Однако семейство, напротив, в один голос выразило восторг.
– Дядя Игорь! – наперебой закричали дети. Людмила чуть заметно покраснела и мгновенно убежала в дом приводить себя в порядок.
Егор поднялся из-за стола и преувеличенно любезно приветствовал гостя.
– Надеюсь, не помешал вашей трапезе, – сказал Коломенцев, снимая шляпу и вытирая платком потный лоб. – Не мог удержаться, приехал… Возможно, несколько неожиданно. Хочу, однако, искупить свой бестактный поступок, – шутливо продолжил он, доставая из объемистой, заграничного вида сумки квадратную коробку. – Торт! Ореховый! Изготовлен специально по моему заказу. Мукомолы, знаете ли, всегда водят дружбу с кондитерами. Вот еще конфеты, а для нас с вами, если, конечно, позволите, бутылочка вина. Хороший марочный портвейн «Абрау-Дюрсо».
– Я в общем-то не пью, – вмешался Егор, не зная, как противостоять такому натиску.
– А я охотно выпью, – к удивлению Егора, заявила Людмила, появляясь из дома. Удивило Егора и то обстоятельство, что она в считаные минуты привела себя в порядок и даже накрасилась, хотя целыми днями ходила, что называется, неглиже.
Коломенцева усадили за стол, налили ему, нарезали знаменитый торт. Откуда-то появились стаканы… Забулькало вино… Егору неудобно было отказаться. Он выпил вместе с женой и гостем сладковатого терпкого вина и сразу слегка захмелел.
– Не мог дождаться выходного, – между тем сочным баритоном продолжал Коломенцев. – Я просто влюбился в вашу семью.
«Что-то уж больно быстро», – несмотря на веселое настроение, неприязненно подумал Егор.
– Понимаете, вы сами и ваше времяпрепровождение, эта дача, лес… напомнили мне детство и отчасти юность. Вот так же когда-то летним утром всей семьей садились мы за огромный круглый стол, наливали чай из самовара, поедали вкуснейшие меренги и безе. Жизнь казалась сверкающей, как июльское утро. Все были счастливы, полны любви и надежд.
– И что же случилось потом? – участливо спросила Людмила.
– К сожалению, очень многое. Так сказать, повернулось колесо истории, а мы как раз находились на его пути.
– Проще говоря, произошла революция… – внес уточнение любящий точность историк.
– Вы правы, – спокойно откликнулся Коломенцев. – Все, как говорится, в прошлом. Но я и не жалею об ушедшем. Смотрю на вас и понимаю: жизнь повторяется.
– Ой ли? – съязвил Егор. – А, как я понимаю, ваша дачная молодость протекала вовсе не в такой халупе, как наша.
– Вы правы, но разве в этом дело? Разве острота ощущений определяется количеством комнат в доме или наличием в нем слуг? Да, жили комфортнее и питались, возможно, лучше. А в том, что ты точно знаешь, что все кругом – твои друзья и близкие, все тебя любят, а ты любишь их. Ты радуешься ветру, солнцу, грозе, а главное, своей молодости и чистоте…
Олегов хотел возразить своему оппоненту, сказать, что благополучие таких вот безмятежных счастливцев держалось на эксплуататорском труде рабочих, но постеснялся, и только несколько нервно помешивал ложечкой чай в стакане. Разговор перешел на другую тему, но Егор продолжал угрюмо молчать и дуться.
После завтрака, когда все поднялись из-за стола, Коломенцев наклонился к уху Олегова:
– Не желаете прогуляться со мной по лесу? Хочу обозреть окрестности.
Егор молча кивнул.
– Мы недолго, – извиняющимся тоном обратился Коломенцев к Людмиле.
– А можно и мы с вами? – запросились дети.
– В другой раз! – сердито отрезал отец.
