— Зря иронизируешь. Он действительно рассчитывает воспользоваться палкой еще раз… как минимум, — добавила она после длинной паузы. — Убийца хочет спрятать пакет где-то неподалеку от дома…
— Скажешь, он принес палку к себе в квартиру? Как доказательство своей вины? Чтобы не избежать наказания? Его же посадят.
— Прежде его нужно найти.
— Все равно, глупо… Неужели, доктор такой тупица? Да и Рябову не совсем мозги отшибло. Они не дураки.
— А кто говорит, что убийца — дурак?..
Глава 18
Москва
Антон не мог сосредоточиться на работе. У него мутился рассудок от страшных воспоминаний. Черная трава… белеющие в темноте ноги Тамары… кровь на его пальцах…
Они тщательно скрывали свои отношения. Хозяин фирмы «служебные романы» не приветствовал. Мог и уволить под горячую руку. Не Тамару, разумеется, а мелкую птицу — Рябова. В офисе его прозвали Рябчиком. Он делал вид, что не обижается, но на самом деле его жутко бесила обидная кличка. Стыдно было перед Тамарой. Была бы у него другая фамилия — Волков, к примеру, — прозвали бы Волком. А то — Рябчик! И не возмутишься всерьез: на смех поднимут.
Он еле дождался обеденного перерыва и вышел на воздух. Есть не хотелось. Антон решил посидеть на лавочке, дать волю своему отчаянию. К потере любимой женщины примешивался страх стать подозреваемым в убийстве. Какая из этих эмоций была сильнее, он определить не мог.
Несмотря на жару, в городе ощущалось приближение осени. На тротуары с шорохом осыпались сухие листья. На клумбах расцветали астры, которые ассоциировались у Рябова с первым сентября и началом учебы. Он не любил школу и с отвращением вспоминал учителей и однокашников. Те тоже дразнили его Рябчиком, и ему пришлось записаться на бокс. Чемпионом он не стал, зато приобрел уверенность в себе и не скупился на тычки и затрещины обидчикам. Его зауважали.
Тамара была его самой сильной любовью. Можно сказать, первой. Увлечения, которые он переживал до нее, померкли. Антон узнал, какой бывает настоящая страсть. Теперь Тамара мертва, а он не в состоянии до конца осознать непоправимость случившегося.
Он сидел на скамейке, за его спиной шелестели деревья, на проспекте шумел транспорт. Перед ним мелькали прохожие. Все это, включая небо и солнце, казалось Антону какой-то пошлой кинолентой. Но вскоре и фальшивое кино для него может закончиться.
«Мне светит тюрьма, — мысленно твердил он, растравляя себе душу. — Скоро я окажусь за решеткой. Сколько у нас дают за убийство?»
Этот вопрос он задал частному детективу. По телефону. Тот ответил, что в зависимости от обстоятельств.
«А что, у вас есть основания беспокоиться, господин Рябов?»
«Вы издеваетесь? Меня чуть не застукали на… на…»
«Но ведь не застукали же! Вы вовремя скрылись, и вас никто не видел. Так?»
«Надеюсь, так…»
«Вы пессимист, или я чего-то не знаю?» — повысил голос Лавров.
«Я звонил Тамаре перед самой… перед ее… смертью… Понимаете? Мой звонок зафиксирован! Следователь получит распечатку, и…»
«Распечатку сделают не раньше, чем через неделю. За это время кое-что прояснится».
«Вам легко говорить…»
«Позвонить человеку по телефону еще не значит убить его. И потом, вы с Тамарой вместе работали. У вас была причина звонить ей».
«Какая?» — растерялся Антон.
«Неотложная консультация по рекламному проекту, например. Придумайте! Не мне вас учить».
«Да!.. Боже… я совершенно ничего не соображаю…»
«Соберитесь, Рябов, иначе вы привлечете к себе внимание следствия».
«Ка… как они обо мне узнают? Мы с Тамарой не афишировали свои чувства».
«Мало ли как? Ваш звонок на ее телефон был последним, после чего она скончалась».
«Она умерла до того, как я позвонил… Иначе бы она ответила!»
«Вас обязательно спросят, зачем вы звонили ей в такое позднее время».
«Вы мне поможете? Это из-за вас я попал в ужасное положение. Вы не приехали, когда я вас просил! Вы…»
«Поезд ушел, господин Рябов. Я сожалею. Смиритесь и перестаньте искать виноватых. Это судьба».
«Перестать? Ну уж нет! У Тамары не было врагов, кроме Маши Веткиной… то есть Рамирес. Испанки очень ревнивые. Никому, кроме нее, не нужна смерть Тамары».
