«Это случилось с месяц назад, – зашептал бесплотный голос шама. – Ты ведь из Кремля… Ты поймешь, о чем речь. Новые люди осаждали вашу крепость, шла подготовка к штурму. Мои сородичи прикрывали новых людей псионным воздействием. Я тоже был там: стоял в оцеплении, поддерживал туман».
Лан как будто на миг заглянул в прошлое глазами шама.
Развалины ГУМа, красная стена Кремля, какофония грубых голосов нео, рычание и бряцанье железа. Слаженные залпы тяжелых фузей и пушек. Клубы тумана смешивались с облаками гари от дымного пороха.
«Сначала я увидел, как в тумане возникла черная точка, – продолжил шам. – И почти сразу эта точка превратилась в пушечное ядро. Оно упало в трех метрах от меня на подстилку из перегноя и завертелось, словно хотело зарыться в землю. Во все стороны летел сор, из очка били искры, а я тупо смотрел на снаряд и думал только о том, что сегодня у меня – первый день службы. Первый, мать его, день! Наши старейшины способны поднимать при помощи одной лишь ментальной силы бетонные плиты, я же мог только поддерживать туман и читать мысли. Но я не мог прочитать мысли пушечного ядра, и я не мог защититься от взрыва туманом. Потом я услышал, как хрустнул мой череп, проглатывая шрапнель, а сам взрыв уже не запомнился. Я упал в какой-то обвалившийся подвал, и через несколько дней – после снятия осады, – меня отыскали тверские мародеры. Я пришел в себя в зверинце Новоарбатовки».
«Печальная история», – без особого сожаления подумал Лан. Во время обороны Кремля он был заряжающим одного из орудийных расчетов. И, возможно, шама ранило ядро, которое он своими руками заложил в канал ствола пушки.
«Теперь это не имеет значения, – пришла торопливая мысль шама. – Мы были на войне…»
«И эта война еще не закончилась», – заметил Лан, доедая колбасу.
«Вот именно! Мы должны выбраться! – заверил раненый, а потом продолжил рассказ: – В зверинце я понял, что не могу произнести ни слова. Ни вслух, ни мысленно. Шрапнель срезала часть моего мозга, и я превратился в калеку. Больше никакого тумана, никакого обмена мыслями. Я по-прежнему мог заглядывать в головы охраны, работников Арены и мутов, но я не видел четкой картинки: только расплывчатые контуры, словно смотрел сквозь грязное стекло. Потом меня бросили на Арену, заставили драться с каким-то грязным оборванцем, я просто перегрыз ему глотку и долго-долго пил кровь, ощущая, как ко мне возвращаются силы. Поврежденный мозг восстанавливался, я стал уверенней считывать мысли, но по-прежнему не мог докричаться ни до одной живой души. Я был немым среди глухих, пока не появился ты. У тебя есть потенциал телепата, ты в курсе?»
«Еще бы, – отозвался Лан, устраиваясь на соломе. – У тебя есть имя, шам?»
«Хок, – ответил тот. – Кто ты – я знаю. И знаю, что твой брат в беде… А еще мне известно, что человек, посланный неким Вороном, ходит сейчас вокруг Арены, размышляя, как бы передать тебе весточку».
Лан вскочил на ноги, заметался от стенки к стенке. О нем не забыли! Обещанное прикрытие! Сразу же в душе затеплилась надежда. Утром, когда двери «бойцовского клуба» откроются, он поднимется во двор и встретится с посланником Ворона…
«Они больше не выпускают гладиаторов наружу, – вмешался в его мысли шам. – После вашего побега правила ужесточились. Никакой больше вольницы, ни кабаков, ни прогулок на свежем воздухе. Теперь или Арена, или подвал».
«Да ладно тебе! – не поверил Лан. – Выйти совсем нельзя?»
«Ты бы понял, если бы я врал».
