«Похоже, брат, ты у местных в авторитете, – высказался шам. – Что не удивительно после того, как ты навалял жуку-медведю. Только не зазнайся. И помни, что точно такие же славные ребята ночью накинули мне на морду шкуру, чтобы перекрыть кислород».
«Я иду за спиртом, – подумал Лан. – И упаси тебя твои шаманские боги, если это не поможет, и ты морочишь мне голову!»
«Давай-давай, угрожай. Каждый калеку готов обидеть».
Никто из бойцов не спросил, зачем понадобился спирт. Применений ему было не так уж много, и все, наверняка, решили, будто Лан собрался выдуть добытое в одну глотку. И они не так уж ошибались: глотка действительно была одна.
– Готов? – вслух спросил шама Лан.
«Давай, пока я не передумал, – Хок дрожал, его лицевые отростки метались, точно жили отдельной жизнью. Длинные ногти на пальцах постукивали по полу. Лан не понимал, к чему весь этот драматизм. Все-таки пить спирт – это не то же самое, что кровь лакать. В Кремле, конечно, крепкое не распивали, но это не считалось таким грехом, как, например, всякий богомерзкий каннибализм-вампиризм. Определенно, шам что-то недоговаривал, пряча истинные мотивы в глубине своей непроглядной нечеловеческой души. – Возможно, понадобится время, чтоб я достиг пика формы. Возможно, я буду просить и даже умолять тебя остановиться, но ты обязан заставить меня выпить все до капли».
Лан взболтнул содержимое мерной пластиковой кружки. Резкий запах спирта немного перебивал вонь, стоящую в каморке Хока. Удалось выменять около трехсот граммов чистого, медицинского препарата. На взгляд Лана, это было много… даже – чересчур много для одного полуживого тщедушного существа.
«Ну… Да здравствует дорога в кайф! – мысль Хока вибрировала так сильно, что Лан едва-едва смог ее считать. Шам был в ужасе. – Начинай подавать по-малому…»
Лан присел возле шама на корточки, поднес стакан к белоснежным клыкам, чуть-чуть наклонил, позволив обжигающей жидкости пролиться на корень языка. Шам дернулся, словно его ударило током. Его мысли были охвачены хаосом, и Лан мог распознать лишь страх и боль. Дружинник поднял стакан, с тревогой посмотрел на искаженную гримасой физиономию шама. Что-то явно шло не так…
«Может, не нужно?..»
«Чтоб ты сдох! – гневно отозвался шам. – Я велел залить все до капли! Только так я смогу стать сильнее! Это последний шанс! Твой, дубина, последний шанс!»
– Ну ладно… – пожал плечами Лан и щедро плеснул шаму в горло. Он тут же прочувствовал боль Хока, как свою собственную. Шам излучал страдание, и мысли его походили на потоки пузырящейся лавы. В содрогающейся от частого дыхания груди Хока забулькало, но шам сжал зубы и смог удержать проглоченное в себе. Разрозненная кошмарная мозаика мыслей снова сложилась в упорядоченное послание.
«Лей, будь ты проклят! Я все равно сдохну! Мне уже конец! Но я помогу тебе… И смогу отомстить!»
Мысль снова «поплыла», шам начал терять сознание, и Лану пришлось дать ему пощечину. Зубы, которыми ничего не стоило отхватить взрослому человеку палец, а то и всю кисть, разжались, и Лан направил тонкую струйку между ними.
Мысли шама снова вернулись к событиям месячной давности. Он стоял в оцеплении и испарял воду своей внутренней силой, которой было так много, что, казалось, ее некуда девать. Он был юным Повелителем Туманов, сверхсуществом, рожденным, чтобы покорить мир. Стоя на оплетенной плющом балке, он возвышался над бесчисленным полчищем новых людей: «пушечным мясом» и почти безмозглым мускулом, направленным на красные стены анклава, населенного некими гордецами, не покорив которых, нельзя было завладеть ни Москвой, ни миром в целом. Он гнал клубы промозглой хмари на крепость и смеялся, предвкушая скорую победу…
«Я отомщу! – Хок с трудом формулировал упорядоченные мысли, в его поврежденном мозгу творился химический ад. – Ты же – уходи! Уходи, пока можешь!»