«Вы так думаете?» — усмехнулся детектив, и у Антона внутри все оборвалось. Не хватало, чтобы вместо Маши сыщик заподозрил его.
«Зачем мне убивать женщину, которую я люблю… любил…»
«Ее не успели похоронить, а вы уже говорите о своей любви в прошедшем времени».
«От любви до ненависти один шаг? Вы на это намекаете?»
«Я бывший опер. На службе всякое приходилось видеть и слышать. Поэтому я ничего не исключаю».
«Что ваша провидица из Черного Лога? — нервно произнес Антон. — Молчит? Спросите у нее, кто убил Тамару. Она должна знать…»
«Непременно спрошу, господин Рябов. Только «провидица», как вы изволили выразиться, не может являться надежным свидетелем. Канал информации, которым она пользуется, не изучен и не подтвержден научно. Это лишь общие наброски к конкретному инциденту. Некие образы, догадки. Уразумели?»
Антон хотел напомнить о довольно приличной сумме, которую он заплатил за эти «наброски», но упрек застрял у него в горле. Женщина из Черного Лога не ошиблась: Тамаре грозила реальная опасность. Настолько реальная, что ее уже нет в живых.
Молодой человек сгорбился и закрыл руками лицо.
— Вам плохо?
К нему подошла совсем юная девушка, школьница с сумкой через плечо. Она помахала рукой друзьям, которые топтались неподалеку, и склонилась над Рябовым:
— Вызвать «скорую»?
— Не надо… — опомнился он, торопливо поднялся и, пошатываясь, зашагал не к офису, а в другую сторону.
Девушка пожала плечами. Друзья позвали ее, и вся компания со смехом двинулась дальше.
Антон забыл, что обеденный перерыв закончился. Казалось, он забыл, кто он и что должен делать. Ноги сами несли его к станции метро. В голове крутилась мысль о Маше Рамирес. Лавров обмолвился, что она держит фотостудию на Тимирязевской.
— Оттуда рукой подать до Шестаковых, — пробормотал он. — Весьма удачно… весьма…
Прохожие оглядывались на него, провожали кто сочувственными, а кто и возмущенными взглядами. Первые принимали его за больного, вторые — за пьяного. Рябов в самом деле был и болен, и пьян. В такое состояние его ввели гибель Тамары и страх за себя. Он уже не отличал одно от другого. Это были последствия пережитого шока.
Спускаясь в метро, трясясь в вагоне, поднимаясь по эскалатору вверх, к выходу на улицу, Антон наблюдал за собой как бы со стороны, отстраненно.
С той же отстраненностью он двигался к студии Маши Рамирес, читал вывески и останавливал измученных духотой и спешкой людей вопросом: «Простите, где можно сделать качественную художественную фотографию?» Почему-то он был уверен, что Маша — не просто фотограф, а именно художник.
Так и оказалось. Свою студию Маша назвала «Черное и белое». Перед тем, как войти, Рябов замешкался — на пару секунд. Зачем он здесь? Что собирается сделать?
Отбросив колебания, он толкнул дверь и очутился в черно-белом холле. Глаз машинально отмечал детали обстановки: черная плитка пола, белые стены, зеркало в черной раме, вешалка, несколько стульев.
На стенах — сцены корриды. Взбешенная морда быка, тореадоры в разных позах, восторженные зрители, прекрасная испанка с розой, зажатой в зубах.
Антон покачал головой, — не то одобрительно, не то осуждающе, — и шагнул к арочному проему, завешанному портьерой, сшитой из черных и белых квадратов.
— Кто там? — раздался женский голос.
Помещение, где работала хозяйка студии, было просторным и в тех же тонах, что и холл. Специальное освещение, какие-то кулисы по бокам и стационарная фотокамера.
Маша в обтягивающем до неприличия платье повернулась к посетителю с дежурной улыбкой. Еще сантиметр, и ее грудь вывалилась бы наружу — такое рискованное было декольте.
«Вероятно, на ней нет бюстгальтера», — подумал Антон и вспомнил мягкие округлые груди Тамары. У него защемило сердце.
— Желаете сфотографироваться?
— Пока нет…
В зрачках Маши полыхнул испуг. Она приняла посетителя за сотрудника полиции. Тот истолковал это по-своему.
— Я по личному делу.
— Не понимаю…
Рябов оглядывался в поисках предмета, который мог бы послужить ему орудием. Железная тренога, на которой стоит камера, сгодится.
— Что вам нужно? — заволновалась Маша. — Разве мы знакомы?
— Я по рекомендации, — пробормотал он, довольный произведенным впечатлением.
Она поправила волосы, пытаясь удержать сползающую улыбку.
