То есть это что получается? Она лежит в его объятиях, что ли?!
Кира отпрянула, ударилась локтем о ручку на дверце и, к своему облегчению, обнаружила, что ситуация не столь угрожающая: она всего-навсего полулежала в Максимовых объятиях. Поскольку это в корне меняло дело, она приняла независимый вид и холодно поинтересовалась:
– Да? В чем дело? Я что, храпела?
Ему следовало в ужасе воскликнуть: «Ну что вы, что вы!» – однако он весело оскалился – зубы казались совершенно белоснежными на загорелом худом лице:
– Ага! Вернее, не храпели, а хрипели. Кошмары снились, да? Я решился прервать их, тем более что мы уже почти у цели.
Кира припала к стеклу и увидела, что они стоят в недлинной очереди автомобилей на подступах к парому. Очередь двигалась медленно. Причиной ее медлительности был парень в камуфле, с автоматом и неизбежными желто-голубыми знаками отличия, который бесцеремонно совался в каждую кабину, выуживая оттуда разноцветные «корочки» разнообразных документов. Порой в своей бесцеремонности он доходил до того, что нырял в багажник, а то и вовсе докатывался до абсурда – открывал капот.
– Господи, – прошептала Кира враз пересохшими губами, – паспорта проверяют. Как же…
– Ничего, все будет тип-топ, – легкомысленно отозвался Максим, откидывая со лба растрепанные ветром волосы и не делая ничего, ну ничегошеньки для того, чтобы как-то скрыть присутствие Киры в своей машине. Ну, в багажник бдительный пограничник свой нос непременно сунет, этот тайник отпадает, но ведь Кира могла скрючиться под задним сиденьем, а Максим прикрыл бы ее какими-нибудь половичками… Нет – сидит, щурится и весьма легкомысленно насвистывает:
– Вот так шпион был пойман у самой границы, – сухо отозвалась Кира. – Никто на нашу землю не ступит, не пройдет. И далее по тексту. Вы что, забыли наш уговор?
– Я никогда ничего не забываю! – делая ударение на каждом слове, веско оповестил ее Максим. – Вас что, собственно, беспокоит? Переход границы, что ли? А вы успокойтесь. По-пластунски ползти не придется, это я гарантирую. Вам, кстати, имя Александра – как, нравится?
– Хорошее имя, – хлопнула глазами Кира, – но я не понимаю…
– А чего тут понимать, чего тут понимать, Шурочка? – громко удивился Максим, красиво подруливая к пограничнику и с шиком тормозя. – В эту ночь решили попугаи перейти границу у реки – вот и все, больше понимать нечего!
С этими словами он сунул пограничнику свой паспорт и улыбнулся так, что в бдительных усах невольно мелькнула ответная улыбка.
– Тоже зеленая фуражка небось? – хмыкнул пограничник, листая паспорт. – Матынка родимая, шпиен! Исаев Максим Максимыч… правда, что ли? Неужто это ты, земеля?
– Разве не похож? – скромно потупился Максим, поворачиваясь в профиль и красуясь то левым, то правым боком, и Кира наконец вспомнила, где слышала это сочетание: Максим Исаев. Так же Штирлица звали!
– Похож, вылитый! – добрел на глазах погранец. – Чего везем? Шифровку для Блюхера или бриллианты для диктатуры пролетариата?
– Нет, аж семнадцать мгновений весны! – С этими словами Максим стиснул Кирино колено, а потом медленно повел ладонь выше.
Кира дернулась было протестующе, однако Максим Максимыч сказал:
– Знакомься, командир, это жинка моя, Шурочка!
У Киры хватило ума смущенно уткнуться в плечо горячо любимого супруга. Она бы с удовольствием укусила его от злости, но испугалась: еще не так поймет!
– Эге ж, – сказал «командир», – вижу: зарегистрирован брак с гражданкой Николашиной Александрой Викторовной…
– Ныне Исаевой, – уточнил Максим Максимыч.
– А ваши документики где же, Александра Викторовна? – ласково спросил «командир», завистливо поглядывая, как рука Максима по-хозяйски мнет Кирино колено.
– Слушай, ты представляешь, какая гадость вышла, – встрепенулся Исаев. – Ночью тещу, маманьку Шурочкину, – она в Краснодаре живет – увезли в больницу с инсультом. Нам позвонили в шесть утра – и мы как вскочили в машину, так и забыли про все. Мой-то паспорт всегда со мной, а Шурочка до того вся расстроилась, что не только паспорт, но даже косметичку забыла!
Он врал как по писаному, и тон был соответствующий, вполне трагический, а Кире в этой ситуации ничего не оставалось, как сильнее вжиматься в крутое «мужнино» плечо, уповая, что ее голые коленки заслонят от глаз пограничника основную несообразицу: паспорт-то она, якобы в отчаянии, забыла, а вот попугайный паричок успела нахлобучить!
