— Понимаете… — Сано замялся, — мы уже были в церкви, но не встретились с ним. Вернее, нам не разрешили с ним встретиться. Вот мы и пришли к вам, как наиболее осведомленной прихожанке.
— А я-то чем могу помочь? Во-первых, я никогда и словом не обмолвилась с этой девушкой, откуда же мне знать, что она была за человек?
— Конечно, если вы не знали убитую, тут делу не поможешь… Но расскажите нам, пожалуйста, об отце Торбэке. Понимаете, хотелось бы иметь о нем более полное представление. Тем более что увидеться с ним очень трудно. Ведь если он бывал здесь, у вас, вероятно, сложилось о нем определенное мнение.
— Не знаю, что вам и сказать… Человек он скромный…
— Так. А еще?
— Ну и все. Серьезный священник, благочестивый…
— Так-с… А правда, что отец Торбэк и Икута Сэцуко были в дружеских отношениях?
Теперь Ясуко говорила уже спокойнее.
— Видите ли, все прихожане дружат со священниками. Только вы не думайте ничего плохого. Эта дружба целомудренная. Вот и у меня часто бывает отец Билье. Мы вместе работаем над переводом, то есть вместе служим богу. Но соседи на это смотрят, наверное, косо. Ужасно противно все это!
— Да, люди чего только не наговорят! — поддержал разговор Сано. — Вот именно поэтому мы и стараемся узнать правду, и только правду. Не могли бы вы все-таки подробнее рассказать об отношениях между Икута Сэцуко и отцом Торбэком?
— Очень жаль, но мне ничего не известно, — ответила Ясуко.
— Простите, может быть, вы знаете, не встречался ли отец Торбэк с убитой вне церкви?
— Боже упаси, никогда! — решительно ответила Ясуко.
— Но госпожа Икута часто получала от него письма в Лондоне, когда училась на курсах стюардесс.
— Ну, очевидно, отец Торбэк переписывался с ней по вопросам веры. Ведь священник обязан опекать верующего и в отъезде.
— И только?
— А что еще? У вас, кажется, у самих какие-то странные мысли на этот счет.
— Нет, что вы, просто ходят разные слухи, и мы только хотели их проверить.
— Слухам верить нельзя. У людей злые языки. Мало ли что люди могут наговорить. Я это знаю по своему горькому опыту, но мне наплевать. Пусть болтают, что с них возьмешь? Если все принимать близко к сердцу, и дня спокойно не проживешь. Болтать языком все мастера, а вот помочь, если тебе трудно, на это не всякий способен. Попробуйте одолжить у соседа сто иен — сразу получишь от ворот поворот…
Вдруг она изменила тон, голос ее зазвучал проникновенно:
— Конечно, всякое может случиться с человеком, иногда и такое, что и во сне не приснится. Как говорится, от судьбы не уйдешь…
Смысл этих слов репортеры в ту минуту не поняли — только значительно позднее они пришли на память Сано.
— А теперь уходите! — вдруг с раздражением сказала Ясуко. — Хватит! Больше я ничего не знаю, а будете приставать с расспросами — собак спущу!
— Ну и баба! — выдохнул Сано, садясь в машину. — А еще христианка!
— Ведьма, а не баба! И все же подозрительная, да и дом у нее какой-то таинственный.
— Святые отцы тут бывают неспроста.
— А чем черт не шутит! Такая ведьма — прекрасный помощник. И злая, и замкнутая, и решительная, да и под рукой всегда. Знаешь, мне кажется, что она этого Торбэка хорошо знает. Вот бы вызвать ее на откровенность?!
— Да, было бы неплохо. А все-таки у нас здорово получилось!
— Ты о чем?
— О нашем маршруте. Ведь Фудзи-сан, как и мы, шел по следам «рено». Но следы эти потерял на полпути. А нам повезло — мы встретили сперва парня, а потом нашли и эту Ясуко. А Фудзисава о ней еще ничего не знает.
— Ничего, пусть локти покусает, а то все скрытничает.
— Выходит, мы напали на более верный след. Только надо сделать так, чтобы никто об этом не пронюхал и не побывал бы у Эбара Ясуко. За домом придется понаблюдать. Слушай, а вдруг этот Торбэк у нее как раз и скрывается?
— Все может быть!
В тот вечер друзья еще не добились полного успеха, но Ясуко для них была неплохой находкой.
Машина газетчиков выехала на шоссе. Сано и Ямагути решили заехать в редакцию. Поэтому они и не заметили, как из церкви святого Гильома выехал темно-вишневый «рено». Задержись репортеры еще на несколько минут, они увидели бы, как к дому Ясуко подъехал «рено» и остановился под густыми кронами деревьев.