— Я фотограф… — сказала она. — Вы ничего не перепутали?
— Я фотограф… — сказала она. — Вы ничего не перепутали?
— Я — ничего!
Антон сделал шаг вперед, и Маша невольно попятилась. На каблуках она была высокой и тонкой в талии, как кукла Барби. Вьющаяся шевелюра темным облаком обрамляла ее голову. Вероятно, она нравится мужчинам.
— Ты мне противна, — заявил посетитель.
— Кто вы такой?
Он наступал, а она пятилась, пока не уперлась в длинный белый диван с разбросанными по нему черными подушками.
— Меня прислала Тамара…
У Маши подкосились колени, и она рухнула на диван. Рябов навис над ней, словно дамоклов меч.
— К-кто вы?..
— Расплата! — грозно молвил он. — Неотвратимое наказание!
— За… за что…
— Это я хочу спросить, за что ты ее так ненавидела?
Его взгляд упал на железную ножку от штатива, которая стояла в углу за диваном. Этой штуковиной Маша приспособилась двигать прикрепленные к потолку занавеси, служащие фоном для фотографий.
Антон удовлетворенно хмыкнул. Это куда лучше, чем тренога.
— Будешь юлить, убью, — пригрозил он.
Маша прочитала на его лице отчаянную решимость и ужаснулась.
— Я… я… люблю Егора… ее мужа… — залепетала она. — Я ревновала…
— В твоих жилах течет южная кровь?
— Мой дед был тореадором… он всю жизнь сражался на арене с быками…
Она подумала, что если говорить о посторонних вещах, то опасный визитер смягчится.
— Ты убила Тамару?
Вопрос, которого Маша боялась больше всего, отчетливо прозвучал в пустой гулкой студии. А женщина, которая была записана на фотосессию, как назло, опаздывала. Маша мысленно молилась, чтобы та поскорее пришла. При ней этот сумасшедший не посмеет причинить ей вреда.
— Что вы?.. Нет!.. Конечно, нет…
— Я тебе не верю.
— Клянусь вам…
— Ты писала ей, чтобы она готовилась к похоронам! Я читал ее переписку в «Фейсбуке». Ты и есть Маша Веткина!
— Нет!..
Антон метнулся в угол, схватил железяку от штатива, и замахнулся на нее со словами:
— Не лги, дрянь!
Маша взвизгнула, согнулась и закрыла голову руками…
Глава 19
Шестаков два часа отвечал на вопросы следователя. У него разболелась голова, желудок ныл от волнения.
— Где вы провели тот вечер?
— Дома. Я плохо себя чувствовал, прилег и рано уснул. Я врач, веду много больных. Мне необходим отдых.
— Ваша жена часто задерживалась на работе?
— Постоянно! Карьера для нее была важнее семьи.
— Вы этого не одобряли?
— Почему же? Каждый сам определяет приоритеты.
— Тамара изменяла вам?
— Вероятно… Я не допытывался.
— Вы не ревновали ее к другим мужчинам? — удивился следователь.
Он был среднего возраста, полноватый, отекший. Землистый цвет лица и мешки под глазами говорили о болезни почек.
— Я не собственник, знаете ли, — ответил доктор, думая об его диагнозе. — Мы с женой не ущемляли свободу друг друга. Такой у нас был договор, и мы его придерживались.
— Значит, вы тоже ей изменяли?
— Послушайте, какое это имеет отношение… к смерти Тамары?
— Возможно, имеет.
Шестаков постукивал пальцами по столу и смотрел, как следователь пишет. Он жалел, что не позвонил своему адвокату, и старался следить за словами.
— У вашей жены были враги?
— И да, и нет… как у каждого человека.
— В смысле?
— У Тамары не было врагов, способных ее убить. Но недоброжелатели и завистники, разумеется, имелись. Красивая успешная женщина всегда кому-то не нравится.
— Кому не нравилась ваша жена?
— Конкретно не скажу. У нас разные увлечения, разный круг общения. Я полностью посвящаю себя пациентам, а Тамара… рекламному бизнесу. Да! Она генерировала идеи, потом воплощала их. Ее ценили в фирме.
— «Фаворит», кажется? — следователь внимательно посмотрел на вдовца, который не давал себе труда хотя бы изобразить безутешную скорбь. Он был сильно огорчен, не более.
— Да, — кивнул Шестаков. — Фаворит, значит любимец. Знаете, Тамаре всегда везло…
Он осекся и добавил:
— Я ляпнул глупость. Простите.
— Да уж… кончину вашей жены везением не назовешь.
— Полагаю, это трагическая случайность, — криво улыбнулся доктор.
— Значит, вы никого не подозреваете?
— Нет.
