Валера вспомнил, что в конце 40-х годов велась активная борьба с так называемыми космополитами. Видимо, предположил он, эти Десантовы попали под вал очередной кампании. Он долго рассматривал фотографии Десантова и его жены, представленные в следственных делах. Обычные интеллигентные лица, правильные черты лица. Елизавета Петровна даже красива. И в их жизнях нет ничего необычного, сколько таких судеб по огромной стране. Лишь один момент заставляет насторожиться. И ребята Десантовых, и таинственные дети, сопровождаемые Пеликаном, – близнецы. Кстати, о Пеликане. Лица с такой фамилией в городе не проживали. Тоже тупик.
Вначале Валера намеревался посетить Десантовых. Но чем дольше он изучал дела их родителей, тем все меньше оставалось желания сделать это. Допустим, он явится. И что скажет? Начнет расспрашивать о родителях? Но что они знают? В момент ареста им было по тринадцать лет. Поинтересуется, не они ли близнецы Пеликана? В лучшем случае его поднимут на смех, в худшем – спустят с лестницы. Остается купить билет на поезд и покинуть пыльную дыру, именуемую областным центром. Возложенную на него миссию он выполнил, почерпнутые сведения изложит в отчете… Изложит?.. А что, собственно, излагать? Он поморщился. Этого ли от него ждут? Ведь зачем-то сюда с другого края Европы привезли детей?
Для чего? Где, в конце концов, эти дети? Валентин и Екатерина Десантовы? Допустим. И что они собой представляют? Один – бандит. Первый раз попался на квартирной краже, второй – на хулиганстве. Другая – медсестра, работает в больнице, воспитывает сына, готовит мужу борщи. Валера хмыкнул. При чем тут розенкрейцеры? Впрочем, отсутствие информации тоже информация. Все верно. Но это пустышка. Валере страстно хотелось отличиться, а как тут отличишься? Наоборот, могут посчитать за болвана. И тогда до конца жизни придется болтаться по архивам, переписывать пыльные бумажки или брать показания у сумасшедших старух.
И в тот момент, когда молодой специалист Валерий Яковлевич Жданко предавался невеселым размышлениям, зазвонил телефон. Валера продолжал безучастно лежать на кровати – кто ему может звонить? Знакомых он в городе не завел. Телефон звонил не переставая. Валера лениво спустил на пол ноги и прошлепал к тумбочке, на которой стоял аппарат.
– Товарищ Жданко? – услышал он в трубке женский голос.
– Я.
– С вами говорит дежурная по гостинице. Для вас тут письмо…
– Какое письмо? – слегка удивился Валера. – От кого?
– Не знаю уж, от кого, – в голосе дежурной послышалось легкое раздражение, – спуститесь и заберите.
На запечатанном конверте было написано: «Постояльцу номера 27».
– В номере двадцать седьмом проживаете только вы, – сказала дежурная, – значит, и письмо вам.
– А кто принес?
– Паренек. Положил на стол и убежал…
Валера взял письмо и отправился к себе.
В номере он вскрыл конверт.
Аккуратным крупным почерком на листке, вырванном из тетради в клеточку, было написано:
«Уважаемый товарищ следователь!
Вы ищете совсем не тех и совсем не там. Интересующие вас личности проживают по адресу: улица Кирова, дом 12, квартира 8 и носят фамилию Донские».
Письмо не было подписано.
«Ой-ой! – с ужасом подумал Валера, растерянно вертя листок в надежде отыскать еще какие-нибудь строки. – Дело-то вовсе не так просто. Неужели за мной следили? А может быть, письмо предназначено вовсе и не мне? Написано: «…товарищ следователь». Разве я следователь? Наверное, ошибка…» Он поспешно сбежал вниз и подошел к столику дежурной.
– Письмо вовсе не мне, – сказал он, пытаясь вернуть конверт.