Лан выглянул в коридор. Один охранник зевал, прикрыв рот рукой, второй курил вонючую самокрутку, встав под узким окном, за которым виднелись ноги толкущихся у стен Арены запозднившихся зрителей. Третий со скучной миной на лице глядел на пьяненького трупоеда, клянчащего «ну еще хотя бы пятьдесят грамм на сон грядущий». Гладиаторы обычно не создавали хозяевам Арены особых проблем. Собственно, для многих обитателей руин такая участь была не хуже, а во многом – даже лучше, чем прозябание в вечном голоде, холоде, паразитах и с тенью смерти за плечами. Драться насмерть для потехи зрителей? Почему бы нет, если каждый день в постъядерной Москве – это кровопролитье. Зато имеется крыша над головой, и кормят по меркам обитателей руин отменно. И вроде как при деле, даже карьеру можно выстроить, главное – завоевать любовь зрителей.
Похоже, Лан, Мара и Титан стали теми, кто впервые бросил вызов порядкам Арены. Но Арена потребовала реванша…
– А тебе чего не спится? – обратился к нему один из охранников, двое других тут же напряглись и поудобнее перехватили винтовки. – Отбой, браток! Вернись к себе, не маячь, не действуй на нервы! Мы тебя знаем! Лучше спрячься, пока никто ненароком не пальнул!
«Они тебя боятся, поэтому сначала будут стрелять, а потом раздумывать, – заверил Лана шам. – Даже не мечтай прорваться. Дверь – пять сантиметров стали, запирается изнутри и снаружи. С той стороны – еще двое с карабинами».
– Уйди! – охранник махнул рукой, точно отгоняя от носа кусачую квазимуху; Лан все так же стоял посреди коридора. – Спрячься от греха подальше! Будет день, и будет пища! На сегодня ты отвоевался, приятель!
– Я тебе не приятель, – процедил Лан.
Он понял, что на него уже смотрит пара десятков глаз. Остальные гладиаторы хмуро выглядывали из своих бетонных келий; не было ни одного сочувствующего или одобряющего взгляда.
«Они тебя ненавидят, – продолжил беззвучно нашептывать Хок. – Из-за тебя был усилен режим охраны и ужесточены правила. Из-за тебя им больше не разрешают покидать подвалы Арены».
– Что, какие-то проблемы, боец? – другой охранник не выдержал и навел на Лана винтовку. Гладиаторы глядели на дружинника с угрюмой решимостью, их кулаки были сжаты. И охране, и рабам, само собой, не очень-то хотелось связываться с воином, победившим жука-медведя, но было ясно, что в случае чего они нападут на него всем скопом, действуя, подобно стае крысопсов. И тогда он – покойник.
«Сейчас у тебя есть лишь один союзник – это я, – шептал шам. – Вернись к себе! Я скажу по секрету… Я знаю, что хочет передать тебе Ворон!»
– Что? – от неожиданности Лан задал вопрос вслух.
– Я сказал: проблемы, боец? – повторил, заводясь все сильнее, охранник.
– Мне нужно на ведро, – сказал Лан подчеркнуто миролюбивым тоном. Обстановка сразу немного разрядилась, охранник опустил винтовку, бойцы попятились в свои каморки.
– Прямо по коридору и налево, – обозначили ему маршрут. Лан повернулся, стараясь не совершать резких движений, и пошел в указанную сторону. Плиты пола холодили босые ноги. Вошь больно впилась в шею под ухом. А при Профессоре гладиаторам полагалась баня, и еще – какая-никакая, но обувка. Правду говорят, что все познается в сравнении!
«Я хочу знать, что передал Ворон!», – потребовал Лан, и сердце его замерло в ожидании весточки от побратимов.
«Не так быстро, – отозвался шам, мысль его текла нарочито неторопливо. – Мне от тебя нужно кое-что еще. Для поправки здоровья, разумеется».
«Что? Что? Быстрее!»
«Кровушка. Граммов сто пятьдесят – двести».
Нюх привел Лана к коморке, у дальней стены которой стоял бочонок. Как говорится, «удобства на этаже».
«А ты не опух, Хок? Где я возьму эту кровушку?» – мрачно подумал Лан, делая свое дело.