Олегов и сам не мог понять причин недовольства визитом своего нового знакомого, почему сердится на него. Только ли дело в несколько двусмысленных разговорах Коломенцева? Нет ли тут иной причины? А может, он ревнует его к Людмиле? Глупости! Коломенцев ей не то что в отцы, в деды годится. А может, все вместе: некое чувство зависти к столько повидавшему, нестандартно мыслящему человеку, ощущение чужого превосходства, да и ревность… Чего уж скрывать от самого себя – и это тоже…
Он шел по тропинке среди сосен, занятый своими мыслями, даже не замечая, что следом шагает Коломенцев. Тропинка расширилась, превратилась в широкую тропу, а потом и в торную дорогу. Коломенцев шел рядом, но молчал. Видно было, что ему просто нравится брести по чистому сосновому бору, поддевать носком башмака сухие шишки и отпинывать их в сторону. Наконец он не выдержал:
– Куда мы движемся?
Олегов пожал плечами:
– Гуляем. Вы же сами просили показать вам окрестности.
– Ну да, ну да…
Они подошли к станции. На перроне в этот час никого не было, только бродячая собака нехотя глодала замусоленную кость.
Поднялись на железнодорожную насыпь, перебрались через пути и вновь пошли по дорожке вперед.
Егор только теперь понял, что, сам того не желая, идет в сторону деревенского кладбища. Вскоре среди берез показались кресты, облезлые деревянные оградки и холмики.
– Погост? – удивленно сказал Коломенцев.
– Да. Где-то здесь схоронили Пеликана, – пояснил Олегов.
– Покажите его могилу.
– К сожалению, не знаю места.
– А если поискать?
– Я пытался. Безрезультатно. Думаю, на ней нет даже символического надгробья.
– Странная жизнь, странная смерть…
– Почему странная?
– Человек, достигший столь высоких степеней посвящения, успокоился вдали от родной Праги, и даже место захоронения его неизвестно. – Он задумался. – Хотя…
– Что – хотя?
– Возможно, в этом и было его предназначение.
– Не понимаю.
– Пеликан, согласно мистериям розенкрейцеров, – птица, приносящая себя в жертву Палладию.
– Палладию?
– Божку розенкрейцеров. Его образ они заимствовали у тамплиеров. У тех имелся Бафомет – козлоногое человекоподобное существо с двумя лицами: мужским и женским. Образ, как бы соединяющий в себе мужчину и женщину, разумных существ, обуреваемых животной страстью. На чреве Палладия располагается роза на кресте. Пеликан – жертва во имя размножения, зарождения новой жизни, возникшей из животной страсти.
– По-моему, Пеликан – обычная чешская фамилия.
– Конечно, вы правы. Это может быть простым совпадением, но я сразу насторожился, когда услышал от вас про Пеликана.
– Вы разобрали рукописи?
– Только отчасти. Но тем не менее удалось прояснить многое.
– А именно?
– Согласно некоему плану накануне войны пражские розенкрейцеры отправляют экспедицию в Россию.
– Это я знаю.
– Не перебивайте, пожалуйста. Так вот, цель экспедиции – Грааль.
– Что?!
– Да-да. Именно Грааль!
Олегов расхохотался:
– Так я и думал. Ни больше ни меньше! И Грааль, конечно, находится в Тихореченске или в его окрестностях. Уж не на станции ли Забудкино?
– Подождите с вашей иронией. Вы хоть представляете, что такое Грааль?
– Емкость. Во время распятия Христа в нее собрали кровь из его ран. Священный, чудодейственный сосуд.
– Не сосуд, а чаша…
– Пускай чаша. Помню, помню… Вагнеровские оперы, Лоэнгрин… Парсифаль… Как будто рыцари давали обет найти этот сосуд во что бы то ни стало.
– Чашу!
– Да, чашу. Они колесили по свету и каждого встречного спрашивали: не видал ли тот Грааль. Даже термин такой был: «граалить».
– Это вы Марка Твена начитались – «Янки при дворе короля Артура».
– Возможно. То-то я думаю: тамплиеры, розенкрейцеры, а теперь еще и Грааль.
– Ваш скепсис мне понятен, и все же извольте выслушать.
Но Олегова понесло.
– В поисках Грааля неведомый Пеликан залетел в Россию. Идет война, весь мир перевернулся, а он ищет… Что ж. У каждого своя стезя. Но, как я догадываюсь, не находит чудодейственной чаши. Иначе война бы прекратилась, настал бы мир и всеобщее благоденствие. С горя несчастный граальщик бросается под поезд, предварительно описав свои злоключения. Но тут появляется еще один соискатель, – Егор выразительно посмотрел на своего спутника. – Этот, так сказать, рыцарь… печального образа, – Егор ехидно ухмыльнулся, – решает продолжить дело Пеликана, а мне, как я полагаю, отводится роль Санчо Пансы. Но я не хочу граалить. Я…
– Молчать!!! – вдруг рявкнул Коломенцев, да так страшно, что Олегов от неожиданности вздрогнул и действительно замолчал.