– Да вам! – раздражаясь еще больше, пробурчала дежурная. – Этот пацан, ну, который принес конверт, сказал: «Отдайте рыжему из двадцать седьмого…» Вам, значит. – Она усмехнулась: – Или вы не рыжий?
– А что он еще сказал?
– Больше ничего.
Жданко медленно пошел назад. Итак, дело получило новый толчок. Несомненно, за ним следили. Но как узнали о его задании? А, собственно, так ли это сложно… Он побывал в разных учреждениях: в КГБ, милиции, паспортном столе, отделе кадров городской поликлиники, городском архиве… Общался с десятком людей. Никакого секрета из своих поисков не делал. Так что информация вполне могла достигнуть ушей заинтересованных лиц. Тот, кто написал письмо, наверняка заинтересованное лицо.
Но в чем заинтересованное? Помочь ему или, напротив, отвести подозрение от Десантовых. Хотя аноним выдал достаточно исчерпывающую информацию. Причем нейтральную, без всяких оценок и намеков. Мол, ищи по этому адресу.
Валера подошел к окну, в которое все так же тупо билась муха, распахнул створки и щелчком подарил мухе свободу. С улицы пахнуло зноем. Валера сплюнул и отправился в столовую. Новый поворот событий внезапно вызвал приступ голода.
Оказывается, дачная жизнь полна прелестей. К такому выводу пришел Егор Олегов, пребывая на сельских просторах уже более двух недель. О бумажках, найденных на чердаке, он и думать забыл. Нега, истинная нега укутала его густым сладким флером. Праздник души, именины сердца…
Спали сколько вздумается, потом завтрак, что-нибудь простое, крестьянское – стакан сметаны, кринка простокваши, кусок свежеиспеченного деревенского хлеба с зеленым, хрустящим на зубах луком; а дальше – в лес или на луг. Упадешь среди разнотравья, откинешься на спину и смотришь в бездонную синеву, на белоснежные башни облаков, несущихся неведомо куда. Рядом, вокруг тебя, кипит жизнь: снуют в траве муравьи; пестрые жучки ползают по лицу и по рукам; гудят, перелетая с цветка на цветок, полосатые шмели. Яркие, словно фантики от конфет, бабочки порхают над головой. Он усмехнулся своей нелепой ассоциации. Впрочем, так ли уж нелепой. «Бабочка» – уменьшительно-ласкательное от «баба». Красивая, молодая женщина… Сладкая и желанная… Именно сладкая.
Вдруг вспомнил о бане. В последнее время ему так понравилось это нехитрое удовольствие, что он готов париться хоть каждый день, но, конечно, не один, а с Людмилой. Мокрые тела поблескивают в неясном свете горящей на притолоке свечи. Шлепки, хихиканье, пряный запах березовых веников…
И еще одна и вовсе удивительная страсть овладела Егором. Он вдруг заделался рыболовом. И это человек, который до сей поры ни разу не брал в руки удочку. Первые азы рыболовной науки преподал ему сын. Раз отправились на Лихое озеро. Мальчик нес удилище, представлявшее собой длинный ореховый прут с привязанной к нему леской из конского волоса. На леске имелся и поплавок, сделанный из гусиного пера и пробки.
– Рыбу удить собираешься? – довольно равнодушно поинтересовался Егор.
– Ага. Говорят, на Лихом окуни здоровые клюют.
– А на что ловить будешь?
– В огороде червей накопал, еще утром. – И он показал консервную банку, полную жирной черной земли.
– Где же ты удочку взял?
– На перочинный ножик сменял у Кольки. Ножик все равно поломанный. Колька – деревенский… Он про озеро и рассказал. В камышах, говорил, ловить нужно – вот сегодня и попробую.
– Поймай мне, Вася, рыбку, – попросила дочь, тоже шедшая с ними, – я ее в бочку с водой посажу, пускай в бочке плещется.
– Зачем в бочку, – сказал практичный Вася, – мы из нее уху сварим. Ты, Танька, уху любишь?