«Откуда-откуда! Ты, кажется, не призрак бесплотный! – шам, похоже, даже обиделся на непонятливость дружинника. – Подари другу граммов двести, а к утру твой организм восстановит кровопотерю. Я же знаю, что дружинники так могут. Раз-два – и ни раны, ни болезни».
Лан почувствовал отвращение. Вспомнилось, как он едва не погиб, пребывая в плену у шайки нео мамаши Лу. Старая самка кормила кровью Лана своего новорожденного – очередного ублюдка, зачатого кем-то из старших сыновей. Нет, он больше не будет подкармливать своей плотью всяких уродов, расплодившихся на земле после Последней Войны. Это, можно сказать, вопрос принципа.
Шам с жадностью следил за работой мысли Лана. Когда решение сформировалось, Хок послал в адрес дружинника концентрированный поток эмоций, в котором ощущалось разочарование, уныние, обреченность и мольба.
«А что помешает мне прийти вот прямо сейчас и выбить из тебя сведения? Все до единого слова?» – бросил Лан в ответ.
«Не дури. Во-первых, я – твой единственный друг. Во-вторых, ты не станешь обижать калеку. Ты – человек с правильной моралью, на такую низость ты не способен. И не из прихоти я прошу пожертвовать кровь: она поможет мне восстановиться. Не все наделены такой чудесной регенерацией, как некоторые… Да… А мне тоже хотелось бы встать на ноги. Хотя бы когда-нибудь».
«Я тебе верю, хоть ты мне и не друг, – Лан вернулся к себе. Перед входом в опочивальню он остановился, бросил взгляд в каморку шама. Безвольное тело белело на груде соломы. – Но то, о чем ты просишь…»
«Тогда добудь мне хоть какой-нибудь крови!»
Через несколько часов после полуночи Лан услышал, как кто-то крадется по коридору, и понял, что время пришло. Тревожное полузабытье, в котором он пребывал вместо сна, прошло, как рукой сняло, не принеся отдохновения. Разве что перестали гудеть перетрудившиеся мышцы, – и на том, как говорится, хлеб. Лан открыл глаза, уставился в потолок. Ночь была необычно тихой: ни гула зрительских трибун, ни боя барабанов. Видимо, Арену закрыли на ремонт.
Через несколько часов после полуночи Лан услышал, как кто-то крадется по коридору, и понял, что время пришло. Тревожное полузабытье, в котором он пребывал вместо сна, прошло, как рукой сняло, не принеся отдохновения. Разве что перестали гудеть перетрудившиеся мышцы, – и на том, как говорится, хлеб. Лан открыл глаза, уставился в потолок. Ночь была необычно тихой: ни гула зрительских трибун, ни боя барабанов. Видимо, Арену закрыли на ремонт.
Он услышал, как несколько человек вошли в каморку Хока.
– Мерзкий кусок навоза… – раздался злой свистящий шепот. – Его трехглазые приятели сожрали мою бабу. Чуть не передрались из-за нее, упыри! Уж больно они на парную человеческую кровь падки. Я еле унес ноги… мне до сих пор чудится, что я слышу их голодные голоса в своей башке… И еще это чавканье… – говоривший издал несколько булькающих звуков, изображая пиршество шаманов.
– Помню-помню, как на Арене этот лысый таракашка вскрыл горло Колыму. А теперь… лежит, как цыпленок со свернутой шейкой, – подхватил второй неизвестный. – Что хочешь, то с ним и делай.
– Дрын! Кисляк! Хорош болтать! – просипел третий. – Пришьем его, и дело с концом. Я об этих Владыках Туманов всяко-разно слыхал. Не верю, что он так уж беспомощен…
Раздался шорох, а затем – глухой звук, в котором утонул обреченный всхлип раненого шама. Зато громче била, ударом которого отмечали начало каждого часа в Кремле, раздался мысленный крик Хока.
Лан метнулся в соседнюю каморку. Коридор был освещен лишь одним далеким факелом, охраны поблизости не наблюдалось. Были ли наемники в сговоре с гладиаторами, решившими устроить самосуд, или просто в этот час разгильдяйничали – не суть важно.
