Старшие дамы разговорились. Маша улыбалась. Ногам стало горячо от вина, а голове — легко. Она видела, что мать Дениса хочет поболтать с ней, ей интересна женщина, с которой у ее сына что-то было.
Но Маша не знала, что сказать ей. Слишком больно отпечатались на сердце его неожиданное бегство, слова, выведенные на зеркале, и как снег на голову — встреча в Сан-Ремо. Нужно время, чтобы разобраться во всем этом. Нет никакого желания впускать в эту историю постороннего.
Маша вдруг почувствовала, что сейчас заплачет. Встала, открыла балкон и вышла в синие московские сумерки.
Быстро вытерла две непрошеные слезы, глубоко вдохнула теплый вечерний воздух.
Но одну ее надолго не оставили.
Римма Анатольевна вышла следом и прикрыла за собой балконную дверь.
— От детей и от собак нужно периодически отдыхать, — шепотом поведала она. — Эта ваша Шейла чрезвычайно общительна. Мне иногда кажется, что я скоро заговорю на собачьем.
Маша улыбнулась.
— Покурим? — Римма Анатольевна щелкнула зажигалкой.
Маша уже поняла, что не откажется.
Она взяла протянутую ей сигарету, закурила.
— Он вас обидел? — с места в карьер начала Римма Анатольевна.
— Он не верит мне, — отозвалась Маша. Сумерки сгустились. Маша не видела выражения лица собеседницы. Только два огонька сигарет мерцали рядом. Сигарета Риммы Анатольевны дернулась: женщина понимающе кивнула.
— Я ничего не понимаю! — вдруг прорвало Машу. — Я полюбила его, я сама призналась ему в этом. У нас все было хорошо. Я ничего не понимаю!
Сигарета Риммы Анатольевны кивала и кивала в ночи.
— Вы что-нибудь знаете? — заподозрила Маша. — Он так любил свою первую жену? Или он сломался на их разрыве? Объясните мне, пожалуйста!
Римма Анатольевна невесело усмехнулась:
— Беда в том, деточка, что я очень плохо знаю сына.
— ?!
— Да-да, не удивляйтесь. Так уж вышло. Однажды случается: ты просыпаешься утром и обнаруживаешь, что тебе за шестьдесят. Что ты — одна. С тобой уже нет мужчины, который тебе казался единственным. И ты признаешься себе, что неправильно прожила свою жизнь.
— Вы преувеличиваете!
— Ни в коем случае! Зачем? Я проснулась и поняла, что одинока и никому не нужна, А меньше всего — своему единственному сыну. И это правильно. Он платит мне моей же монетой. В молодости мне было не до него.
— Так не бывает. Вы несправедливы к себе.
— Бог мой… Деточка, поверьте, я бы все отдала, чтобы прокрутить свою жизнь назад. Туда, где ему пять-шесть лет. Я глупо и никчемно растратила свою жизнь. А теперь еще и вижу, что испортила жизнь сыну. Он не верит в любовь. А почему, думаете?
— У него был неудачный брак…
— Его не любила мать! Поэтому нелюбовь жены воспринималась как норма. А ваша любовь была неожиданностью и показалась неправдой.
— Вы думаете, все дело в этом?
— Помогите мне, Машенька! — Римма Анатольевна затушила сигарету, достала новую.
— Я?! — Маша опешила. Она вглядывалась в темноте в лицо собеседницы, видела только дрожащий в глазах влажный блеск.
— Да, вы, — повторила Римма Анатольевна. — Вы можете мне помочь. Мне нужен мой сын. Мне нужна внучка. Нужна семья сына, это единственный свет для меня. Вы молоды, и вам трудно понять меня. Для вас сейчас кажутся важными работа, отношения с мужчинами, дружба и много чего. А я убедилась, что это — тлен. Важно только то, что останется с тобой в старости.
— Но у вас все это есть! Сын, внучка. Я-то чем могу вам помочь?
Маша недоумевала.
