– Нет! Нет! Он должен это сделать!
Шаса разорвал ее руки и отшвырнул Тару в сторону. Мозес у стола уже нагнулся к детонатору. Он повернул рычаг, и на взрывателе вспыхнула лампочка, обозначавшая готовность.
Шаса знал, что не успеет добраться до Мозеса раньше, чем тот приведет устройство в действие, но его мысли опережали его самого. Он увидел на ковре почти у самых своих ног провод, наклонился, обмотал вокруг правой руки и изо всех сил дернул.
Конец провода был прочно прикреплен к детонатору, и когда Шаса дернул, устройство вырвалось из рук Мозеса, упало со стола и с грохотом ударилось об пол между ними.
Оба одновременно прыгнули к нему, но Мозес оказался на долю секунды проворнее и схватил передатчик. Шаса в это время неудержимо летел к нему. Он всю свою силу и тяжесть вложил в пинок, нацеленный в голову Мозеса.
Удар пришелся Мозесу в висок, запрокинул ему голову. Передатчик выпал, Мозес отлетел назад и ударился о стол.
Шаса ринулся за ним и нацелил еще один удар в голову, но Мозес перехватил его ногу, вцепившись в лодыжку. Он резко дернул ее вверх, вывертывая, и Шаса, оставшись на одной ноге, с маху опрокинулся и тяжело упал.
Мозес повернулся и потянулся к пистолету Токарева. Шаса на четвереньках пополз к нему, успел и обеими руками перехватил запястье. Они боролись на полу, катались, лягались, кряхтели, вырывая друг у друга пистолет.
Тара пришла в себя, вбежала в кабинет и подобрала упавший передатчик. Она стояла, беспомощно держа его в руках.
– Мозес, что я должна сделать? – воскликнула она.
Мозес с огромным усилием перевернулся и навалился на Шасу.
– Желтая кнопка! Нажми желтую кнопку!
В это мгновение в открытой двери показался Блэйн Малкомс.
– Остановите ее, Блэйн! – крикнул Шаса. – Они хотят взорвать…
Мозес локтем ударил его по зубам и помешал договорить.
Они продолжали бороться на полу. Блэйн протянул к дочери руки:
– Дай сюда, Тара.
– Не трогай меня, папа. – Она попятилась, стараясь отыскать желтую кнопку; глядя на отца, она нащупывала кнопку. – Не пытайся меня остановить, папа.
– Блэйн! – прохрипел Шаса, но замолчал, потому что Мозес снова попытался вырвать у него из рук пистолет. Похожие на канаты мышцы на руках Мозеса вздувались и переплетались от усилий, и Шаса сдавленно крякнул, пытаясь удержать его.
Словно вспышка лампы, комнату осветило пламя выстрела. Запахло горелым порохом.
Блэйн Малкомс, который протягивал руки к дочери, повернулся, когда пуля попала в него, и отлетел к книжному шкафу. Он постоял несколько мгновений – кровь медленно проступала на его белоснежной рубашке, – потом медленно осел на колени.
– Папа!
Тара бросила передатчик и побежала к отцу. Опустилась рядом с ним на колени.
Потрясение на мгновение ослабило хватку Шасы, и Мозес высвободился и вскочил на ноги, но когда он устремился к передатчику, Шаса кинулся за ним. Он схватил Мозеса сзади, когда тот наклонился к передатчику, обхватил одной рукой за горло и оттащил. Стараясь вырваться из удушающей хватки, Мозес уронил пистолет и обеими руками вцепился в руку Шасы. Они боролись, хрипя и поворачиваясь, а передатчик лежал у их ног.
Шаса переместил свой вес, поднял ногу и опустил ее на передатчик. Послышался треск, но лампочка на панели продолжала гореть.
Мозес, видя, что передатчик поврежден, обрел второе дыхание, почти вырвался из рук Шасы и повернулся к нему лицом, но Шаса не отпускал. Так они стояли грудь к груди, тяжело дыша и напрягаясь; лица у обоих были перемазаны кровью из раны Шасы, слюной и потом.
И снова Шаса на мгновение изменил положение и нацелил новый удар по передатчику. Передатчик отлетел и ударился о стену за столом. От удара пластиковый корпус раскололся, провод отсоединился, и красная лампа мигнула и погасла.
Мозес отчаянно закричал и бросил Шасу на стол. Тот распростерся по столешнице, а Мозес поднял с ковра пистолет и направился к открытой двери. Здесь он остановился, поднял «Токарев» и прицелился в Шасу.
– Ты! – выдохнул он. – Ты!
Но руки у него тряслись, и пистолет дрогнул. Пуля ударила в поверхность стола у головы Шасы, выбив тучу щепок.
Прежде чем Мозес снова успел выстрелить, за ним показался Манфред Деларей. Он видел, как возбужден Шаса, и пошел за ним из зала заседаний.