«Еще немного осталось, – голова Лана гудела. – Ты почти все выпил. Давай, пару последних глотков, и я на самом деле уйду… Господи, чем я тут занимаюсь!» – взмолился он, вперившись в темный потолок.
«Все будут мертвы! – Хок, вероятно, бредил, его глаз постепенно затягивала мутная поволока, лицевые отростки тщетно стремились оттолкнуть зависший над пастью стакан. – Всех раздавят! Раздавят!»
Хомут, проходя по коридору, заглянул в каморку шама, но тут же отпрянул и заспешил прочь, сплевывая и бормоча ругательства.
«Убирайся! – шам выгнулся дугой, Лан услышал, как трещат его кости. – Меня на самом деле убили во время штурма Кремля! Я слишком долго цеплялся за жизнь, но сегодня мертвые станут мертвыми, и будет их, как грязи под ногами».
«Давай, еще чуть-чуть…» – Лан наклонил стакан сильнее. Его разум находился под бомбардировкой беспорядочных мыслей Хока, похоже, шам окончательно утратил связь с реальностью. И черт знает, к чему это приведет. А вдруг загнется: такое искалеченное, немощное, а ему чистый спирт прямо в глотку и без закуски…
«Горит… горит… горит…» – повторял раненый шам, его глазное яблоко металось под смеженными веками. Образы, посылаемые Хоком, становились все страшнее и бредовее: вампиры-телепаты рвут на куски человеческих младенцев, грязно-красная Москва-река выходит из берегов, из-под земли прут то ли нечистоты, то ли орды котяхов, человеческие женщины совокупляются с хищными растениями, поливая их корни собственной кровью, бегут через огонь крысопсы, и от них отваливаются куски обугленного мяса…
Лан мотал головой и скрипел зубами. Он сходил с ума вслед за Хоком, он умирал вместе с Хоком. Тягостная аура, которую излучал впавший в забытье шам, так или иначе подействовала на каждого обитателя Новоарбатовки. Кого-то охватил приступ беспричинной ярости, кого-то накрыло апатией, у кого-то разболелись зубы, кто-то почувствовал тошноту, бабы лили слезы, выпивохи выстроились в очередь у липкой от грязи стойки кабака, чтобы залить внезапную тоску. Оружейник Арены вонзил себе в живот гладиаторский меч, который только что сам заточил. На одной из сторожевых башен наемники затеяли ссору, быстро превратившуюся в короткую, но яростную перестрелку. Профессор во время уборки в зверинце перевернул ведра с навозом и упал на пол, горько рыдая и суча босыми ногами, как истеричная девица.
Лан слышал и даже чувствовал кожей, что Арену и всю Новоарбатовку охватила нездоровая суета. А Хок внезапно распахнул глаз и произнес не мысленно, а вслух:
– Они идут!
Лана прошиб холодный пот. В голосе шама не было ничего человеческого, так могла бы говорить птица, подражая человеческой речи. Или, быть может, демон, выбравшийся из преисподней в постъядерный ад разрушенной Москвы.
– Кто идет? Ты о чем вообще? – спросил он, схватив шама за плечи. – Ты можешь передать Ворону, что Светозар в Замоскворечье? Скажи, можешь или нет? Передай ему, что со мной все в порядке, пусть выручат Светозара! Ты слышишь?
Но, похоже, все было напрасно. Третий глаз Хока затянула серая поволока, лицевые щупальца поникли и даже, вроде, посинели. Шам больше не произнес ни звука, более того – он не посылал ни одной мысли, ни одного даже самого бредового и оборванного образа. Излучаемые им тягостные эманации иссякли. Лан прикоснулся к шее раненого: пульс был нитевидным и слабым.