Римма Анатольевна щелкнула зажигалкой. Вспыхнул огонек новой сигареты. Маша хотела сказать что-то вроде «вы много курите», но промолчала.
Теплый воздух вобрал в себя волнение пожилой женщины, и Маша почувствовала и поняла это.
— Что я могу для вас сделать?
— Вы можете сделать моего сына счастливым.
— Но… я не понимаю.
— Вы не понимаете, чем счастливый человек отличается от несчастного? Счастливый щедр на любовь, он готов простить, он открыт для общения. Я видела своего сына после возвращения с дочерью и поняла, что в его жизни что-то произошло. Он был не такой, как всегда. Думаю, он любит вас и переживает.
— Но это только ваши предположения! У вас, Римма Анатольевна, такая странная логика. Впрочем, в вас я узнаю Дениса. Вы неуловимо похожи. Только я не пойму, чего же вы ждете от меня? Я должна явиться к нему и предложить себя в жены?
Маша выкинула окурок и уставилась в сиреневые очертания седой прически.
— Я этого не сказала. Дайте ему шанс. Не прогоняйте его. Сделайте шаг навстречу.
— Это трудно, — усмехнулась Маша, представив себе Дениса на капитанском мостике посреди океана.
— Я не хочу выглядеть навязчивой, — продолжала Римма Анатольевна, — но мне хотелось бы вас пригласить в гости.
Маша открыла рот от изумления, но Римма Анатольевна опередила ее:
— Я не к Денису вас приглашаю, а к себе. У меня отдельная квартира недалеко от моря. Внучка будет счастлива, она мне все уши про вас прожужжала. Ведь вы не против недельку-другую отдохнуть на море? Насколько я поняла, вы не связаны постоянной работой в учреждении?
Маша молчала. Все это было настолько неожиданно, что мысли в голове свалились в кучу. Маша только плечами пожала.
— Вы подумайте, я не тороплю вас. Завтра у Алечки гала-концерт. Я надеюсь, вы пойдете с нами?
— Разумеется.
— А насчет Наташи… Ну, вы спрашивали о первой жене Дениса. На мой взгляд, все было довольно банально. По тем временам было престижно выходить замуж за моряков гражданского флота — она и вышла. Потом в моду вошли бизнесмены, девочка перестроилась. Денис хотел любви, а любви не было. Это я не в качестве сплетни. Хотя нам с вами, Машенька, не грех и посплетничать, ведь мы не чужие?
Теперь Маша видела близко ее глаза.
В них что-то плескалось. Кураж? Предчувствие радости? Мудрость?
Маша призналась себе, что ей необычайно уютно рядом с этой женщиной и что не хочется покидать темноту балкона.
Но Софья Наумовна скреблась в дверь, приглашая пить чай.
Киноконцертный зал «Россия» был битком набит нарядной разновозрастной публикой.
Несколько эстрадных звезд разместились в местах для жюри.
Римма Анатольевна наотрез отказалась идти в зал и осталась за кулисами с внучкой. Она без конца поправляла на девочке синюю матроску и берет с кисточкой: расправляла невидимые миру складки.
— Ни пуха ни пера, Профессор! — Маша щелкнула девочку по носу и спустилась в зал.
Суета операторов, обилие камер, мелькание известных всей стране лиц — все это разбудило в девушке незнакомое волнение.
«Господи, я бы умерла от страха на месте Альки, а ей хоть бы хны!»
Маша пробралась на отведенные для родителей места и стала ждать.
Первое отделение концерта позволило немного расслабиться. Алька появится только во втором. Из головы не шел вчерашний разговор с Риммой Анатольевной. Воспоминания уводили назад, в аэропорт Милана, и еще дальше, на мокрый от дождя дворик, в уютный салон «форда». Зачем эти мучения разлуки, если есть хоть один шанс на счастье? Пусть месяц счастья, день! Неужели нужно все просчитать и спланировать? И из боязни ошибиться — вовсе отказаться от любви? Маша вспомнила дикий взгляд Зверева в аэропорту, всю безысходность и отчаяние ситуации. Тупо заныло под лопаткой.
