем организме. Может ли физика дать исчерпывающее объяснение действительности, какой воспринимают ее люди? Найджел сомневается в этом. Он пишет:
Для редукционистских проектов характерно стремление вновь включить ранее исключенные аспекты мира, проанализировать их с физической – то есть с поведенческой И нейрофизиологической – точки зрения, и вместе с тем отрицать реальность как то, что не поддается упрощению. Лично я считаю, что этот проект обречен, что осознанный опыт, мысли, ценности И так далее – не иллюзии, даже если их нельзя отождествить с физическими фактами[135].
Вот почему даже среди атеистов есть немало тех, кто считает, что Докинз ошибается, что наука не может объяснить абсолютно все и что научная мысль вполне совместима с религиозными убеждениями.
Науку вовсе незачем отделять от искренней веры
Несмотря на то, что представления о войне между наукой и религией до сих пор пользуются популярностью, нам следует разубедить себя в том, что мы вынуждены выбирать одно из двух, иначе, желая оставаться христианами, мы неизбежно вступим в конфликт с наукой. Подавляющее большинство ученых считают себя глубоко или умеренно религиозными людьми, и в последние десятилетия численность таковых растет[136]. Науку вовсе незачем отделять от искренней веры.
Разве теория эволюции не опровергает Библию?
А как же быть с более конкретной проблемой: совместимость теории эволюции и ее библейского описания творения в главах 1 и 2 Книги Бытия? Ведь здесь нас непременно ожидает жесткий конфликт! На самом деле, это вовсе не так.
Разные христианские мыслители пользуются всеми моделями связи науки с верой, предложенными Барбуром (конфликт, диалог, интеграция и независимость). Некоторые из них, сторонники получившего широкую огласку движения креационистов, избрали модель конфликта и стали утверждать, что в главе 1 Книги
Бытия Бог сотворил все формы жизни за шесть 24-часовых суток всего несколько тысяч лет назад. Противоположную им позицию занимают христиане, которые выбрали модель независимости и просто утверждают, что Бог был первичной причиной в начале существования мира, а затем на первое место вышли естественные причины. Кое-кто предпочел золотую середину. Одни мыслители считают, что Бог сотворил жизнь, а затем руководил естественным отбором, чтобы из более простых форм жизни развились более сложные. Согласно этой точке зрения, Бог действует как высшая первопричина, не нарушающая процесса эволюции. Некоторые, считая, что в истории археологических раскопок есть пробелы, и заявляя, что виды просто «возникали», а не развивались из более простых форм, верят, что Бог совершал широкомасштабные акты сотворения в разные моменты на протяжении длительного периода.
Связь науки с Библией обусловлена не только тем, как мы читаем научные труды, но и нашим истолкованием некоторых ключевых библейских отрывков, например, главы 1 Книги Бытия. Христиане, признающие авторитет Библии, соглашаются с тем, что основная цель толкования Библии – выяснить изначальный замысел ее автора, который должны стремиться понять его читатели. Как правило, это означает истолкование текста в соответствии с его литературным жанром. Например, Псалтирь христиане читают как поэтическое произведение. Читая Евангелие от Луки, претендующее на статус рассказа очевидца (см. Лк 1:1–4), христиане воспринимают его как исторические материалы.
Любому читателю понятно, что историческое повествование следует читать как историю, а поэтические образы воспринимать как метафоры.
Трудности возникают в некоторых местах Библии, жанр которых определить нелегко, поэтому мы не можем в полной мере быть уверенными в том, как их следует читать по замыслу автора. Быт 1 – отрывок, толкования которого вызывают бурные споры среди христиан, даже тех, кто придерживается «возвышенных» представлений о богодухновенности Священного Писания[137]. Лично я считаю, что Быт 1 и Быт 2 взаимосвязаны так же, как Суд 4 и 5 и Исх 14 и 15. В первой главе каждой пары описано историческое событие, а во второй содержатся песни или поэтические повествования о богословском смысле этих событий. Читая Суд 4, мы видим, что это сухой отчет о том, что произошло в бою, но в Суд 5 мы видим песнь Деворы об этой битве, написанную поэтическим языком метафор. Когда Девора поет, что звезды спустились с небес, чтобы сражаться за израильтян, мы понимаем, что она обращается к метафоре. Мне кажется, что в Быт 1 есть признаки поэтического языка, следовательно, это «песнь» о чудесах и смысле творения Божьего. А Быт 2 – это отчет о произошедшем. О толковании некоторых фрагментов велись споры во все времена, к таким фрагментам относится и Быт 1. Однако не следует прибегать к ложной логике и утверждать, что если одну часть Писания нельзя понимать буквально, то это относится и ко всем остальным частям. При любом человеческом способе коммуникации такой подход ошибочен.
Какие выводы мы можем сделать? Поскольку христиане стоят на разных позициях по отношению к смыслу Быт 1 и природе эволюции, тем, кто рассматривает христианство как единое целое, не следует отвлекаться на эти междоусобные споры. Вопрошающему скептику незачем признавать какую-либо из этих позиций, чтобы приобщиться к христианской вере. Скорее, ему следует сосредоточить внимание на основных притязаниях христианства и обдумать их. Только придя к определенным выводам насчет личности Христа, воскресения и основополагающих христианских догматов, следует задуматься о возможном отношении к сотворению и эволюции.
Сторонники различных взглядов часто дают понять, что их подход – единственно верная христианская позиция по проблеме эволюции[138]. В сущности, я не сомневаюсь, что многие читатели будут раздосадованы тем, что здесь я не отдал предпочтение какой-либо из конкурирующих точек зрения. Хочу заметить, что, по моему мнению, Бог в некоторой степени руководил процессом естественного отбора, но вместе с тем я отрицаю эволюционизм как всеобъемлющую теорию. Один из ученых, комментирующих Бытие, удачно находит баланс:
Если «эволюция» приобретает статус мировоззрения, общего представления о положении вещей, тогда она вступает в прямой конфликт с библейской верой. Но если «эволюция» остается на уровне научной биологической гипотезы, тогда почти не возникает причин для конфликта между смыслом христианской веры в
Творца и научными исследованиями пути, которым (на биологическом уровне) шел Бог в процессе творения[139].
Исцеление мира
Мне не хотелось бы проявлять чрезмерную строгость по отношению к людям, которые сопротивляются идее вмешательства Бога в естественный порядок. В чудеса верится с трудом, а это так и должно быть. В Мф 28 мы читаем о том, как апостолы встретили воскресшего Иисуса на склоне горы в Галилее. «И, увидевши Его, поклонились Ему; а иные усумнились» (Мф 28:17). Это поразительное признание. Здесь автор раннехристианского документа сообщает нам, что некоторые из основателей христианства не сумели поверить в чудо воскресения, несмотря на то, что видели Иисуса своими глазами и прикасались к Нему. Для этого упоминания нет других причин, кроме одной: так было на самом деле.
Этот отрывок примечателен сразу несколькими моментами. Он предостерегает нас, советует не думать, что только нам, современным образованным людям, трудно примириться с мыслью о чуде, а нашим более примитивным предкам вера в него далась легко. Апостолы отреагировали на случившееся, как сделала бы любая группа наших современников: одни поверили своим глазам, другие нет. Это также призыв к терпению. Все апостолы со временем стали великими лидерами церкви, но некоторым из них вера далась труднее, чем остальным.
Некоторые из основателей христианства не сумели поверить в чудо воскресения, несмотря на то, что видели Иисуса своими глазами и прикасались к Нему
Однако поучительным этот текст является в первую очередь потому, что он говорит о цели библейских чудес. Они порождают не просто когнитивную веру, а преклонение, благоговение и удивление. В особенности чудеса Иисуса никогда не были просто фокусами, предназначенными для того, чтобы производить впечатление и к чему-либо принуждать. Нигде мы не видим, чтобы Он говорил:
«Видите вон там дерево? Сейчас оно загорится!» Вместо этого Он пользуется чудодейственной силой, чтобы исцелять больных, кормить голодных, воскрешать мертвых. Зачем? Мы, современные люди, воспринимаем чудеса как сбои в естественном порядке, а для Иисуса они были восстановлением этого порядка. Библия учит нас, что когда Бог создал этот мир, в нем не было болезней, голода и смерти. Иисус явился в мир, чтобы искупить все ошибки и исцелить раны мира. Его чудеса – не просто доказательства Его силы, а удивительное предвкушение того, как Он намерен распорядиться этой силой. Чудеса Иисуса – не просто вызов, брошенный нашему разуму, а данное нашему сердцу обещание, что мир, о котором мы мечтаем, уже грядет.