У входа в опочивальню шама на стреме стоял низкорослый трупоед с длинными, сбившимися в колтуны волосами. Завидев Лана, он открыл рот, чтобы предупредить подельников, однако смог издать лишь нечленораздельный возглас, когда твердокаменная пятка дружинника врезалась ему чуть пониже глаза, сокрушив скулу. Трупоед влетел в каморку шама, точно пушечное ядро, сбив с ног одного из замерших над Хоком мародеров. Двое оставшихся одновременно повернулись к Лану, однако тот не дал опомниться: схватив обоих, треснул друг об друга лбами и бросил в разные стороны. Сбитый с ног мародер поднялся на колени, в черном от въевшейся грязи кулаке блеснула заточка. Лан заблокировал его запястье, потом отправил в нокаут гладиатора справа от себя, вышиб дух из мародера слева; и лишь после этого снова повернулся к человеку с заточкой. Короткий, точный удар в челюсть, и тот уже пускает кровавые слюни, привалившись спиной к дальней стене. Лан перехватил удобнее кустарный нож, перевел взгляд на Хока: на лицо шама был наброшен кусок грязной турьей шкуры. Ясно: хотели задушить калеку по-тихому. Чистый, хотя и какой-то бабский способ свести счеты.
Лан отбросил турью шкуру. Хок беззащитно хлопал третьим глазом. В уголках век собралась густая гнойная влага. Лицевые отростки слабо шевелились.
«Зачем спас? – мысли шама были черными и густыми, как гудрон. – Надо было позволить им сделать, что собирались! Я никогда не смогу восстановить нервные пути! Я сдохну в этом каменном мешке в своих испражнениях!»
«Отставить сопли! – Лан схватил за плечо начавшего приходить в себя мародера. – Сколько ты сможешь выпить крови за раз?»
«Сейчас – граммов двести, больше не потяну. А раньше мог запросто литр-полтора выдуть…»
«Двести – так двести, – Лан решительно вспорол мародеру рукав. – Куда заливать? Прямо в пасть?»
«Замоскворечье», – неожиданно выдал Хок.
«Замоскворечье – что?»
Мародер очнулся и недоуменно поглядел на Лана, сжимающего ему плечо. По глазам было видно, что он собирается завопить. Пришлось еще раз врезать – да так, что лязгнули зубы.
«Твой брат в Замоскворечье. Его взяли тамошние бандюки. Они хорошо вооружены, и их все побаиваются. Поговаривают, что их лидер – не человек. Думал, тебе важно это знать».
Лан на миг остолбенел. В Кремле ходили слухи о некой серьезной группировке, владеющей запасом старинного оружия. Говорили даже, что био время от времени покупают у них боеприпасы для своих давно разряженных пушек и ракетных систем, хотя это, наверняка, совсем уж сказки.
«Это собирался передать мне Ворон?» – уточнил дружинник.
«Эти сведения я нашел в голове у посланника Ворона – знатной двуликой скотины. Ворон ничего не знает. Он даже не уверен, жив ли ты. Двойной агент успешно морочит ему голову. Не хотел тебя расстраивать, но послание Ворона – это благоглупость на случай, если тебя найдут живым. Мол, держись здесь, всего доброго тебе, хорошего настроения и здоровья. Но я обещаю – обещаю! – как только ко мне вернутся силы, и восстановятся телепатические способности, я сам отправлю Ворону послание! Просто вложу ему в голову то, что ты захочешь передать: слово в слово. Клянусь!»
«Добро», – отозвался Лан после недолгих раздумий, а потом полоснул мародера заточкой пониже локтя. Он постарался, чтоб рана была не очень глубокой, и чтоб не задеть сухожилия. Кровь потекла крупными каплями – прямо в немощно полураскрытый рот шама. Хок задергал языком, затем с большим трудом сглотнул. От напряжения его лицевые отростки дернулись.
– Чего это, а? Чего ты делаешь, а? – пролепетали у Лана за спиной.