Когда объявили Альку, Маша вздрогнула, будто назвали ее собственную фамилию.
Букет лазерных лучей прорезал сцену, Алька вынырнула из синей глубины декораций, как маленький юнга в своем морском костюме. На ней была юбка-шорты с белыми пуговками впереди и голубая блуза с квадратным воротником. Маша покосилась на соседей. Почему-то казалось — все должны догадаться, что девочка на сцене имеет к ней непосредственное отношение.
Маша не была на репетициях, и вчера Алька отказалась спеть ей свою песню.
— Это сюрприз, — хитро заявила она.
Поэтому Маша вся обратилась в слух при первых же аккордах вступления.
Женщина, мужчина, девочка, собака шли по синей чаще, мокрой от росы… Девочка скакала, женщина молчала. Солнце улыбалось в Рыжие Усы.
Маша вытянулась в струнку, услышав знакомую считалку. Сердце подпрыгнуло и перевернулось вместе с первыми нотами припева:
Подари им луч надежды, Слышишь, солнце, подари! Забери, что было прежде, Все плохое забери. Унеси и спрячь подальше — За леса и города. Пусть твоя сияет ярче Золотая борода!
Ну, Алька, ну, чертенок! Маша вцепилась ногтями в обшивку кресла, пытаясь подавить нахлынувшие эмоции. Солнечный день в Лесном, Зверев с корзинкой, трава под ногами, щемящее предчувствие любви. Все было в этой нехитрой детской песенке.
Маше казалось — весь зал должен понимать, о чем это.
Алька продолжала своим проникновенно-звонким голоском:
На звуки припева два ряда позади жюри повскакивали с мест, руки сомкнулись, образуя людские покачивающиеся волны. Дети размахивали шариками, мягкими игрушками. Первые ряды выбежали танцевать.
На звуки припева два ряда позади жюри повскакивали с мест, руки сомкнулись, образуя людские покачивающиеся волны. Дети размахивали шариками, мягкими игрушками. Первые ряды выбежали танцевать.
Подари им луч надежды, Слышишь, солнце, подари! — просила девочка, и к ее просьбе присоединялся весь зал. Людям была приятна сопричастность мольбе ребенка; всем хотелось просить у солнца кусочек счастья — это напоминало древний языческий обряд. Маша тоже поднялась вместе с соседями по ряду, держала чьи-то руки и пела за компанию с Алькой.
Альке долго хлопали, потом ей вручали диплом и подарки.
Маша поднялась и, не дожидаясь окончания концерта, отправилась за кулисы.
На душе было светло. Решение созрело и казалось простым и естественным. Конечно, она примет приглашение Риммы Анатольевны. Она поедет вместе с Алькой и проведет остаток лета у моря. И будь что будет.
От порта шли пешком. Прохлада утра проникала под одежду, приятно дотрагиваясь до тела. Римма Анатольевна исподволь наблюдала за сыном. Отметила и нервный блеск в глазах, и беспокойную устремленность движения. Он будто боялся опоздать куда-то.
Подробно отвечал на вопросы дочери, но думал о чем-то своем. Римма Анатольевна догадывалась — о чем.
Дома, за столом, не глядя на мать, он бросил как бы между прочим:
— Мне нужно съездить в Москву. Ты останешься с девочкой еще ненадолго?
— Конечно. Когда ты едешь?
Алька сделала большие глаза и чуть не подавилась котлетой. Римма Анатольевна предупредительно повела бровью. Девочка моргнула и опустила глаза в тарелку.
— Сегодня, — не раздумывая ответил Денис.
Алька вторично стрельнула в бабку глазами, но та оставалась невозмутимой.
— Сегодня к вечеру? Я думала… ты найдешь время заглянуть ко мне домой.
Денис поморщился. Меньше всего ему хотелось сейчас тащиться к матери. Зачем? Время с момента встречи в Италии остановилось, как упрямый осел, и не хотело двигаться вперед.