Из машины вышел отец Билье, одетый в черную сутану. Заворчавшая было собака, услышав знакомый голос, тотчас же смолкла. Отец Билье тихонько постучал в дверь.
Дом молчал, но вот приоткрылась дверь черного хода. Из проема полоска света озарила лицо гостя.
— Входи быстрей, — нетерпеливо сказала Ясуко.
— Что случилось? — недоуменно посмотрел на нее отец Билье.
— Только что были репортеры. Ты с ними не встретился?
— Репортеры? — Билье всплеснул руками. — И к тебе уже приходили! Вот пройдохи!
Злоба, вспыхнувшая в его глазах, испугала Ясуко.
— Уж не сболтнула ли ты про меня им? — спросил он.
— Боже сохрани! Это они сами пронюхали. И сюда уж добрались, ищейки проклятые! А Бэк-сан что поделывает? — спросила Ясуко.
— Вчера вечером вернулся из Осака!
10
К себе в церковь отец Билье вернулся поздней ночью. Въезжая в ворота, он внимательно огляделся по сторонам. Ему показалось, что впереди мелькнула чья-то тень. Он осторожно ввел машину во двор и поставил в гараж.
Был второй час ночи. Все священники уже давно спали. На верхнем этаже отец Билье тихо постучал в одну из дверей. На стук тут же откликнулись. Хозяин кельи, по-видимому, не спал.
— Это я, открой!
В замке повернули ключ, и дверь приоткрылась.
Отец Билье молча вошел в комнату и запер дверь на замок. Потом уселся на стул. Торбэк с тревогой наблюдал за ним.
Торбэк был бледен. По его воспаленным глазам было видно, что он не спал уже много ночей. Черты его лица заострились. В нем трудно было узнать прежнего молодого и жизнерадостного патера.
— Ты знаешь, к Ясуко сегодня вечером приходили репортеры.
У Торбэка из груди вырвался тихий стон.
— Не понимаю, как только они докопались. Теперь надо быть настороже, — продолжал Билье. — Она, правда, быстро их спровадила, на это она мастак, но все же, если газетчики пронюхали даже про Ясуко, должно быть, им уже известно кое-что и еще…
— А-а… — Торбэк с хрустом сплел пальцы. — Отец Билье, как мне быть? Как быть? Я погиб!
— Успокойся, они и у меня были, но я их припугнул. Газеты что! Главная опасность — полиция.
— А что известно полиции? — испуганно спросил Торбэк.
— Они разыскивают тебя по подозрению в убийстве Сэцуко.
— О-о! — Лоб Торбэка покрылся холодной испариной.
— Твою поездку в Осака, к отцу Городи, полиция приняла за побег. Она забеспокоилась, не сбежал ли ты за границу. Кажется, отдано соответствующее распоряжение администрации аэропорта. Но это еще не все. Хуже всего, что об этом распоряжении говорилось по телевидению и была показана твоя фотография.
Торбэк опять застонал и вдруг, соскользнув со стула на пол, рухнул на колени. Прерывистым голосом он забормотал слова молитвы.
— Отец Билье! — выкрикнул он затем. — Что мне делать? Я погиб! Мне страшно.
Билье смотрел на него холодными глазами.
— Тебе прежде всего надо успокоиться. Нельзя так распускать себя.
— Но…
— Возьми себя в руки. Дело касается не только тебя. Случись с тобой что-нибудь, это ляжет позором на нашу церковь, на весь орден. Долгие годы мы в поте лица трудились, чтобы расширить влияние нашего ордена, и, наконец, семена, брошенные здесь, начали давать всходы. Нелегко нам было в этой дикой стране. Так неужели же все должно пойти прахом? Вот что самое страшное. Значит, речь идет не столько о тебе, сколько о том, быть или не быть нашему ордену здесь…
— Отец Билье, мне страшно!
— Ты виделся с отцом Мартини? — спросил Билье.
— Да. Как только вернулся из Осака, тут же побывал у него.
— Все ему передал от отца Городи?
— Все. Его преосвященство страшно обеспокоен.
— Мы все обеспокоены. Но теперь дело налажи-вается. У меня есть знакомые в самых высших сферах. Приверженцы нашего ордена. Это большая сила. Как бы полиция ни пыжилась, в конце концов эти люди помогут. Л ты пока не выходи из кельи, даже на мессу. Твой вид может вызвать подозрение. Понял? Будешь находиться здесь. Ты болен…
— Хорошо. — Торбэк торопливо перекрестился, но унять своего волнения никак не мог. — А что мне делать, если полиция начнет меня допрашивать с пристрастием?
— О чем? — Отец Билье с раздражением посмотрел на Торбэка.
— О моих отношениях с Сэцуко.