– Что же ты затеял… – пробормотал дружинник. Чуйка подсказывала ему, что на этом авантюра Хока не закончилась. Шам столкнул со склона камень, которому суждено было перерасти в камнепад. И Лан не ошибался.
Дыру в куполе Арены так и не заделали, теперь наверху гудел ветер. Сквозняк поднимал над ристалищем пыль и время от времени плевался в зрителей крупными дождевыми каплями. Было слышно, как в зверинце ревет, требуя реванша, отоспавшийся после ударной дозы макового молочка жук-медведь. Вопли гиганта заглушали многоголосый гомон трибун. Приближалась ночь – время чемпионов и самых ярких схваток. Толпа предвкушала, неосознанно ожидая от финала дня экстраординарного зрелища.
Лан вышел на Арену в чем был – те же штаны, та же кольчуга, надетая поверх рубахи. Ни шлема, ни щита, ни даже сапог. В правой руке – короткий меч-гладиус, которым раньше рубился непобедимый чемпион – киборг Титан. Лан сам выбрал этот клинок за прекрасную балансировку и отменное качество стали. К тому же гладиус напоминал ему о друге, прошедшем вместе с ним через пламя во время похода на Арбат. За Ланом шли четверо его учеников, вооруженные длинными мечами худшего качества и боевыми топорами. Зрители отреагировали на появление гладиаторов овациями.
– Лан! Лан! – скандировали они так рьяно и громко, что даже жук-медведь смутился и перестал реветь.
Лан осмотрелся – неспешно, пытаясь углядеть среди зрителей хотя бы одно знакомое лицо. Он все еще надеялся, что Хок смог выйти на связь с Вороном и изложить положение вещей. Быть может, кому-то из разведчиков удалось проникнуть на трибуны? Сквозняк трепал Лану спутанные волосы. Как всегда зрительские места были скрыты дрожащими тенями, сквозь которые едва просматривались фигуры непоседливых, охваченных азартом людишек.
Лан осмотрелся – неспешно, пытаясь углядеть среди зрителей хотя бы одно знакомое лицо. Он все еще надеялся, что Хок смог выйти на связь с Вороном и изложить положение вещей. Быть может, кому-то из разведчиков удалось проникнуть на трибуны? Сквозняк трепал Лану спутанные волосы. Как всегда зрительские места были скрыты дрожащими тенями, сквозь которые едва просматривались фигуры непоседливых, охваченных азартом людишек.
Лан вонзил меч в песок, поплевал на ладони, затем снова перехватил рукоять. Теперь его взгляд был направлен на закрытые кованой решеткой ворота на противоположной стороне Арены.
Грянула и оборвалась в воцарившейся тишине барабанная дробь.
– Много… Много же вас сегодня собралось, – прозвучал сухой и ленивый голос Кудесника; Профессор, наверняка, рвал на себе остатки волос, понимая, насколько низко бывший помощник опустил планку некогда насыщенных драматизмом и театральными элементами шоу. – Сегодня нас ждет символичный бой… – Кудесник едва сдерживал зевоту. – Горстка людей, цепляющихся за чистоту своей крови, замшелые традиции и вовсе малопонятное мне качество, которое они именуют «духовностью», окажется лицом к лицу с новыми владыками мира. Пусть шоу начнется! А мы похрустим солеными орешками…
Кудесник причислил к людям и явного мута Собака, и не столь очевидного Ефима. В нюансы происходящего новый хозяин Арены не вникал, явно считая себя выше этого, и просто распорядился бросить в бой Лана, а также всех недавно появившихся сторонников дерзкого гладиатора.
– Собраться! – бросил, не оглядываясь, Лан. – Собак! Ефим! Левый фланг! Череп! Горелый! Правый фланг! – сам он отступил в центр получившегося каре.
Лязгнули цепи, решетка медленно поползла вверх. Послышался рык и гортанный ор. Не дожидаясь, пока проход откроется полностью, на Арену поперли нео всех мастей и размеров: от мелких стокилограммовых подростков до прожженных в Полях Смерти великанов, в каждом из которых было не меньше, чем полтонны веса.
– Дюжина, – мгновенно пересчитал противников Лан. – Где же мы будем их всех хоронить, пацаны?
В это время он старательно не думал о мрачном пророчестве Хока. Все шло и без того слишком плохо, чтобы позволять себе впадать в пораженческое настроение. Но сейчас пронизанные горькой безнадегой мысли шама обрели материальную форму. Наверное, Хок заглянул Кудеснику в голову и увидел там сценарий предстоящего шоу. Новый хозяин Арены решил разделаться с беспокойным рабом так, чтоб это было, во-первых – наверняка, во-вторых – на глазах у благосклонно расположенных к гладиатору зрителей. Чтоб комар носа не подточил, чтоб получилась убедительная жирная точка.
Нео разбрелись по своей половине Арены. Они размахивали увесистыми дубинами и цепями с грузилами на конце, они переругивались друг с другом, клацали зубами и брызгали слюной, они показывали зрителям непристойные жесты и откровенно бахвалились, по-обезьяньи стуча себя в грудь кулаками. Затем раздался раскатистый рык: огромный нео, чьи мышцы настолько переросли размеры шкуры, что порвали ее на кровоточащие лоскуты, двинул с царственной неторопливостью, опираясь при ходьбе на костяшки пальцев, в сторону людей. Альфа-самец был без оружия: просто кусок голых влажно блестящих мышц, и торчащие в несколько рядов клыки, каждый из которых был не меньше зубила. Остальные нео стали выстраиваться за спиной вожака широким фронтом.
– Они нас сметут, – заметил Горелый осипшим голосом.
– Сметут, век хабара не видать! – согласился Ефим.
– Стоим, ребята, – процедил Лан, не сводя глаз с вожака нео. – У каждого свой сектор, не расходимся, строй не ломаем, прикрываем друг другу спины. Запомните – мощная рубка, пять-шесть быстрых ударов по корпусу… А этого, – он указал гладиусом на альфа-самца, – я возьму на себя.
«Хок! Сейчас самое время для твоих фокусов! – мысленно воззвал он к шаму. – Если ты что-то можешь сделать – то делай. Если можешь позвать на помощь – то зови! Иначе мне придется признать, что ты был прав, и что все мы…»
– Сдохнем! – вдруг заорал Собак и замахнулся топором.
– Сдохнем – ну, и хрен с ним! – подхватил Череп.
Лану они напомнили Говорящих с Мечами. И в душе словно искорка зажглась: в компании с такими отчаянными сорвиголовами умирать не так тягостно. Впрочем, отставить мысли о гибели! Если он сольется в этом бою, то кто же выручит Светозара? Похоже, возлагать надежды на то, что Хок смог передать послание Ворону, не стоило.
Вожак нео остановился, не дойдя до людей метров восемь. Он поднял лапу, призывая собратьев придержать пыл. Даже с этого расстояния Лан чуял исходящий от альфа-самца запах сырого мяса и мочи.
– Легкая добыча, – проворчал огромный нео, сверкая ядовито-зелеными глазами. – Слишком легкая! – он поднял морду, нашел ложу Кудесника и зарычал во весь голос: – Это и все?! Нет, серьезно – все?! Мраг не доволен тобой, хозяин! Мраг хочет много-много хомо! Мраг хочет сложить гору из оторванных голов! Вот такую гору!.. – он принялся прыгать на месте, вытянув лапу вверх, очевидно, показывая высоту воображаемой горы.
– Вперед, ребята, – сказал Лан обыденным тоном, словно речь шла о погоде. Пока враг играет на публику, пока он уверен в собственном превосходстве – самое время нанести первый удар.
Каре врезалось в щербатую шеренгу новых людей. Лан опасался, что кто-то из четырех его «учеников» сдрейфит и сломает строй, но во время маневра никто не сплоховал. Все понимали, что единственный шанс выжить в этом бою – действовать сообща и выполнять команды дружинника.
На Мрага посыпался град ударов. Вожак нео, кажется, не успел понять, как такое могло произойти, а в его твердые, словно толстая резина, мышцы уже врезалась сталь. Собак бил слева, Череп – справа, Лан атаковал в лоб. Короткий, тяжелый гладиус рассек альфа-самцу грудину, но отскочил от ребер, точно от арматуры. Морда Мрага перекосилась, вожак уже почувствовал на выпяченных обезьяньих губах вкус собственной крови.
Остальные нео заорали в один голос, затем мгновенно заключили каре людей в кольцо и набросились со всех сторон одновременно.
– Держим строй! – закричал, надрывая горло, Лан. – По секторам! Рубка! – он снова шагнул на Мрага, увернулся от когтистой лапы, ладонь которой по ширине была сравнима со снегоочистительной лопатой, вонзил меч вожаку в бедро, но опять не смог нанести критический урон. Кое-как освободив лезвие, он снова увернулся, затем ударил, целя в коленное сухожилие, и почти сразу – по прикрытому набедренной повязкой причинному месту. Крайний удар оказался удачным. Кровь Мрага ударила Лану в лицо, вожак заревел так громко и высоко, что у дружинника едва не лопнули барабанные перепонки. Мраг потянулся к Лану, намереваясь схватить его двумя лапами, но это уже был жест отчаяния. Боль заставила его согнуться, не завершив движения, затем, опираясь на кулаки, вожак отступил. Но нео по-прежнему было слишком много на пятерых гладиаторов. Лану вспомнилось, как они вдвоем с братом удерживали наступающих нелюдей, когда те смогли прорвать оборону. Тогда ему и Светозару нужно было продержаться всего несколько минут до прибытия подкрепления, вот только сейчас… сейчас помощи ждать было не от кого, Лан и его подопечные могли рассчитывать только на себя.
Один нео был сражен метким ударом в горло, Лан не заметил, кому так повезло из его «учеников». Еще двое косматых мутантов, не считая Мрага, отступили зализывать раны. Но остальные продолжали напирать; некоторые, само собой, мешались друг у друга под ногами и даже задевали своих же дубинами и цепями. Собак, Ефим, Горелый и Череп дрались, словно черти. Каждая секунда жизни оплачивалась ценой невероятных, почти сверхчеловеческих усилий. И они платили эту цену, с адским трудом, с потом и кровью переходя из мгновения в мгновение.
Горелый пропустил удар в плечо. Правая рука мгновенно отнялась, рукоять меча выскользнула из разжавшихся пальцев. И через миг дубина следующего нео врезалась ему между лопаток, раздробив и смяв хребет. Горелому не позволили упасть: третий нео схватил его за ноги и швырнул в ограждение Арены.
– Строй! – заорал Лан, становясь на место Горелого. Череп осыпал ударами второго после Мрага по крупности «прожженного» нео. Меч лысого гладиатора сломался, не пробив твердокаменный череп врага, и Лану пришлось добавить несколько ударов от себя.
Цепь с грузилом обмоталась вокруг шеи Ефима. Широкоплечего мута попытались повалить на песок, но он точно корни пустил, и все работал-работал боевым топором, не позволяя ни одной обезьяньей роже приблизиться. Собак покинул строй, несколькими яростными ударами он помог Ефиму освободиться, но сам не смог вырваться из замкнувшегося вокруг него плотного кольца опьяненных жаждой крови нелюдей. Вверх полетели клочья шерсти, обрывки одежды и мяса, которые нео вырывали из лохматого гладиатора пальцами и клыками.