– Спохватились уже за пять минут до парома, – молол языком Максим. – Ну сам посуди, тут каждая минута на счету, не возвращаться же за такой ерундой в Коктебель!
– О, так вы с Коктебля! – обрадовался погранец, заглядывая на страничку с пропиской. – Где лежит советская земля? Совхозы, это самое, колхозы там, природа?
– Так точно! – хохотнул Максим. – Все по-прежнему! Бывал в нашем райском уголке?
– А то! – хохотнул и «командир». – У меня там шурин в милиции сержантом служит. Мыкола Кобылянский, знаешь небось?
– Мыкола! – размягченно простонал Максим. – Мать честна! Мыкола… да то ж мой наиперший, наилепший кореш!
Кира почувствовала, как останавливается сердце. Сейчас инсульт будет у нее, а не у какой-то там воображаемой или натуральной исаевской тещи! Это же надо так влипнуть… как кур в ощип!
«Господи, пронеси, господи! – взмолилась она. – Осталось еще чуть-чуть, гос-поди!..»
Неизвестно, что там такое случилось на небесах, однако господь, похоже, именно в это мгновение отверз свой слух к мольбам малых сих и заставил зазвучать хор… нет, не ангельских труб, а нетерпеливых автомобильных сигналов.
– Эх, земеля, заболтались мы! – Пограничник не глядя сунул Максиму паспорт. – Но ежели ты Мыколин кореш, то знаешь нашу таксу?
– Не-пре-мен-но! – отчеканил Максим, жестом фокусника всовывая в пограничную руку двадцатидолларовую купюру, чудилось, соткавшуюся из воздуха. Столь же волшебно она в воздухе и растаяла, а может быть, в кармане «командира» – Кира не успела толком разглядеть.
– Ну, ехай, – счастливо улыбнулся страж незалежных рубежей.
– Э, погоди. А на той стороне не прицепятся, что жинка без паспорта? – забеспокоился Максим. – Может, ты им какую-нибудь отмашку дашь? Или у них тоже такса?
– Кто прицепится? – изумился погранец. – Москали?! Да им же все по фигу, ты шо, не знаешь? Граница, мать родная, армия, Россия – все до лампочки! Даже и не глянет на тебя никто! Все, чао, земеля! До новых встреч. Мыколе от меня привет, лады?
– Сделаем! – задорно отозвался Максим – и въехал на паром.
Остановив машину, он покосился на Киру, явно ожидая восторгов и благодарностей, однако та, отлипнув от широкого мужского плеча, сидела, будто аршин проглотив, и одна-разъединая мысль билась в ее бедной, многострадальной головушке: «Все пропало!»
Максим, не слыша похвал, довольно уныло затянул про шпиона, который был пойман у самой у границы, но Кира и тут не шелохнулась. Тогда он, надувшись, вышел из машины и, облокотясь о борт, стал смотреть, как пенится вода за кормой парома, который, загрузившись, бойко отваливал от пристани, беря курс на милую, дорогую, единственную и самую прекрасную страну в мире – Россию.
«Там меня ждут! – напомнила себе Кира, пытаясь взбодриться. – Там Игорек, там мама, там лаборатория… Там Игорь!» – мысленно повторила она, пытаясь этим как бы удвоить эмоциональный заряд от образа Игоря, который за время разлуки изрядно-таки потускнел в ее воспоминаниях, как бы оживить его, чтобы занял побольше места в сердце, не пуская в интимное пространство никаких зеленоглазых загорелых блондинов. Вот удивительно: даже потрясение от знакомства Максима с Мыколой не заставило Киру забыть той ужасной тоски, которая так и скрутила ее при упоминании этой неведомой Шурочки Исаевой, чью роль она сегодня с переменным успехом и очень недолго исполняла.
Может быть, окажись у нее время порепетировать… или вжиться в роль…
«Ни-ни! – Из глубин сознания выглянуло грозное Алкино лицо. – Ты что, забыла? Все женатые мужики – кобели! Боже тебя упаси! От них держись подальше!»
Хороший совет…
Кира уныло кивнула и выбралась из машины. Свежий ветер ударил ей в лицо – и опять позволил списать на свой счет предательскую слезу. Нервы стали ни к черту, просто ни к черту! Ну да ничего, скоро все это кончится.
Кира медленно пошла, лавируя меж машин, беспорядочно загромоздивших паром. Раз или два обернулась, однако Максим в ее сторону и не глянул: все таращился туда, где таяла на горизонте Керчь, словно тщился различить в дальних далях родимый Коктебель вместе с ненаглядной Шурочкой и наилепшим дружком Мыколой. Он так увлекся своей задумчивостью, словно ему вообще была безразлична Кира, – в смысле получит ли он свою плату или нет. На саму-то Киру ему явно плевать…
Кира медленно пошла, лавируя меж машин, беспорядочно загромоздивших паром. Раз или два обернулась, однако Максим в ее сторону и не глянул: все таращился туда, где таяла на горизонте Керчь, словно тщился различить в дальних далях родимый Коктебель вместе с ненаглядной Шурочкой и наилепшим дружком Мыколой. Он так увлекся своей задумчивостью, словно ему вообще была безразлична Кира, – в смысле получит ли он свою плату или нет. На саму-то Киру ему явно плевать…
«Ах, так? – подумала Кира. Ее порыв немедленно последовать Алкиному совету начинал приобретать окраску яркой мстительности. – Ну и пожалуйста! Если я тебе не нужна, – значит, и часики мои не нужны».
Светлая перспектива не расстаться с любимым «Ролексом» вселила в душу бодрость. Кира ускорила шаги, пробираясь к носу парома – в смысле к той его части, которая служила носом в данный момент, ибо паром, как известно, не способен развернуться. Она еще раньше заметила женщин с корзинками и сумками, которые кучковались у самого борта, явно намереваясь сойти в Ильиче первыми, раньше машин, и присоединилась к ним, выбрав укромное местечко в тени трех могучих теток, оживленно сравнивающих исторические приоритеты русских, татар и украинцев на Крымском полуострове. Тетки выказали завидную эрудицию, придя к выводу, что античная и незалежная страна Украйна пыталась закрепиться здесь еще раньше самых древних из всех древнейших греков. Кира так заслушалась, что даже чуть успокоилась – и почти не заметила, как паром завершил свое морское путешествие и плавно причалил к российскому берегу.
Кира постаралась встать так, чтобы гомонящая женская стайка окружила ее со всех сторон. Того, что лапа Максима вдруг по-хозяйски вцепится в ее плечо (или в коленку), она ничуточки не опасалась. Максим ведь не сомневается, что бедная Кира Чиароскуро без него обойтись никак не может. А когда некоторые признаки этого сомнения все-таки зашевелятся в его тупенькой женатенькой головенке, он уже ничего не сможет предпринять, потому что окажется прикован к своему зачуханному «Москвичу», как Прометей – к кавказской скале. Не сможет он кинуться на розыски Киры, потому что загораживает ему выезд с парома по меньшей мере десяток автомобилей. А бросить свою машину и бегать туда-сюда Максиму тоже не резон, потому что тогда те, кто должен выезжать за ним и кому он, в свою очередь, перекрывает путь, просто-напросто поднимут «Москвич» на руки – и сбросят его в набежавшую волну с не меньшей решимостью, чем Стенька Разин – свою подружку-персиянку. А поэтому Кира с беззаботным видом продефилировала мимо российского пограничника, который мирно дремал непосредственно на рубеже великой Родины, обозначаемом колченогим стулом. Да, «командир» с той стороны не соврал! Этот служивый не проснется, даже если мимо танковая армада пройдет!
«В эту ночь решили попугаи перейти границу у реки», – вспомнила вдруг Кира и, гоня подальше ненужную печаль-тоску, торопливо свернула на асфальтовую дорожку, ведущую к береговой милиции.
И тут ноги ее подкосились так резко, что Кира лишь чудом не брякнулась наземь. Эта дорожка, осененная кипарисами, была до невероятности схожа с той, роковой, коктебельской, откуда и началось безумное Кирино путешествие. Вон и ящик деревянный «туточки, близенько, в холодочке». Вон и дверь какого-то магазина, запертого на засов, с выцветшим пятном нечитаемой записки. Вон и…
Кира прижала руки к сердцу, которое едва не выскочило из груди. В конце дорожки показался широкоплечий мужской силуэт.
«Дывысь – Мыкола!» Она погибла!
Но тут же Кира почувствовала, что жизнь возвращается к ней. Это был отнюдь не коктебельский мент, призрак которого, очевидно, будет преследовать ее до смерти, как преследовали Ричарда III призраки убиенных им жертв. Это оказался высокий мужчина в летней соломенной шляпе и в неописуемо яркой рубахе, схожий с Мыколой, как попугай с вороном. На груди «попугая» было огромными буквами начертано: «Все будет хорошо!» – а обрамляли эту жизнеутверждающую надпись непроходимые разноцветные джунгли.
«Дал бы бог!» – кивнула Кира, невольно улыбаясь обладателю жизнерадостной рубахи, однако он был так занят разговором по сотовому, что даже не заметил ее радости. До нее донесся только обрывок фразы:
– Ваше дело оказаться в нужное время в нужном месте, только и всего! В конце концов, это ваш долг!
«Ишь ты! – с уважением подумала Кира. – Наверное, тоже разведчик – на задание отправился. А эти «перья» для маскировки».