Коломенцев побелел, ноздри его раздувались от гнева, глаза сверкали.
– Я не позволю… – чуть сбавив тон, произнес он. – Я слушал вас. Извольте выслушать, а потом иронизировать.
Олегов и сам понял, что наговорил лишнего. Его речь действительно звучала оскорбительно. И чего завелся?
– Извините, – произнес он в сторону.
– Принимаю. – Голос Коломенцева зазвучал как обычно. – Присядем. – Он указал на довольно ветхую скамейку перед могильным крестом, на котором было написано: «Ефросинья Егоровна Морянина. Вдова».
– Отдохнем от бессмысленных споров возле усопшей Ефросиньи, упокой, Господи, ее душу. Наберитесь терпения, мой друг, и послушайте. Как я уже говорил, из записок Пеликана следует, что он и, видимо, еще несколько человек сопровождали детей до Тихореченска. Откровенно говоря, я действительно не понял, для чего была организована эта экспедиция. Пеликан пишет об этом весьма туманно. Якобы на поиски Грааля – именно так написано в тексте, хотя это и вызывает у вас смех. Но сначала – что такое этот самый Грааль. Вы совершенно правы, когда вспоминали, что Грааль – чаша, в которую была собрана кровь распятого Господа. Собрал ее Иосиф Аримафейский, тот самый, кто снял тело Иисуса с креста. Другими словами, это главная реликвия христианства. В западноевропейских средневековых легендах говорится, что эту реликвию безуспешно искали многочисленные рыцари, в частности, рыцари Круглого стола. Местонахождение Грааля – таинственная гора Монсальват и не менее таинственный замок Карбоник. Называют и монастырь в Гладстонберри, в Англии, где якобы похоронен король Артур.
– Но ведь речь всегда идет либо о Западной Европе, либо о Ближнем Востоке, – перебил его Егор.
– Погодите. Понятие «Грааль» может означать вовсе не конкретную чашу Иосифа Аримафейского. Грааль – символ, который никогда не будет доступен непосвященному, но и посвященному, достойному, он приоткрывается лишь после невероятных испытаний, да и то не всегда. То есть я хочу сказать: розенкрейцеры зашифровали под понятием «Грааль» нечто в высшей степени таинственное и недоступное.
– Но что?!
– Не знаю, но надеюсь узнать. Слушайте дальше. Вместе с рукописями и книгами вы отдали мне квитанции денежных переводов. Покойный Пеликан отправлял деньги на адрес неких Десантовых. Я, естественно, поинтересовался этой фамилией. В живых остались только брат и сестра Десантовы. Внимание! Именно брат и сестра! Близнецы! Родители их репрессированы в конце сороковых годов, тетка умерла три года назад.
– И что в этих близнецах необычного?
– Да в общем-то ничего, – замялся Коломенцев, – рядовые судьбы. Брат несколько раз судим, сестра работает в больнице, замужем… Но вот что настораживает. Они родились 6 июня 1936 года.
– Что же тут странного? Родились и родились.
– Странная дата, шестое число, шестой месяц и третья шестерка – последняя цифра года. 666.
– Я не совсем понимаю.
– Число зверя. Из Апокалипсиса. «И грядет зверь с числом 666, имя ему Антихрист».
Олегов хмыкнул.
– За точность цитаты не ручаюсь, однако суть передаю правильно.
– Но ведь тысячи людей родились в этот день, а есть и другие числа: 6 июня 1946 года, 56 года и так далее.
– Согласен. Возможно, простое совпадение. Но в дате рождения фигурирует и цифра 36, для розенкрейцеров имеющая магическое значение… Теперь обратимся непосредственно к фамилии. Десантовы… Звучит не очень-то по-русски.
– Почему? Десантники… Части специального назначения.
– Конечно, возможно происхождение фамилии от этого понятия, но слово «десант» появилось в русском языке относительно недавно… Короче говоря, я предположил, что фамилия Десантов – русифицированная итальянская фамилия Де Санти. Если допустить такой поворот, то очень легко выяснить, кто такие эти самые Де Санти.
– Ну и кто?
– Первый Де Санти появился в России в 1798 году, куда прибыл вместе с многочисленной депутацией рыцарей Мальтийского ордена. Как вам известно, император Павел I в свое время был избран Великим магистром Мальтийского ордена. Шло противостояние Франции и России, и мальтийские рыцари стали одной из карт в этой игре.
Егор кивал головой и рассеянно смотрел по сторонам, ему было нестерпимо скучно от всех этих исторических реминисценций. Он мельком глянул на надгробье Ефросиньи Моряниной. А знала ли вдова, что существует остров Мальта? Скорее всего, нет. Скорее всего она не прочитала ни одной книги и гнула спину спозаранку и дотемна в колхозе, на станции и дома, получала тумаки от пьяницы мужа, но все равно вопила в голос, когда он помер. Она растила детей, молилась Богу и жила простой, почти растительной жизнью, не подозревая, что существуют какие-то розенкрейцеры и Пеликаны. Но, что страннее всего, этот таинственный Пеликан лежит где-то рядом с ней, человек из другого мира, непостижимым образом заброшенный сюда, в глубь России.
– Вы меня не слушаете? – неожиданно спросил Коломенцев.
– Почему же, слушаю, конечно… Ваши гипотезы очень интересны. Де Санти… Потомки мальтийских рыцарей, и, само собой, розенкрейцеры…
– Вот именно это я и хотел сказать.
– А теперь позвольте мне. У меня на этот счет есть своя гипотеза. Правда, менее романтизированная. Некий чех, или кто он там, бежит из оккупированной Праги. Бежит не один, а с детьми, которых он по какой-то причине не хочет бросить. Он попадает сначала во Львов, а потом, когда территория Западной Украины становится советской, дальше – в Россию. Таких, как он, – десятки тысяч, если не сотни. Почему он бежит от немцев, я не знаю. Скажем, он – еврей или дети – евреи. Но ничего таинственного в этой истории нет, уверяю вас. Дальше детей приютили добрые люди, возможно, родственники. Он остается один. После войны возникают разные сложности, в силу которых возвращение на родину невозможно. От нечего делать он начинает вести дневник, хотя на самом деле это вовсе не описание реальных событий, вернее, переплетение реальности и вымысла. Допускаю, что дома, в Праге, он имел отношение к какому-то оккультному кружку, именно это и легло в основу его бредовых писаний. Потом этот человек умирает. Спустя годы я нахожу рукописи и, вместо того чтобы попросту их сжечь, заинтересовываюсь и знакомлюсь с вами… Меня эти бумажки заинтересовали от нечего делать, а вас увлекли всерьез. Но я не верю ни в какие числа, ни в каких розенкрейцеров и мальтийцев.
В двадцатые, тридцатые, сороковые годы перетряхнули страну так, что даже если они и существовали, то просто не могли уцелеть. Но самое главное – наличие сверхъестественных сил предполагает сверхъестественные ситуации. Ничего подобного, как вы подтверждаете, нет.
– А может быть, мы просто о них не знаем? – сказал Коломенцев.
– Возможно. Но вот когда узнаем, тогда я и поверю вашему рассказу.
– Значит, вы отказываетесь распутать эту историю вместе со мной.
– Отказываюсь. По натуре я не сыщик. Придется влезать в чужую жизнь, расспрашивать, приставать к совершенно незнакомым людям. Для чего? Чтобы удовлетворить свое любопытство? Но мне это не нужно! Мне и так хорошо. Без розенкрейцеров и рода Де Санти! Я отдыхаю…
– Понимаю, – сказал Коломенцев, – тогда позвольте откланяться. Вы, конечно, совершенно правы. А я, старый дуралей, действительно сую нос куда не следует. Еще раз прошу прощения.
– Возможно, и я был не совсем тактичен.
– Довольно реверансов. Прощайте!
– Вы что же, не зайдете к нам?
– Передайте мои искренние извинения вашей очаровательной жене и детям, жаль, что не доведется вновь увидеться.
– Почему же? Приезжайте. Мы всегда рады.
Коломенцев насмешливо и одновременно грустно усмехнулся и приподнял шляпу.
– А где же Игорь Степанович? – удивленно и растерянно спросила Людмила, когда муж вернулся домой один.
– Уехал, – односложно ответил Егор.
– И даже не зашел попрощаться? На него это не похоже. Ты что, обидел его?
– С чего ты взяла?
– Говорю, не может воспитанный человек ни с того ни с сего уехать вот так, не прощаясь.
И тогда Олегов, запинаясь и путаясь, рассказал про разговор на кладбище, прибавив собственную оценку Коломенцева.
– Дурак ты! – неожиданно резко сказала жена. – Все из себя идейного корчишь. Не наш… не советский… боюсь связываться… Может, человеку просто тоскливо одному, вот он и приехал в гости, детей порадовал, меня… Торт вон привез. А вся эта псевдоисторическая галиматья – просто повод для визита.
Олегов поморщился. В словах жены явственно звучал упрек, и упрек, видимо, справедливый. Однако он был рад, что избавился от подобного знакомства. Пускай проводит изыскания самостоятельно.
ГЛАВА 7
Выскочив из дома, где произошли столь странные события, Валек побежал куда глаза глядят. Он бегом пересек поселочек, выскочил на обширный пустырь, заросший бурьяном, и только тут остановился и перевел дух.
Карманы пиджака, набитые золотом, оттянулись книзу, грозя лопнуть. Но добыча сейчас нисколько не интересовала Валька, он думал только об одном: как бы поскорее добраться до дома, упасть на раскладушку и забыться.
«Что же произошло? – вновь и вновь повторял он про себя. – Как могло случиться, что мертвые собаки, более часа валявшиеся без движения на солнце, вдруг ожили и набросились на Ушастого и почему не тронули меня?» А последние слова старого вора: «За что?» Ведь они были обращены к нему – Вальку.
Передохнув, он вновь хотел броситься бежать, но опомнился, поняв, что, передвигаясь таким образом, привлекает к себе внимание, и перешел на обычный шаг. Сейчас бы закурить. Он сунул руку в карман, но сигарет там не оказалось, зато нащупал продолговатый предмет и вытащил его. Бритва! Валек открыл ее. Лезвие ярко блеснуло на солнце. Совершенно чистое, без единого пятнышка.
Валек размахнулся, собираясь закинуть бритву в бурьян, но почему-то передумал и снова сунул опасную вещицу в карман. На него вдруг нашло странное отупение: наподобие того, какое он пережил после визита к старухе. Происшествие в доме, страшная смерть Ушастого – все вдруг ушло в самый темный уголок сознания и затаилось там. Отношение к только что пережитому резко изменилось. Все случилось вроде бы не с ним, а с кем-то посторонним.
Валек вовсе забыл о своем желании добраться до постели и поскорее уснуть. Он сел на трамвай, доехал до центра и пошел в кино. В буфете кинотеатра выпил кружку пива, потом в фойе разговорился с какой-то девицей, потом в темном зале сел рядом с ней, благо на сеансе народу оказалось немного. Фильм назывался «Исправленному верить» и рассказывал об освободившемся из тюрьмы уголовнике. Тот встал на трудовой путь, полюбил хорошую девушку и даже помог разоблачить своих бывших товарищей-воров. Тема, казалось, должна была заинтересовать Валька, но он остался к фильму совершенно равнодушным и смотрел на экран лишь время от времени, большую часть сеанса стараясь вплотную познакомиться с упомянутой девицей. Та, впрочем, не возражала. После кино Валек отправился в гости к девице, жившей в общежитии. Короче говоря, Валек вернулся домой только утром следующего дня. В квартире никого не было: сестра и ее муж ушли на службу. Сам Валек работал во вторую смену. Он перекусил, почитал какую-то книжонку и завалился спать. Проснувшись в два часа дня, он вновь поел и отправился на смену. Пиджак он не надел, а про золото, лежащее в нем, забыл начисто. Выйдя из проходной после смены, он остановился, пригладил ладонью мокрые после душевой волосы. Что-то назойливо долбило сознание изнутри, досаждая словно больной зуб. Но что, он никак не мог вспомнить. Валек медленно побрел домой по ночному городу.