– Не знаю, – неуверенно произнесла дочь, – наверное, люблю, только я ее не ела…
– Из одного окуня уху не сваришь, – объяснил Егор.
– Да я много наловлю!
– Плохо верится, – засомневался Егор.
Озеро находилось довольно далеко от их дома, но было так красиво, что Егор и дети, несмотря на расстояние, бывали здесь уже не раз. С трех сторон озеро окружал густой лес, а с четвертой – обширный луг, сплошь заросший осокой и камышом. Между зарослями имелись узкие прогалины, ведущие на чистую воду. В одном месте на берегу лежал прогнивший челн, почти полностью покрытый ярко-зеленым мхом. Возле него и остановились.
– Ну давай, – иронически сказал Егор сыну, – лови рыбку большую и маленькую, а мы посмотрим. – Он улегся на горячий песок и стал наблюдать.
Вася достал из банки яркого красно-фиолетового червяка, с удивившей Егора ловкостью насадил его на ржавый крючок и закинул удочку.
Поплавок закачался на нефритовой воде и застыл, застыла и вся природа. На секунду Олегову показалось, что время остановилось. Острые стебли камыша перестали шелестеть, вода будто превратилась в сине-зеленый лед, воздух замер. Все кругом словно затаилось в ожидании, настороженно взирая на пришельцев.
Ощущение остановки времени развеяла громадная голубая стрекоза, севшая прямо на верхушку поплавка.
– Вот зараза, – сквозь зубы сказал мальчик, и Олегов отметил чисто деревенское происхождение выражения.
Вдруг поплавок резко ушел в глубину озера.
Таня открыла рот, а Егор приподнялся на локте с песка и с интересом стал ждать продолжения.
Мальчик резко дернул удилище, и крупный красивый окунь затрепыхался на берегу.
Мальчик резко дернул удилище, и крупный красивый окунь затрепыхался на берегу.
– Ой! – завопила дочь. – Поймал!..
– А что я говорил? – с достоинством произнес Вася. – Это только начало.
И действительно, через час на берегу, в выкопанной дочерью ямке, шлепало хвостами штук восемь изрядных окуней!
Внезапно клев оборвался, и сколько Вася ни закидывал удочку, сколько ни менял место, рыба больше не ловилась.
– Да как же мы их домой понесем? – недоуменно спросил Егор, кивая на окуней. – Ведь ни сумки, ни мешка…
– Эх, папа, – словно несмышленышу сказал Вася, – да очень просто, кукан сделаем. – Он сломал камышину, продел ее сквозь жабры рыбешек и гордо потряс перед носом отца. – На уху хватит.
И действительно хватило.
– Послушай, Василий, – с некоторым смущением вечером обратился Олегов к сыну, – ты не мог бы одолжить мне свое удилище?
– Зачем? – удивился мальчик.
– Понимаешь, я тоже попробовать хочу.
– Так пойдем завтра вместе?
– Я для начала попробую без посторонних, если ты, конечно, не возражаешь?
На другое утро Олегов встал очень рано, накопал червей и отправился на Лихое озеро. С куканом он решил не возиться, а взял с собой небольшое ведерко. Может быть, новичку действительно везет, но до обеда, несмотря на некоторую неловкость, Олегов наловил раза в три больше, чем сын в прошлый раз. С того дня он стал заядлым рыбаком. Сам соорудил себе удилище, изготовил поплавок по образцу поплавка на удочке сына и только крючки купил в сельмаге, а леску ему принес Вася, добыл ее все у того же Кольки.
На озеро ходили почти каждый день. Клевали в основном окуни и плотвички. Но и такой добыче все были рады.
Как-то утром Олегов пришел на озеро один и увидел на берегу незнакомого рыбака. Обычно на озере бывало совсем пустынно, и присутствие постороннего человека немного огорчило Егора. Он привык считать озеро своим, с ревностью относился к посторонним рыболовам, даже мальчишкам. В этот раз клевало совсем плохо, и Егор хотел уже уходить, но, посматривая в сторону рыбака, увидел, что тот вытащил какую-то крупную рыбину.