Tем временем сердце перестало грохотать как бешеное, взор вполне обрел утраченную ясность, и Кира обнаружила, что зловещего сходства между двумя дорожками куда меньше, чем ей сперва показалось с перепугу…
И крылечко-то повыше.
И магазин рядом называется «Мини-супермаркет». И ящик не деревянный, а пластмассовый, из-под бутылок. И вообще, не кипарисы обрамляют дорожку, а пирамидальные тополя. И зловещая «доска объявлений» здесь не застеклена, не заперта на замочек, а совершенно открыта взору всякого прохожего человека. И этот прохожий может совершенно беспрепятственно прочесть заляпанную клеем афишку о том, что за совершение тяжких преступлений (леденящий душу перечень прилагается) разыскивается Москвина Кира Константиновна, 1968 года рождения…
* * *«Этого не может быть. Я сошла с ума!» – мелькнула мысль, и Кира с облегчением отдалась ей. Безумие, некогда казавшееся ее ясному, холодному рассудку страшнее всех СПИДов и раков, вместе взятых, вдруг засияло теплой, ласковой улыбкой и распахнуло объятия, сулившие покой, – а главное, бесспорное объяснение всему на свете.
Если Кира безумна, – значит, этого объявления нет: ни здесь, ни в Коктебеле. Нет и не было ни «обезьянника», ни страшного известия о гибели Алки, ни Мыколы, который…
– Девушка, документики ваши попрошу.
Кира досадливо качнула головой. Господи, ну хватит! Безумие повторяется. Это с ней уже было, надо придумать что-нибудь поновее.
Оглянулась – и вздрогнула, потому что белобрысый розовощекий молоденький сержант, стоявший рядом, оказался до жути реальным. Он даже и не подозревал, что является всего лишь продуктом помутненного, больного Кириного сознания! Его большие серые глаза были исполнены трезвомыслия и желания непременно исполнить свой долг. Сейчас они скользнут с ее лица на физиономию опасной преступницы и…
– Шурка! Вот ты где! – раздался радостный крик. – А я тебя ищу, ищу! Прости, что опоздал, больше не буду, ну прости! Держи!
Кира машинально приняла что-то в руки – разноцветное, шелестящее, – а потом ее саму схватили, стиснули чьи-то руки, да так, что она вздохнуть не могла, а чьи-то губы прижались к губам.
Она упала бы, да объятие оказалось слишком крепким. Она обмерла бы, да чересчур живыми были эти незнакомые губы, вытворявшие с ее испуганно приоткрывшимся ртом такое, чего с ним отродясь не вытворяли. Чудилось, во рту у нее оказалось дивное вино, и Кира припала к этому внезапно забившему источнику, не в силах от него оторваться. Голова кружилась так, что Кира принуждена была во что-то вцепиться мертвой хваткой. Возникло смутное ощущение, что это – мужские плечи, но в этот миг почва ушла из-под ног в буквальном смысле слова: Кира ощутила, что ее подхватывают, куда-то несут… потом пьянящий напиток исчез из ее рта столь же внезапно, как и попал туда. И она поняла, что поцелуй, к сожалению, прерван.
С трудом открыла глаза.
Все плыло, колыхалось и сверкало, однако неумолимая реальность осилила-таки бестолковое мельтешенье, и Кира поняла, что возвращена в тот самый «Москвич», из которого выскользнула на пароме – хитро и бесследно, как ей казалось! – а за рулем сидит не кто иной, как все тот же Максим Максимыч Исаев, неумолимый и грозный, явившийся требовать расплаты.
Не успела Кира удивленно оглянуться в поисках того человека, который целовал ее (а им, совершенно ясно, не мог быть Максим с этим его свирепым ликом!), как в окно просунулся разноцветный шелестящий ворох, а вслед – розовое лицо того самого сержанта:
– Вот. Цветочки ваши… Вы уронили.
Это было сказано Кире – смущенно. А затем восторженно – Максиму:
– Ну, ты силен в ремесле, товарищ!
Вслед за этим сержант выдернул голову из окошка и, вытянувшись по стойке «смирно», откозырял голубому «Москвичу».
– А ты, товарищ, в ремесле, увы, не силен! – ухмыльнулся Максим, вглядываясь в зеркальце, где все еще маячила фигура потрясенного сержанта. – Цветочки-то я с вашей, милицейской, клумбы оборвал, а ты не просек это дело! Здорово я тебе мозги запудрил!
Кира опустила глаза на цветы, усыпавшие ее колени. Это были циннии. Яркие, необычайно красивые, даже изысканные. Однако сейчас они ей показались какими-то бездушными, словно сделанными из бумаги. Очевидно, потому, что Максиму удалось запудрить мозги не только сержанту, но и еще одной простодыре.