— Скажешь, что это были обыкновенные отношения между пастырем и прихожанкой.
А мое алиби в этот вечер… Полиция наведет справки и узнает, что я уходил посреди торжества, а потом и совсем исчез. Что я им отвечу на это? Отец Билье, заложив руки за спину, стал ходить по комнате. Лицо его стало хмурым.
— Найдем Свидетелей, — заявил он наконец.
— ?
— Да, свидетелей. Полиция должна будет допросить незаинтересованных лиц, чтобы проверить алиби. Вот таких незаинтересованных свидетелей мы и найдем.
Торбэк непонимающе смотрел на отца Билье.
— У нас есть друзья, имя которым — верующие. Они надежнее, чем родственники. Во имя веры они выступят на нашей стороне, — сказал Билье. — И твое алиби засвидетельствуют, можешь быть спокойным. И это будет не один и не два человека, а весь приход. Десятки, сотни человек! Полиция останется с носом. Кстати, придется нам расписать твое местопребывание в тот вечер по часам.
— Отец Билье, разве я могу быть спокойным, когда дело принимает такой оборот?
— У тебя просто нервы не в порядке. Все кончится в нашу пользу, если только ты будешь держать себя в руках. Говорю тебе, у меня много друзей даже в правительственных кругах, и все это наши единоверцы. Не сомневаюсь, что они помогут нам. Как бы полиция ии старалась, она ничего не сможет сделать, если получит приказ свыше. Понял?
— Да.
И все-таки беспокойство не покидало Торбэка. Веки у него дрожали.
— Вот вы сказали, репортеры были у Ясуко. А что, если газеты поднимут шум?
— Не думаю. Ясуко ничего особенного им не сказала, хотя вообще этот визит мне не нравится. — Отец Билье досадливо поморщился. — Разумеется, японские репортеры — народ дотошный. Не случайно они околачиваются у наших ворот. И все-таки с нами они держатся осторожно. Будь ты японец, они давно бы раскричались. А тут они, по-видимому, боятся осложнений, ведь мы на особом положении — как-никак религиозная организация, да и иностранцы к тому же.
— А что, если они все-таки поднимут шум? Как тогда быть? Ведь газеты не подчиняются полиции!
— А какой они могут поднять шум, раз нет доказательств? Пусть только попробуют напечатать что-нибудь на основании одних домыслов, мы тотчас же пустим в ход все наши когти. Орден не раз это делал.
Отец Билье был в воинственном настроении. Его лицо покраснело. Он будто уже вцепился когтями в свою жертву.
— Успокойся. В обиду мы себя не дадим! Весь орден поднимается на твою защиту. Да и наше правительство не будет сидеть сложа руки в случае чего. А с ним японцам лучше не связываться.
Торбэк воспрянул духом. Слова Билье, кажется, немного успокоили его.
— Ложись спать! — Билье встал.
— Благодарю вас, отец Билье.
Старший священник ответил Торбэку ободряющей улыбкой.
— Не терзай себя, ибо ты ничего не сделал. Понял?
Он хотел было уйти, но тут Торбэк тихо окликнул его:
— Отец Билье!
Билье обернулся. На его лице появилось раздражение. Ну что еще надо этому трусу?
— А что там думают? — спросил Торбэк.
— Там тоже думают о нас, постоянно поддерживают с нами связь. Тот человек из любого положения найдет выход.
— А не побывать ли мне у него?
Рене Билье передернул плечами.
— Ты что! Ведь я только что говорил, что сейчас тебе нельзя нигде показываться. Иначе может случиться непоправимое. — Голос отца Билье стал резким. — Неужели ты не понимаешь положения? Японская полиция рыщет вокруг церкви. Стоит тебе перешагнуть за порог, и у тебя на хвосте сейчас же повиснет сыщик и как тень всюду потащится за тобой.
Торбэк тяжело вздохнул.
— А что он говорит про меня?
— Пусть это тебя не волнует. Ни о чем не беспокойся. Знай себе посиживай здесь. В окно не выглядывай, а то еще увидят с улицы. Единственно, что от тебя требуется, не нарушать моих указаний. Ясно?
— Хорошо… Но… разрешите задать еще один вопрос? — робко спросил Торбэк.
— Что еще?
— А… Окамура… Он что-нибудь предпринял?
— Окамура все уже уладил.
Торбэк вопросительно посмотрел на Билье.
— Он больше не живет в этом доме.
— ?!
— Дом передан другому хозяину. Окамура человек решительный, работает быстро.
Отец Билье протянул руку. Торбэк схватил ее так, словно в этом рукопожатии было все его спасение.