С первого взгляда он разобрался в происходящем и действовал мгновенно. Размахнулся и большим жестким кулаком, который принес ему олимпийское золото, ударил Мозеса в голову под ухом.
Пистолет выпал из руки Мозеса, а сам Мозес рухнул на него без чувств.
Шаса с трудом сполз со стола и добрался до Блэйна.
– Сейчас, – прошептал он, опускаясь рядом с ним на колени. – Дайте взглянуть.
Тара смятенно говорила:
– Папа, прости. Я не хотела. Я только хотела, чтобы все было хорошо.
Шаса пытался оттащить ее, но она вцепилась в Блэйна, ее руки и платье были в крови.
– Оставь его, – сказал Шаса, но она в истерике тащила отца к себе, и его голову мотала по полу.
– Папа, поговори со мной, папа.
Шаса чуть отступил и ударил ее – сильно, так что запрокинулась голова.
– Отвяжись, гадина, – прошипел он. Тара отползла в сторону, ее лицо начало краснеть и опухать от удара. Не обращая на нее внимания, Шаса осторожно растегнул темный пиджак Блэйна.
Охотник, он сразу узнал яркий, чистый цвет пробивающейся сквозь тонкую ткань артериальной крови, крови из разорванных легких.
– Нет, – прошептал он, – нет.
Только тут он понял, что Блэйн смотрит ему в лицо и читает в нем свою смерть.
– Твоя мать… – сказал он, и из раны на груди вырвался воздух из легких. – Скажи Сантэн…
Он не мог продолжать.
– Молчите, – велел Шаса. – Сейчас вызовем врача. – И крикнул Манфреду, который уже стоял у телефона: – Быстрей! Быстрей!
Но Блэйн тянул его за рукав, настойчиво дергал.
– Люблю… – он захлебнулся кровью. – Скажи ей… люблю… я ее люблю.
Он смог наконец это выговорить и тяжело дышал, кровь булькала у него в груди, но он снова собрался для последнего усилия.
– Шаса, – сказал он, – мой сын… мой единственный сын…
Благородная серебряная голова упала на грудь, и Шаса обнял ее, чего никогда не мог сделать раньше.
По-прежнему обнимая Блэйна, Шаса заплакал о человеке, который был его другом и отцом. Слезы текли из пустой глазницы, вытекали из-под глазной повязки, смешивались с его кровью и капали с подбородка.
Тара подползла на коленях и протянула руку к телу отца. Шаса поднял голову и посмотрел на нее.
– Не трогай его, – тихо сказал он. – Не смей пачкать его своим прикосновением.
Его единственный глаз так смотрел на нее, а в лице читались такое презрение и ненависть, что она отшатнулась и закрыла лицо руками. По-прежнему на коленях она истерически заплакала. Эти звуки привели Шасу в чувство. Он осторожно уложил Блэйна на спину и кончиками пальцев закрыл ему глаза.
Мозес у двери застонал и содрогнулся. Манфред со звоном опустил на место телефонную трубку и повернулся к нему. Он встал над ним, сжимая большие кулаки, и спросил:
– Кто это?
– Мозес Гама.
Шаса встал, а Манфред хмыкнул.
– Мы много лет его ищем. Что он делал?
– Точно не знаю. – Шаса подошел туда, где лежала Триша, и наклонился к ней. – Думаю, он где-то в здании запрятал взрывчатку. Это передатчик. Надо очистить здание и вызвать саперов…
Ему не пришлось закончить: в коридоре послышался топот бегущих, и в дверях показались три охранника.
Манфред сразу принял на себя команду и стал отдавать приказы.
– Наденьте наручники на этого черного ублюдка. – Он показал на Мозеса. – Потом нужно очистить здание.
Шаса освободил Тришу, в последнюю очередь вынув кляп у нее изо рта, но, едва освободившись от него, Триша показала на Тару, стоявшую на коленях у тела Блэйна.
– Она…
Шаса не дал ей закончить. Он резко дернул ее за руку и поставил на ноги.
– Тише! – рявкнул он, и его ярость заставила девушку на мгновение замолчать. Шаса выволок ее в прихожую и закрыл дверь.
– Слушайте меня, Триша.
Он смотрел на нее, держа за оба запястья.
– Но она была с ним. – Триша дрожала. – Это ее…
– Слушайте. – Шаса встряхнул ее, заставляя слушать. – Знаю. Я все знаю. Но я хочу, чтобы вы кое-что сделали ради меня. Что-то, за что я вечно буду вам благодарен. Сделаете?
Триша опомнилась и смотрела на него. Она увидела кровь и слезы на его лице и подумала, что ее сердце разорвется. Шаса достал из верхнего кармана носовой платок и вытер ей лицо.
– Ради меня, Триша. Пожалуйста, – повторил он. Триша шумно сглотнула и кивнула.