— У нас там случилась авария, — торопливо пояснила мать. — А сегодня выходной. Слесаря днем с огнем не найдешь. Но, конечно, если тебе нужно отдыхать…
Алька набрала полный рот салата и с беспокойством поглядывала то на бабку, то на отца. Физиономия ее наливалась смехом. Римма Анатольевна сделала строгое лицо. Алька стянула губы в трубочку и прикрыла рот хлебом.
— Что там у вас стряслось? — поинтересовался Денис. — Опять соседи подмочили?
— У нас утечка газа, — пояснила мать. Алька пулей вылетела на кухню.
— Но это же опасно! Вы задохнуться могли! Конечно, я сейчас же пойду посмотрю. Надеюсь, ты форточку открытой оставила?
— Кажется, да.
Денис снял парадный китель, облачился в джинсы и футболку.
— Я готов. Пошли?
Римма Анатольевна оглянулась на внучку.
— У меня живот болит… — жалобно призналась та.
— Голова не кружится? — испугался Денис. — Может, вы все-таки угорели?
— Нет, пап, это я арбуза объелась!
— Я сейчас же бегу в аптеку, — пообещала Римма Анатольевна. — Ты не беспокойся. Мы примем таблетку и сразу же тебе позвоним. Ты иди. А то мне кажется, что я и форточку забыла открыть.
Денис впервые за день внимательно посмотрел на мать. Стареет, что ли? Перед ним было знакомое с детства лицо. Но все-таки — другое. Вдруг сквозь привычный образ отчетливо проступил другой, незнакомый. Совершенно седое сиреневое облачко прически. Безжалостная паутина морщин по щекам.
Тонкая горячая игла жалости тихонько уколола сердце. Денис поспешно отвернулся.
Он не привык смотреть такими глазами на мать. Она была для него сложившимся давно образом, в котором ничего не менялось. Он всегда видел внутренним зрением уверенную в себе, немного Смешливую даму — холодную и отстраненную. Странно было обнаружить, что мать так изменилась. Увидеть, в одно мгновение вдруг проникнуться ее беспомощностью и одиночеством. Она неожиданно для него встала на одну ступеньку с Алькой. Он увидел их рядом, одинаково нуждающихся в нем, их родном мужчине. Все эти мысли и чувства вдруг одним большим потоком хлынули в него, и он растерялся, засуетился в поисках обуви, зачем-то свистнул собаку и понял, что опять сделал что-то не то.
— Ты хочешь взять Шейлу? — почти ужаснулась мать.
— Да. А что?
— Нет… ничего… Только я вчера рассыпала кругом отраву от тараканов. Шейла может отравиться. Не бери ее.
Для убедительности Римма Анатольевна прицепила к ошейнику собаки поводок.
— Ну ладно. — Напоследок Денис еще раз взглянул на мать. Странная она все-таки. Стареет…
Через полчаса Денис остановил машину во дворе, где с детства помнил каждый уголок. Посмотрел на окна. Так точно: форточка на кухне закрыта. Зато дверь на балконе распахнута, прозрачным парусом надулся тюль.
Это надо же, какая халатность! Поднимись ветер — стеклу на балконной двери крышка.
Оказывается, мать с возрастом становится еще и рассеянной.
Денис поднялся на второй этаж, повернул ключ в двери, вошел в полумрак прихожей.
Родные с детства запахи поплыли навстречу.
Никаким газом не пахнет.
Прошел на кухню, покрутил конфорки. На первый взгляд — все в порядке. Возможно, источник запаха был в вентиляционных отверстиях — иногда так пахнет из подвалов.
Однако прежде всего нужно закрыть балкон, а то, пожалуй, так уйдешь и забудешь.
Денис направился в гостиную и на пороге остановился. Посреди комнаты на разобранном диване кто-то спал.
Денис увидел выглядывающую из-под простыни розовую пятку.