— Нельзя исключить попытку ограбления. Воры ничего не взяли, потому что их могли спугнуть. Но удар был нанесен сильный, а грабители обычно не убивают. Им достаточно оглушить жертву. Так что мы отрабатываем несколько версий…
Шестаков молча уставился на следователя, изучая цвет его кожных покровов и характер отеков. Запущенная болезнь почек. Вероятно, у него давление, и он мечтает поскорее выйти на пенсию.
— Кто-нибудь может подтвердить, что в тот вечер вы находились дома?
— Я был один.
— Жаль.
— Вы меня подозреваете? — возмутился доктор. — Абсурд! Зачем мне убивать Тамару? Нам было комфортно друг с другом, я по-своему любил ее, а она — меня. Нас все устраивало.
— Редкий брак обходится без конфликтов.
— Разумеется, порой у нас возникали разногласия. Но мы, как интеллигентные люди, умели находить компромисс. У вас есть жена?
Следователь вспомнил свою расплывшуюся сварливую супругу и невольно поморщился. Они ругались почти ежедневно: из-за нехватки денег или из-за детей, которые росли ленивыми и дерзкими.
— Вот видите! — заметил его гримасу доктор. — Семейная ссора — не повод для убийства.
— После смерти вашей жены осталось какое-то имущество?
— Только личные вещи. Деньги Тамара тратила, а недвижимости у нее не было. Даже квартира, в которой мы живем… жили… принадлежит мне.
— Значит, вы ничего не унаследуете?
— Кроме вороха ее одежды, украшений и косметики — ничего.
Следователь тоскливо взглянул в окно, выходящее на задний двор. Стекла давно пора мыть. Жалюзи не мешало бы поменять на новые.
— Вы так и не ответили… насчет измены, — обронил он. — У вашей жены был любовник?
— Я не лез ей в душу.
— Хм!
— Она, в свою очередь, не устраивала допросов мне.
— Вы изменяли ей с одной и той же женщиной или с разными?
— Это не относится к делу.
— Все же мне придется побеседовать с ними.
— С кем? С моими случайными партнершами? Я не помню их имен.
— Но кого-то вы помните?
— Компрометировать женщину, которая доставила мне удовольствие, — это подлость.
— Вы отказываетесь помогать следствию?
— Я отказываюсь подставлять невиновных. Я был женат, всегда прямо говорил об этом. Я не собирался разводиться с Тамарой, и все это знали.
— Кто — все?
— Пациентки, которые испытывали ко мне симпатию…
— Пациентки! — выразительно повторил следователь. — Врачебный кодекс допускает интимные связи с больными?
— А уголовный?
— Это не преступление. Скорее, аморальный поступок.
— Скажите еще, нарушение библейских заповедей! — фыркнул Шестаков.
Следователь был не в духе. У него болела поясница, а съеденная за обедом пища камнем лежала в желудке. Он мечтал быстрее освободиться, покончить с писаниной и этим бесполезным разговором. Доктор ни в чем не признается, а доказательств его вины нет, как и мотива. Тамару Шестакову, которая решила сократить путь из супермаркета домой по темному безлюдному скверу, мог убить кто угодно — пьяный хулиган, наркоман, обозленный вор. А не ограбили ее, потому что преступнику не пофартило.
— Ваша жена часто покупала продукты в том магазине, возле которого ее убили?
— Довольно часто. Возвращаясь с работы, она заходила туда за фруктами или йогуртом.
— А потом шла по тропинке через сквер?
— Я тоже хожу тем путем, как и многие жители нашего двора. Не понимаю, почему нельзя проложить дорожку и поставить фонари там, где удобно людям? Честно говоря, в последнее время в сквере небезопасно. Шатаются разные типы, курят, устраивают тусовки: панки, рокеры, спортивные молодчики и их развязные подружки. Тамара могла сделать им замечание в резком тоне. Она любила наезжать. Н-да…
— Вы исключаете убийство из ревности?
— Совершенно! Абсолютно исключаю!
— Я бы не был так категоричен…
— Вы правы, — согласился Шестаков. — В жизни чего не бывает! Но маловероятно, что Тамара погибла от руки кого-то из моих пациенток. Это все обеспеченные, приличные дамы…
— Вы думаете, убивают только неимущие?
Доктор думал, что этот следователь, его кабинет, это немытое окно, скользкие вопросы и ответы, равно как и смерть Тамары — составляющие какого-то иного измерения, иного мира, где нет места божественному великолепию Шивы и всех тех чудес, которые сопровождают бытие и промысел Бога. Какая бездна лежит между вселенной людей и Богов!.. И как ему хочется преодолеть эту страшную манящую бездну…