– Если смогу, – сказала она.
– Если смогу, – сказала она.
– Ничего не говорите о моей жене, пока полиция не начнет снимать официальные показания. Но это будет много позже. Тогда можете сказать все.
– Почему? – спросила она.
– Ради меня и моих детей. Пожалуйста, Триша.
Она снова кивнула, и Шаса поцеловал ее в лоб.
– Вы хорошая, смелая девушка, – сказал он и отпустил ее.
Шаса вернулся в кабинет. Сотрудники службы безопасности столпились вокруг Мозеса Гамы. Он был в наручниках, но поднял голову и несколько мгновений смотрел на Шасу. Это был пылающий взгляд, мрачный, гневный. Затем Мозеса увели.
В кабинете было шумно и людно. Санитары в белом проносили в двери носилки. Врач, член парламента, вызванный из зала заседаний, склонился над телом Блэйна и что-то делал, но вот он распрямился, покачал головой и знаком велел санитарам уносить тело. Люди в мундирах под руководством Манфреда Деларея уже собирали обломки разбитого передатчика и начинали идти вдоль провода к взрывателю.
Тара сидела в кресле за столом и молча плакала, закрыв лицо руками. Шаса прошел мимо нее к стенному сейфу, спрятанному за одной из картин.
Он набрал комбинацию и раскрыл стальную дверь, загораживая сейф своим телом. В сейфе он всегда держал на особый случай две-три тысячи фунтов. Банкноты он сунул в карман, порылся в стопке паспортов, нашел паспорт Тары. Закрыл сейф, подошел к Таре и поднял ее.
– Шаса, я не…
– Тише, – сказал он, и Манфред Деларей через кабинет посмотрел на него.
– У нее сильный шок, – сказал Шаса. – Я отвезу ее домой.
– Возвращайтесь как можно скорее, – кивнул Манфред. – Нам нужно заявление.
Все еще держа Тару за руку, Шаса вывел ее из приемной и повел по коридору. По всему зданию выли сирены пожарной тревоги, через главные двери потоком выходили члены парламента, посетители и штатные работники. Шаса присоединился к толпе и, как только они вышли на солнце, отвел Тару к «ягуару».
– Куда мы едем? – спросила Тара, когда машина тронулась с места. Она сидела в углу, сжавшись, и казалась очень маленькой и удрученной.
– Если еще раз заговоришь со мной, я могу не выдержать, – сдавленно предупредил Шаса. – И задушить тебя.
Она молчала, пока они не добрались до аэропорта «Янгсфилд». Шаса усадил ее в кабину серебристо-голубого «москита».
– Куда мы? – повторила она, но он не обратил на нее внимания, начал предполетные процедуры и проехал к началу взлетной полосы. И молчал, пока они набирали высоту и выравнивались.
– Вечерний самолет на Лондон вылетает из Йоханнесбурга в семь часов. Как только появится радиосвязь, я закажу тебе место, – сказал он. – Прилетим примерно за час до вылета.
– Не понимаю, – прошептала она в кислородную маску. – Ты помогаешь мне бежать? Не понимаю, почему.
– Прежде всего ради моей матери. Не хочу, чтобы она знала, что ты убила ее мужа… это и ее убьет.
– Шаса, я не…
Она снова заплакала, но он не испытывал никакого сочувствия.
– Заткнись. Не хочу слушать твою болтовню. Ты никогда не поймешь, что я к тебе испытываю. Ненависть и презрение – слишком мягкие слова, неспособные передать мои чувства. – Он перевел дух. Потом продолжил: – Я делаю это и ради детей. Не хочу, чтобы они знали, какова на самом деле их мать. Молодому человеку трудно жить с таким бременем.
Они замолчали, и Шаса позволил ужасному горю – ведь Блэйн умер, – которое он до сих пор подавлял, поглотить его. На соседнем сиденье Тара тоже оплакивала отца, ее плечи тряслись от рыданий. Лицо поверх маски было белым, как мел, а глаза похожи на раны.
Но не менее горя была сильна и ненависть Шасы. Через час полета он заговорил снова:
– Если ты вернешься в эту страну, я позабочусь о том, чтобы тебя повесили. Торжественно обещаю. Я разведусь с тобой как можно быстрее. Никаких алиментов, содержания или опеки над детьми. У тебя не будет никаких прав или привилегий. Для всех нас ты словно никогда не существовала. Думаю, ты сможешь попросить где-нибудь политического убежища, может, в самой «матери-России».
Он снова помолчал, собираясь с силами, восстанавливая самоконтроль.
– Тебя не будет на похоронах отца, но каждую минуту и каждый день тебя станет преследовать память о нем. Это единственная кара, какую я могу навлечь на тебя, – Бог даст, этого довольно. Если Он справедлив, твоя вина медленно сведет тебя с ума. Я буду молиться об этом.