Дружинник обернулся: очухался еще один из несложившихся ночных убийц, во тьме сверкали белки его испуганно выпученных глаз.
– Тихо, – попросил Лан, не прекращая насыщать шама кровью. – Если не хочешь стать следующим. Куда собрался? Сидеть-сидеть! – он указал острием заточки на пол.
Угроза подействовала. Налетчик не стал валять дурака, затаился у выхода.
Шам глотал шумно, но уже без усилий. Видимо, ему на самом деле полегчало. Лицевые отростки благодарно колыхались.
«Сколько еще?» – поинтересовался Лан.
«Тебе жалко?» – мысль Хока снова струилась бодро.
«Ты смотри: не борзей у меня!» – Лан оторвал от рукава мародера полосу и принялся перевязывать рану.
«Еще! Еще! – беззвучно требовал шам. – Ну, мне надо! Мне очень надо! Еще, пожалуйста! Хоть капельку! Брат! Прошу!»
«Ты это перевари для начала, упырь прожорливый», – с тоской подумал Лан. Он перешагнул через распростершееся поперек каморки тело и убрался в свою каморку. Через какое-то время мародеры окончательно пришли в себя, и кто – бегом, кто – прихрамывая, разбрелись по опочивальням. Раненого шамана никто больше пальцем не тронул. Лан был уверен, что ему – вставшему на защиту обреченного – этот поступок еще припомнят. Но да черт с ними.
А сейчас пришла пора подумать, как выбраться в Замоскворечье.
«Охрана доложила Кудеснику о случившемся».
Мысль шама вторглась в сознание, когда Лан только-только начал дремать. Он проснулся: словно вынырнул из озера с грязной, отравленной водой. Его знобило, на спине выступил липкий пот.
«Я подумал, что тебе следует знать, – продолжил Хок. – Кудесник решил пустить тебя в расход. В его фантазиях толпа нео разрывает тебя на куски. Все это происходит, само собой, на глазах у зрителей».
Лан бесстрастно принял новость к сведению. Близилось утро, голова отказывалась работать, требуя хотя бы пару часов сна. Но какой тут может быть сон…
«Такой расклад не в моих интересах, – заявил шам. – Погибнешь ты – погибну я».
«Ты – всего лишь паразит», – Лан потер лицо жестом смертельно уставшего человека.
«Ошибаешься, – возразил Хок. – В прошлый раз тебе удалось отсюда выбраться благодаря дружбе с телепатом и киборгом. Сейчас же есть телепат, остается только найти киборга».
Лан не понял, шутит ли Хок или излагает серьезно.
«Нет киборга, – отозвался он, снова смежив веки. Усталость, постоянное беспокойство о брате и о Маре, неопределенность с участием в его миссии Ворона и разведчиков делали мысли вязкими, неповоротливыми. – Титан далеко. Нам нужен план действий… но что-то я совсем не в форме».
Настало утро, а Лан так ничего не придумал. Хок его не обманул, гладиаторов наружу не выпустили. Собственно, никто туда и не рвался; все давно смирились с новым порядком. Бойцы построились в коридоре шаткой шеренгой. Разговоры были лишь о том, откроется ли сегодня Арена. Ночной инцидент не обсуждали, но Лана сторонились, дружинник не сомневался, что о ночной заварушке уже в курсе каждый обитатель «бойцовского клуба». Хомут и еще несколько охранников выкатили в коридор тачку, на которой возвышался сорокалитровый бидон с приправленной вонючим комбижиром кашей и несколько стопок глиняных мисок. Каждый боец получил по порции. Ели руками тут же, не расходясь, а грязные миски возвращали Хомуту.
– Что сказать надобно? – бурчал тот, гремя посудой.
– Спасибо! – мародеры и трупоеды, обреченные кромсать друг друга на Арене, угодливо скалились, выдавливая из себя непривычное слово.
– То-то же, – отвечал Хомут покровительственным тоном. – Человек отличается от зверья только культурой! – говорил он, назидательно подняв указательный палец, которым до этого выковыривал из зубов мясо. По всей видимости, охранник был в добром настроении.