11
По утрам Сано просматривал утренние выпуски. Он выписывал три газеты: ту, в которой работал сам, и две с ней конкурирующие. Обычно в семь утра он просыпался и, если не было срочных дел, не мог заснуть снова, пока не просмотрит эти газеты.
Работая в отделе происшествий, он, естественно, в первую очередь обращал внимание на эти разделы. Его беспокоила одна мысль: не опередили ли конкуренты его газету, не напечатали ли они что-либо сенсационное. Кроме того, он смотрел, не было ли в его разделе каких-нибудь ляпсусов.
Если причин для беспокойства не оказывалось, Сано бегло просматривал политические и экономические новости. Они его интересовали меньше, и обычно, не дочитав их до конца, он снова засыпал.
Сано всегда сам выходил в переднюю за утренней почтой. Предчувствие никогда его не обманывало — он всегда будто чувствовал, что конкуренты подложили его газете свинью.
Это своеобразное шестое чувство выработалось у него давно, когда он был еще спецкором в провинции, где работать надо было еще оперативнее. Правда, в последнее время почти все газеты работают согласованно, между ними даже заключен негласный договор о согласованной подаче информации, но если речь идет о крупном событии, то все без зазрения совести стараются опередить конкурентов. Вот почему его ни при каких обстоятельствах не покидало профессиональное беспокойство. И ранним утром, когда в передней раздавался звук падающих на пол газет, он мгновенно просыпался.
В то утро Сано открыл глаза со странным чувством. Наверняка что-то случилось, подумал он. Развернув «Утро», он ахнул. Во всю полосу шел заголовок: «Дело об убийстве стюардессы. Подозрение падает на иностранного священника».
Все-таки опередили! Его бросило в жар. Он перевернулся на живот и потянулся за сигаретами, лежавшими у изголовья.
Неужели они разузнали что-нибудь новое? А впрочем, после того, как по телевидению передали о том, что священник церкви святого Гильома подозревается в убийстве, репортеры всех газет не спускали глаз с этой церкви.
Но чтобы дать официальную статью, для этого одних предположений было маловато. Касайся дело японца, все было бы проще, а тут — иностранец, да еще служитель культа. Так думали везде, в том числе и в газете, где работал Сано.
И вот пожалуйста.
Содержание статьи не представляло особого интереса. Автор на нескольких колонках нудно описывал расследование дела об убийстве стюардессы. Внимание полиции привлек священник одной церкви, иностранец, находившийся в близких отношениях с пострадавшей. Власти считают его важным свидетелем по этому делу. Вот, собственно, и все содержание статьи.
И все же это сообщение было очень важным. Сано зло уставился в газетный лист. Ясное дело — «Утро» пустило пробный шар, чтобы позондировать почву. Понятно, чего они добиваются — выяснить реакцию следственных органов и, конечно, обставить другие газеты, взяв инициативу в свои руки. Об этом красноречиво говорили крупные заголовки статей.
Сано поморщился. Ведь в своей газете информацию об убийстве собирал он. И вот — на тебе! Конечно, эта статья не могла вызвать на него нареканий со стороны начальника, тем более что он не раз предупреждал о возможности появления подобного материала, но все-таки досадно, что его обскакали.
Сон как рукой сняло. Он вскочил с постели и торопливо оделся.
Готовившая завтрак жена испуганно выглянула из кухни.
— Что с тобой?
Сано, не отвечая, выскочил на улицу.
Двери домов повсюду были еще закрыты. Он добежал до ближайшего телефона-автомата. Влетев в будку, он набрал номер квартирного телефона начальника своего отдела.
— «Утро» видели? — закричал Сано в трубку. — До каких же пор мы будем сидеть и ждать у моря погоды?! Я еду к Фудзисава.
Когда Сано подходил к дому сыщика, тот, стоя у крыльца, чистил зубы.
— Доброе утро! — поздоровался Сано.
В ответ сыщик только улыбнулся.
— Был тут поблизости, вот и решил заглянуть, хотя, наверно, рановато еще?
Держа в зубах щетку, Фудзисава жестом пригласил его войти в дом.
Сано прошел в комнату. Жена хозяина тут же подала чай, вскоре вошел и он сам.
— Что-то ты рановато пожаловал! — Фудзисава, поджав под себя ноги, уселся напротив Сано.
— Да вот зашел узнать, какое у вас сегодня настроение.
— Настроение плохое, — ответил сыщик и сунул в рот сигарету.
— Видели «Утро»? — без обиняков спросил Сано.
— Видел.
— Как-то некрасиво получается. Почему департамент полиции отдает предпочтение только этой газете?
— Чепуха! — ответил Фудзисава. — Никто к ней не проявляет особых симпатий.
— Почему же они тиснули такую статью?
— Мы тут пи при чем. Это они по своей инициативе.