Она не ответила, но отвернулась. Позже, когда они, приближаясь к Йоханнесбургу, спускались с высоты десять тысяч футов и впереди показались освещенные закатным солнцем небоскребы и копры шахт, Шаса спросил:
– Ты ведь спала с ним?
Чутье подсказало Таре, что это ее последняя возможность причинить ему боль и, повернувшись на сиденье и глядя Шасе в лицо, она ответила:
– Да, я люблю его, и мы были любовниками. – Она увидела, как Шаса поморщился, но ей хотелось больнее уязвить его, и она продолжила: – Кроме смерти отца, мне не о чем сожалеть. Я не стыжусь ничего из того, что делала. Напротив, я горжусь тем, что знала и любила такого человека, как Мозес Гама, горжусь тем, что сделала для него и для нашей страны.
– Думай о том, как он будет дергаться и задыхаться в петле, и гордись и этим, – ответил негромко Шаса и посадил самолет.
Он подвел «москит» к зданию аэровокзала, они вышли на поле и посмотрели друг на друга. На лице Тары, там, куда он ударил, темнел кровоподтек. Ледяной ветер высокого вельда рвал их одежду и ерошил волосы. Шаса протянул Таре небольшую стопку банкнот и паспорт.
– Место на рейс в Лондон тебе оставлено. Здесь хватит, чтобы заплатить за него и добраться туда, куда ты захочешь. – В его голосе прорвались гнев и горе. – И если мои надежды оправдаются, это будет ад или виселица. Надеюсь больше никогда тебя не видеть.
Он отвернулся, но Тара сказала ему вслед:
– Мы всегда были врагами, Шаса Кортни, даже в лучшие времена. И останемся врагами до самого конца. Вопреки твоему желанию, ты обо мне еще услышишь. Обещаю.
Он снова сел в кабину «москита», но прошло несколько минут, прежде чем он смог включить двигатель. А когда через ветровое стекло опять посмотрел на поле, ее уже не было.
* * *Сантэн не позволила похоронить Блэйна: не могла вынести мысль о том, что он будет лежать под землей, распухая и разлагаясь.
Из Йоханнесбурга на самолете компании прилетела Матильда Джанин, младшая дочь Блэйна, вместе со своим мужем Дэвидом Абрахамсом, они сидели в переднем ряду траурного зала крематория. Присутствовало свыше тысячи человек, среди них доктор Фервурд и сэр де Вильерс-Грааф, лидер оппозиции.
Почти месяц Сантэн держала небольшую урну с прахом Блэйна на столике у кровати, прежде чем набралась мужества. Потом позвала Шасу, и вдвоем они поднялись на любимую скалу.
– Мы с Блэйном часто приходили сюда, – прошептала она. – И я снова смогу приходить сюда, когда мне нужно будет знать, что он все еще рядом.
Ей было почти шестьдесят, и, сочувственно глядя на мать, Шаса впервые увидел, что она и выглядит на столько. Она позволила седине свободно пробиваться в густых волосах, и скоро седых волос будет больше, чем темных. Горе сделало ее взгляд мутным и оттянула книзу уголки рта, а чистая, молодая кожа, о которой она так заботилась, за одну ночь как будто покрылась морщинами.
– Сделай это для меня, Шаса, – сказала она и протянула ему урну.
Шаса открыл урну, вышел из-под защиты скалы, и на него яростно обрушился юго-восточный ветер. На ветру его рубашка трепетала, как пойманная в западню птица, и Шаса повернулся и посмотрел на мать.
Сантэн ободряюще кивнула, и он высоко поднял урну и перевернул. Прах, как пыль, полетел по ветру. Когда урна опустела, Шаса снова повернулся к матери.
– Разбей! – приказала она, и он бросил сосуд о скалу. Урна разбилась, а Сантэн ахнула и покачнулась.
Шаса подбежал и подхватил ее.
– Смерть – единственный известный мне соперник, которого я не могу победить. Может, поэтому я так ее ненавижу, – прошептала она.
Он отвел ее к сиденью на камне, и они долго молчали, глядя на взрыхленный ветром Атлантический океан. Потом Сантэн сказала:
– Я знаю, ты оберегал меня. Теперь расскажи о Таре. Каково ее участие во всем этом?
И он рассказал, а когда закончил, Сантэн сказала:
– Ты стал пособником убийцы. Дело того стоило?
– Думаю, да, – без колебаний ответил он. – Мог бы кто-нибудь из нас перенести суд, если бы я позволил арестовать ее и обвинить?
– Будут последствия?
Шаса отрицательно покачал головой.
– Манфред… он снова защитит нас. Как с Шоном.
Упомянув Шона, Шаса увидел на ее лице боль. Как и он, Сантэн так и не оправилась, но сейчас негромко сказала: