Осторожно: яд! - Беркли Энтони Кокс Френсис Айлс 3 стр.

— Глен, нам пора уходить, — сказала Рона.

Френсис тронула меня за плечо.

— О нет! — запричитала Анджела. — Рона, я вовсе не это имела в виду. И не хотела разрушать компанию. Еще рано. Я просто потихоньку уйду к себе наверх, а вы оставайтесь, поговорите. Джон, налей им что-нибудь выпить.

— Конечно, дорогая, — заверил ее супруг.

— Я должна идти, — сказала Дейзи. — Обещала быть дома к одиннадцати. Так что, с вашего позволения, пойду оденусь. Все порядке, Анджела, не беспокойтесь. — Она торопливо вышла из комнаты.

Анджела посмотрела на нас, невинно улыбаясь.

— Тогда, если никто не возражает, я пойду…

— Тебя проводить наверх, дорогая? — спросил Джон.

— Это очень мило с твоей стороны, дорогой, но я пока не совсем беспомощна.

Анджела грациозно поднялась с кушетки. Ее стройная фигура, затянутая в безукоризненно пошитое черное вечернее платье, казалась неземной, бесплотной. Эффект подчеркивали бледность лица и дивные золотисто-пепельные волосы. Она являла собой удивительный контраст здоровью и основательности своего супруга. Мне было известно, что Анджеле тридцать шесть лет, но в отличие от Роны она выглядела, во всяком случае, при мягком свете гостиной, не старше двадцати пяти. И постоянные недомогания, преследующие ее с малых лет, внешность не портили.

Анджела нерешительно двинулась в сторону лестницы с блуждающей улыбкой на губах, всем своим видом показывая, что сама сильно удивлена, что может подняться наверх без посторонней помощи.

Вернулась Дейзи в плаще, помахала хозяйке.

— До свидания, Анджела, спасибо за прекрасный вечер. — Она повернулась к Уотерхаусу. — Все в порядке, Джон, не беспокойтесь, Гарольд меня проводит, верно, Гарольд?

— Конечно, Дейзи, — с готовностью отозвался ее кавалер.

Мне нравилась Дейзи. Она была настоящей провинциальной девушкой. То есть выходила гулять в любую погоду, всегда говорила то, что думала. Я не сомневался, что в конце концов она найдет себе мужа.

С возрастом я все больше стал склонен заниматься самоанализом. Копаться в себе, выискивать причины моего комплекса неполноценности. Признаюсь, меня всегда мучило, когда я чувствовал, что некто превосходит меня своим интеллектом. Вот и сейчас, когда Дейзи и Гарольд ушли, я принялся сравнивать каждого из оставшихся с собой.

Надо сказать, особой скромностью я не отличаюсь, но способен быстро оценить интеллект и другие качества ближнего и, если нужно, признать его превосходство. Для своих друзей я уже давно составил своеобразную табель о рангах, где каждому отвел соответствующее место. Гарольд Чим, например, ничем не превосходил меня, и я даже ставил себя в этой табели о рангах выше Гарольда, но, признаюсь, иногда завидовал его смелости без колебаний ринуться в дебри, куда я не решился бы ступить. И в этом смысле я ставил его выше себя.

Что касается шестерых оставшихся в комнате после ухода Гарольда и Дейзи, то каждому из них было суждено сыграть определенную роль в драме, которая разыгрывалась перед нашими глазами, хотя мы тогда этого не осознавали. Среди них в табели о рангах я ставил себя на шестое место.

О Френсис замечу лишь, что она, несомненно, умнее меня. Досадно признавать этот факт, но никуда не денешься. На первое место без всяких сомнений я поместил Рону Брум. По понятным причинам Джон Уотерхаус шел сразу за ней. А вот с Гленом было сложнее. Мне не нравилось ставить его выше себя, поскольку я знал его с детства. А в том возрасте у меня было неоспоримое превосходство, которое нелегко уступать. Но приходилось, тут уж ничего не поделаешь. Мы уже давно не были детьми, а Глен Брум слыл в округе превосходным доктором, в то время как я не мог бы назвать себя даже хорошим садоводом.

Об Анджеле стоит поговорить особо.

Я попытаюсь описать ее с точки зрения последующих событий, хотя в успехе не уверен. Начну с того, что красавицей она не была. Симпатичная? Пожалуй. Мужчин она привлекала, это несомненно, но познакомившись с ней, обезоруженные ее хрупкой прелестью, они не знали, что делать дальше.

Незнакомых Анджела поначалу приводила в некоторое замешательство. Им казалось, что она смотрит на них свысока, держится вежливо и холодно. Это ощущение усилилось бы, знай они о ее происхождении, о том, что она выросла в старинной знатной семье. Я знал, что никакой это не снобизм, что просто она такая , но все равно это качество в ней меня тоже раздражало.

Джон Уотерхаус прекрасно сознавал, какое впечатление производит его жена, и, наверное, ему это было неприятно. Однажды в разговоре с Френсис он признался, что всегда хотел объяснить людям, что этот ее вид ничего не значит. Что непросто ощущать себя вечно больной, и она всего лишь смущена. Но знал ли он по-настоящему свою жену, это вопрос. Но кто из нас может похвастаться этим? Вот я, например, совсем не уверен, что досконально знаю, что собой представляет Френсис.

Как потом оказалось, наша беседа имела большое значение для раскрытия подоплеки развернувшихся событий. Потом каждая реплика, каждое замечание приобрели особый смысл. Разумеется, тогда никто из нас всему этому не придавал никакого значения.

Давайте я теперь наконец продолжу.

Значит, Джон проводил Гарольда и Дейзи и вернулся в гостиную. Я запомнил даже такую незначительную деталь, что Анджела спросила Рону о следующей встрече в Литературном обществе, где Рона была почетным секретарем. Впрочем, к делу это не относилось.

Итак, Джон вошел в гостиную. Френсис говорит, что стояла спиной и ничего не заметила. А вот Рона, увидев лицо Уотерхауса, воскликнула:

— Джон, что с вами?

С этого, собственно, все и началось.

Я помню, что у Джона, когда он отвечал, голос был немного сиплый:

— Ничего. А почему вы спросили?

— У вас вид, как будто вы страдаете от сильной боли.

Джон рассмеялся.

— А, чепуха. Просто что-то желудок схватило. В последнее время у меня бывает.

— Глен, — она оглянулась на брата, — его нужно посмотреть.

— Я не против, — протянул Глен в своей ленивой манере, которую, я думаю, его пациентки находят привлекательной. — Но можно поставить диагноз на расстоянии. Начальная стадия язвенной болезни желудка, вызванной многолетним неправильным питанием, употреблением тяжелой жирной пищи и выпивкой, а также курением. Откажитесь от своей противной трубки и прочего хотя бы на полгода, и приступы прекратятся.

Джон улыбнулся:

— Спасибо, но в таком случае я предпочту приступы.

— О, Джон! — воскликнула Анджела с лестницы. — Вы знаете, он совершенно не следит за своим здоровьем.

— Язва желудка, насколько я знаю, это серьезно, — заметила Френсис.

— Именно так и сказал бы Гарольд, будь он здесь, — добавил я.

Рона повернулась к брату.

— Может, ты выпишешь ему что-нибудь?

В ее голосе ощущалась непривычная нервозность.

— Конечно, можно, — отозвался Глен. — Но какая польза? Джон все равно не будет принимать лекарства. Он ведь адепт Христианской науки [4].

— Я так никогда не говорил.

— О, я уверена, Джон ни о какой Христианской науке ничего не знает! — снова воскликнула Анджела. — Верно, Джон?

— Конечно, — ответил муж.

— Но он все равно отказывается принимать лекарства, — посетовала Анджела.

Любой человек, не принимающий лекарства, казался ей странным. Потому что для нее они были обычной составляющей рациона. Возможно, лучшей.

— Не в этом дело, — подал голос Глен. — Просто Джон необыкновенно упрямый. Проглотит булавку и станет утверждать, что совершенно не чувствует боли.

Джон кивнул с улыбкой.

— Не стоит зря тратить время, мой любезный. Ваши лекарства я все равно принимать не буду. Если пришлете, тут же вылью в раковину.

— О, Джон, как ты резок, — с укором заметила Анджела. Выливать в раковину лекарства было для нее чудовищным кощунством.

— Мой дорогой друг, — отозвался Глен, — не переживайте. Никаких лекарств я посылать вам не намерен. И мне безразлично, как бы вы с ними поступили. Так что живите и наслаждайтесь своими приступами, и пусть ваша язва успешно развивается. Если вам так приятнее.

Мы помолчали, чувствуя некоторую неловкость, прекрасно понимая, что за легкостью пикировки между Джоном и Гленом кроется что-то весьма серьезное.

Обстановку разрядила Анджела.

— Я как раз вспомнила, Глен. У меня тоже что-то не в порядке с желудком. Может быть, мы оба съели что-то не то?

— Завтра утром я обязательно зайду к вам и посмотрю, — пообещал Глен.

— Спасибо. И тогда, может быть, вам удастся посмотреть Джона, если он перестанет упрямиться и хотя бы на десять минут оставит свою работу. — Она обвела нас взглядом. — А теперь, если вы не возражаете, я потихоньку пойду. А ты, Джон, ухаживай, пожалуйста, за гостями. Я уверена, они истосковались без выпивки. Спокойной всем ночи.

Анджела наконец вынесла себя из комнаты. Джон, проводив ее до лестничной площадки, занялся графинами и сифонами, а мы опустились в кресла у камина.

— Как идет работа? — спросил Глен.

— Да вот разбираем конюшни, — ответил Джон. — Вы не поверите, но там вообще не оказалось фундамента. Камни углублены на шесть дюймов, и все. Просто чудо, что стены простояли все эти годы.

— Послушайте, Джон, — отрывисто произнесла Рона. Подобный тон был для нее столь необычен, что мы все повернулись в ее сторону. — Давайте вернемся к разговору о вашем здоровье. Дело в том, что в последнее время вы выглядите довольно скверно. Позвольте Глену тщательно вас осмотреть. Перестаньте упрямиться. Не хотите пить лекарства, не надо, но позвольте хотя бы ему вас осмотреть, для нашего спокойствия.

— Конечно, Рона, если вы настаиваете, — с улыбкой ответил Джон. — Но я действительно чувствую себя нормально. Как всегда.

— Вот именно такие, мой друг, кто ни разу в жизни не болел, — заметил Глен, — неожиданно быстро заканчивают жизнь. Я уверен, что ваша толстая кишка требует самого пристального внимания.

— Да, Джон, вам нужно отдохнуть, — включилась в разговор Френсис. — Поехать куда-нибудь, развеяться. Вы сидите здесь без движения уже три года.

Глен кивнул.

— Почему бы вам снова не заняться электрификацией? Отправляйтесь в Камбоджу, проведите электрический свет в храм Ангкор или в какое-нибудь другое таинственное место. Тряхните стариной.

— Забавно, что вы заговорили об этом, — отозвался Джон. — Потому что на прошлой неделе я получил интересное предложение.

— Так давайте же принимайте. Довольно торчать в этой деревне.

— И действительно, это не так далеко от Ангкора. Всего какая-то тысяча миль.

— Ну и что?

— Я был вынужден отказаться. Я не могу оставить Анджелу, а тамошний климат ей не подходит.

Глен понимающе кивнул.

Вот и все. Я изложил вам только то, что относится к делу. Все эти мелочи будут позднее разворошены и просеяны.

По дороге домой мы, разумеется, обменивались впечатлениями.

— Глен, ты действительно думаешь, что у него язва желудка? — спросила Френсис.

— Разумеется, нет, — ответил он. — Но это бы меня не удивило. Или какая-то форма гастроэнтерита.

— Это опасно?

— Нет, если своевременно начать лечение.

— Ты сможешь его уговорить?

Глен пожал плечами:

— Сомневаюсь. Он зациклился на том, что его здоровье в полном порядке. Жил в Индии, в Африке, питался как попало. Можно представить, в каком состоянии его желудочно-кишечный тракт. У него приступы болей, а он утверждает, что по-прежнему здоров, как семнадцатилетний. И заметь, я не говорю, что со здоровьем Джона происходит что-то катастрофическое. Для своего возраста он достаточно здоров. Постоянно бывает на свежем воздухе, это хорошо. Но пришла пора начать следить за здоровьем, а это ему не нравится.

— Он обещал, что позволит себя осмотреть, — сказал я.

— И много будет от этого пользы, если он потом не станет выполнять мои рекомендации?

— Ты думаешь, не станет?

— Нет. Это для него вроде как дело чести. И насчет Христианской науки я пошутил, она тут ни при чем, Рона. Просто он никогда прежде не нуждался в докторах и думает, что обойдется и сейчас.

— Жаль, если он до такой степени глуп, — с досадой проговорила Рона.

Прежде чем мы свернули к нашему дому, Глен неожиданно произнес со смехом:

— Вы следили за Анджелой? Как она позеленела от зависти, бедняжка. Каким-то чудом оказалось, что у Джона непорядок со здоровьем, и она теперь выпала из центра внимания.

— Бедная Анджела, — улыбнулась Френсис. — Ведь проблемы с желудком ее конек.

— Вот и я об этом, — заключил Глен.

Конечно, тогда мы не придавали этому никакого значения. Подумаешь, заболел. Поправится. Язву желудка успешно лечат. Я все думаю: интересно, как бы мы все тогда среагировали, если бы кто-то предположил, что потом приступы Джона будут вызваны уже не болезнью желудка, а дозой мышьяка, и что яд он получил от кого-то из присутствующих на этом ужине?

Мы бы, наверное, восприняли это как абсурд, как и вначале, когда об отравлении только заговорили.

Глава третья После похорон

Джон Уотерхаус умер. Совершенно неожиданно. Даже для доктора.

Он болел пять дней, но, казалось, ему становится лучше. Боли и диарея пошли на спад, температура была чуть выше нормальной. Конечно, он был слаб, но чтобы умереть, об этом никто и не думал. И вдруг он погрузился в беспамятство, из которого не вышел.

Доктор Глен Брум был удивлен, но в его врачебной практике бывало всякое. Он выписал свидетельство о смерти, указав причину: эпидемическая диарея.

— На самом деле у нашего бедного друга отказало сердце, — сказал он мне спустя несколько часов. — У Джона наверняка уже давно была сердечная недостаточность, но он этого не осознавал. Такое часто бывает с крупными, грузными мужчинами. Сердце не выдерживает напряжения.

Надо ли говорить, как мы все были расстроены, потому что очень любили Джона. Френсис во время его болезни почти от них не выходила, присматривала за Анджелой, давая возможность Митци Бергман заниматься хозяйством. Рона Брум полностью взяла на себя уход за больным, лучшей медсестры-сиделки невозможно было представить. Она делала все, чтобы его спасти, и смерть была для нее еще большим ударом, чем для всех остальных. Я даже в детстве не видел ее плачущей, а тут эта уверенная в себе невозмутимая Рона вдруг превратилась в обезумевшую от горя женщину. В тот вечер она проплакала у нас в гостиной целый час подряд и не могла успокоиться. Можете представить Рону вот в таком состоянии, а Анджела в это время закатывает истерику за истерикой. Так что нам с Френсис тогда досталось. Тот вечер мы не забудем никогда.

Френсис держалась хорошо, но когда Глен увел Рону домой, а Анджела успокоилась настолько, что ее можно было оставить на попечение Митци, моя жена расплакалась. Она, как и все мы, любила Джона, и его кончина была для нее шоком.

— Дуглас, — воскликнула она, с трудом успокоившись, — тут что-то не так! Я это чувствую!

— Дорогая, что значит «не так»?

— И Рона это тоже чувствует. Я уверена.

— О чем ты говоришь, не понимаю?

— Мне кажется, Рона винит себя в смерти Джона.

— Но это же вздор, Френсис.

— Нет. Я имею в виду, что она винит себя в том, что не спасла Джона. Я слышала, как она это говорила.

— Дорогая, не нужно придавать значение ее словам. Ты же видела, как она измоталась, ухаживая за Джоном, в каком она была состоянии. Первые две ночи вообще не смыкала глаз. Кроме того, мы с тобой знаем Рону. Она не переносит неудачи и, естественно, чувствует вину за провал. Но я думаю, Рона скоро придет в себя.

Но убедить Френсис было трудно.

— Можешь говорить что хочешь, но Рона была права с самого начала, а Глен ошибался. Я уверена, Джон умер не от эпидемической диареи.

— Френсис, перестань молоть чепуху.

— Я знаю, что говорю. А где тот пузырек с лекарством?

— Там, куда я его положил, в ящике стола.

— Не выбрасывай. Он еще может понадобиться.

Не знаю, откуда у моей жены тогда взялись подозрения, — честно говоря, все это казалось мне просто дичью, — но, к моему удивлению, по деревне моментально начал распространяться слух, что Джон Уотерхаус умер не просто так, от болезни, а ему в этом кто-то помог. С чего они это взяли, ума не приложу.

Но как тут было не заподозрить, что Сирил Уотерхаус получил от кого-то из местных сплетников анонимку. Во всяком случае, он появился в нашей деревне на следующий день после похорон.

Я говорю о брате Джона, Сириле Уотерхаусе, совершенно на него не похожем. Трудно вообразить, что у грубовато-добродушного Джона может быть такой близкий родственник.

Сирил был бизнесменом, экспорт-импорт и все такое. Он преуспевал, имел офисы в лондонском Сити и жил в большом доме в одном из богатых пригородов. Высокий, худой, лысый, на носу пенсне, костюм, соответствующий статусу. И еще Сирил был сметливый проныра, этого у него не отнимешь.

И представьте, всему виной была бестолковость Анджелы. Я называю это бестолковостью, если хотите, безалаберностью, но у Сирила на этот счет было другое мнение. Если бы она подумала о последствиях и немедленно сообщила Сирилу о смерти Джона, если бы она сообщила о дате похорон, то, возможно, вообще ничего бы не произошло и наша деревня Аннипенни не попала бы на первые полосы газет.

Похороны были скромные. Перед этим Анджела провела три дня в постели, заявляя, что не способна ни к каким действиям. Всю организацию взял на себя Глен. Анджела говорила, что хочет, чтобы тело Джона кремировали, но как-то вяло, не настойчиво. Глен и Рона ее поддерживали. Однако Френсис была категорически против. Она не говорила почему, но я знаю причину. И это было правильно, но мне все равно жаль, что так получилось.