Он стоял в проеме дверей и, кажется, перестал дышать. Он увидел рассыпанные по белой подушке длинные каштановые волосы. Они спадали с дивана на ковер.
Это была она. Денис прислонился к дверному косяку и замер, не решаясь пошевелиться.
Он мгновенно вспомнил и по-новому оценил и рассеянность матери, и Алькины взгляды за столом. Все стало понятным. Кровь быстро наполнилась пузырьками радости, как шампанское, которое собираются открыть.
Маша шевельнулась под легкой простыней, нога обнажилась до коленки. В упавших на ковер волосах сверкнуло и заблудилось солнце.
Денис тихонько подошел к дивану и сел на пол прямо напротив розовой пятки. Он долго сидел так, не смея потревожить ее сон. Наконец она потянулась всем телом, обе ноги вылезли за пределы дивана и пошевелили пальцами, прогоняя сон.
Зверев потянулся губами и поцеловал маленький палец правой ноги. И следующий. И еще один.
— Шейла, не балуйся… — сонно пробормотала Маша, пряча правую ногу под простыню.
Зверев сдержал смех, даже слегка рыкнул по-собачьи и ухватил зубами оставшуюся пятку.
Маша взвизгнула, подпрыгнула и села на диване, натянув простыню до подбородка.
Зверев сидел перед ней на коленках, улыбаясь одними глазами.
— Ты… ты? — задохнулась Маша, плохо соображая со сна и продолжая прижимать к себе простыню.
Денис подполз на коленях к самому дивану и ухватил руками обе теплые пятки.
— Я. Не могу. Без тебя. Жить, — тихо проговорил он, целуя по очереди пальцы ее ног.
— Ты все врешь! — так же тихо ответила Маша, подбирая ноги под себя.
Он подвинулся ближе и положил голову к ней на колени.
— Если ты прогонишь меня, я буду выть под балконом, как брошенный пес, — пообещал Денис, глядя прямо в ее темно-синие глаза.
— Дорого бы я заплатила, чтобы послушать такой концерт, — задумчиво протянула Маша.
Зверев вскочил, выбежал на балкон и уже перекинул ногу через перила, когда услышал:
— Эй! Я передумала. Мне жаль соседей. В принципе они неплохие люди и были добры ко мне.
Зверев, помедлив, вернулся в комнату и принял предыдущую позу — на коленях перед диваном.
— Как ты попал в квартиру? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, начала Маша. — Я, собственно, тебя не приглашала. Я вообще с тобой разговаривать не хочу.
— Как ты оказалась в моей постели? — в тон ей спросил Денис.
— В твоей?
— Вот именно! На этом диване прошло мое босоногое детство. Ну-ка подвинься.
Маша не успела открыть рот, как Денис стянул с себя футболку и прыгнул на диван.
— У тебя что, ностальгия по детству? — не выпуская из рук простыни, поинтересовалась Маша.
Денис отрицательно замотал головой, отнимая простыню.
— У меня ностальгия по тебе, — шепнул он и поцеловал ее глаза, щеки, подбородок.
Маша моментально опьянела от его запаха, прикосновений горячего тела, ласки больших и сильных ладоней.
Казалось, что она продолжает спать и видит сон, от которого становится жарко, а тело готово взорваться тысячами искр.
Она гладила его плечи, широкую грудь, загорелую спину, словно пытаясь убедиться, что это действительно он, что он не снится ей, что все наяву.
Нет, это не сон. Все было слишком остро осязаемо. Губы и руки обжигали, включая в ее теле сотни невидимых фонариков. Зажигаясь, они не гасли, горели на все лады, посылая телу любимого мужчины ответные сигналы. И когда тела, раскаленные до предела, взорвались наконец фейерверком неповторимых ощущений, легкий бриз влетел в распахнутую балконную дверь и стал бесцеремонно гулять среди обнявшихся влюбленных, среди разбросанных в беспорядке вещей и молчаливых предметов. Денис укрыл себе грудь Машиными волосами.