Незнакомец стоял в самых камышах, почти по пояс в воде, обутый в высокие резиновые сапоги.
Егор смотал свою удочку и подошел поближе.
Рыбак, заслышав шаги, обернулся, и Олегов узнал в нем словоохотливого старичка-попутчика, с которым он как-то ехал в поезде. Рыбак тоже узнал его и приветливо помахал рукой. Он выбрался на берег и поднял сетчатый кукан, в котором билось несколько крупных рыбин.
Егор поздоровался и с интересом взглянул на кукан: подобной добычи ему еще не приходилось видеть.
– Что это у вас? – с любопытством спросил он.
– Линьки, – охотно ответил старец. – Лихое озеро – самое линевое место в округе. Только ловить их нужно умеючи.
– А как? – поинтересовался Егор.
– Привада нужна.
– Привада?
– Прикорм. Горох пареный или перловка. Загодя сыплешь в воду, приманиваешь то есть.
– А что за рыба – линь?
– Хорошая рыба. Только тиной припахивает. Не все любят… Но мясо вкусное. Белое, что твоя свинина. Жарить особо хорошо. Ты что поймал? – он заглянул в ведро Олегова. – Окунишки. Тоже ничего. В Лихом вообще полно рыбы. И карась есть, и язь. Щука опять же. Но мне уж больно линя удить нравится. А почему? Поймать трудно. Вон окунь. Хорошая рыба, сладкая. Но ловить неинтересно. Считай, на голый крючок вытащить можно. И уж если клюнул, считай, твой. Жадный! Всегда голоден. Заглатывает наживку, так что иной раз с кишками выдирать приходится.
– Это точно, – подтвердил Егор, демонстрируя определенный опыт.
– А линь, – продолжал опытный рыбак, – рыба капризная, просто так не дается. Давай-ка покурим.
– Я не курю, – несколько виновато сказал Егор.
– Ничего, я покурю, а ты послушай.
– Охотно.
– Так вот. Лучше всего ловить линя в конце мая – начале июня. Сейчас он уже перестает хорошо клевать, но все равно еще ловится. Я вот говорил про приваду. Но, честно, для линя лучше всего творог.
– Творог?! – изумился Олегов.
– Ага. В мешке холщовом бросаешь его на дно, линь сосет творог через тряпку, а если в творог добавить конопляного масла, то и вовсе хорошо. Удят его на тесто. Но и на червя можно, даже еще лучше. Я вот этих на червя ловил. Одного земляного и пару навозных насаживаешь на крючок, причем петлями. Усек?
Олегов кивнул.
– Можно и на рачье мясо, некоторые считают его отличной наживкой, можно и на мотыля, только крючок нужен мелкий, а то порвет мотыля. Вообще на линя нет лучше номера 5.
– Номера 5?
– Номер крючка. А ты не знал, что крючки под номерами идут?
– Да как-то… – смутился Егор. – Я, собственно, начинающий…
– Ладно, начинающий, слушай дальше. Ловить линя нужно со дна. То есть чтобы насадка прямо дна касалась. Линь в иле копается, ну и хватает… Только клюет он очень осторожно, нерешительно. Вот в этом и заключается главная прелесть. Клюет не как другие рыбы. Пососет насадку, потом выплюнет, и так до десятка раз. По поплавку это сразу заметно. Но и поплавок должен быть очень чуткий, из перышка лучше всего, ну как у тебя. Так вот, поплавок качнется то вправо, то влево, вроде малек около играет. А потом уходит, тут его и подсекай. И еще. Ловить нужно прямо в камышах. Выбираешь место, где есть прогалина, как вон та, скажем, заходишь в воду. Стоишь очень осторожно. Ни в коем случае с ноги на ногу не переминаешься. Так-то вот! Ну а ты как здесь поживаешь? Помню, ехали вместе с тобой раза два. Вижу, человек серьезный.
– Да ничего… – неопределенно ответил Олегов. – Наслаждаюсь, так сказать, природой.
– И правильно. А то в городе за зиму душа и тело сморщиваются, а на природе отходят, вроде размокают… Меня Николаем Петровичем величают, а чаще – дедом Колей. А тебя?
Олегов представился.
– Егорий, значит, это Георгий, что ли?
– Нет, именно Егор.
– По научной части? Помню, помню. А живешь ты в домишке, который раньше Пеликан занимал?
– Вы его знали? – удивившись, спросил Олегов.
– А как же? Тоже заядлый рыбак был. Только странный какой-то. Малахольный. Я таких не уважаю. Поймает рыбу, осторожно снимет ее с крючка и выпустит. Вот этого я не понимаю. Зачем же тогда ловить?! Поймает и выпускает! Поймает и выпускает!.. Я однажды чуть его не поколотил… Очень мне такое поведение не понравилось. А так ничего старичок, безобидный. Правда, не русский. Не поймешь, какой нации. Под поезд попал, бедняга.
– А что он вообще за человек был?
– Я же говорю, не русский. Худой, высокий, нос горбатый, волосы седые, длинные, иной раз до плеч отращивал. Жил он неизвестно чем. Вроде на станции подрабатывал путевым обходчиком… Говорил я с ним редко, поскольку не так уж часто в Забудкино наезжал. Я, видишь ты, люблю разные места. То туда поеду, то сюда. У пенсионера времени полно, девать некуда. Я одинок, дома только ночую, да и то не всегда. Иной раз прямо под кустом на берегу речки. Запалишь костерок, картошки испечешь, глотнешь чего, если есть, конечно…
– А Пеликан? – не отставал Олегов. – О чем вы, к примеру, с ним говорили?
– Дался тебе этот Пеликан! О чем говорили? – старик пожевал губами. – Помню, начал я его ругать, ну, что рыбу выпускает… Он мне: всякая тварь жить хочет, каждой свой срок отмерен… Я говорю: «Ты что же, господь Бог, чтобы меру времени знать? А потом, рыбе губу крючком поранил, опять же мучение божьей твари причиняешь. Если следовать твоим рассуждениям, то ты хуже меня. Я для пропитания рыбу ловлю, а ты для забавы. Пущай ты после ее отпустишь, но разве ей приятно?»
«Приятно, – говорит, – да еще как. Она сейчас к смерти прикоснулась, а я ей жизнь подарил. И с людьми точно так же…» Вот какой этот Пеликан был. Прямо философ. Только философия у него больно вредная. Не наша, не советская…
– Да уж! – глубокомысленно подтвердил Егор. – Прямо скажем, чужая философия.
– Вот-вот. По мне куда лучше, да и честнее поймать рыбку да на сковородку. И ей хорошо – не мучается, любезная, вспоминая, как крючок проглотила, и мне хорошо…
– Но ведь и вы, извините, ведете себя не совсем честно по отношению к рыбе.
– Как это?
– Подманиваете ее к крючку с помощью, как вы выражаетесь, привады. То есть обещаете ей совсем обратное тому, что она получит.
– Это верно, – засмеялся старик. – Тоже философия… – он докурил самокрутку, отбросил окурок и сплюнул. – Ладно, пойду дальше ловить.
Разговор с дедом Колей почему-то оставил в душе Егора неприятный осадок. Вроде бы ничего особенного сказано не было, а вот, смотри ты, вывел его ловец линей из себя. Но еще больше выбил Олегова из колеи приезд мукомола Игоря Степановича Коломенцева. Случилось это событие дня через два после поучительной беседы на озере.
В воскресенье утром не успело семейство Олеговых сесть завтракать за стол во дворе, как услышало за воротами веселый голос:
– Приветствую вас, господа дачники!
Вслед за репликой в калитку просунулась красивая седая голова, увенчанная соломенной шляпой, и Егор, к своему неудовольствию, узнал в человеке мукомола Коломенцева.