После завтрака до трех часов дня, кроме часового перерыва на обед, шли занятия. В пять часов звенел звонок на ужин. Пожалуй, для семинаристов это был самый радостный час.
В жизни семинаристов, да и священников тоже, почти отсутствовали общепринятые житейские удовольствия — им запрещалось ходить в кино, в театр и даже отлучаться в одиночку в город. Если туда надо было пойти по делу, то время отлучки строго регламентировалось.
Строгие правила и дисциплина держали семинаристов все время словно на поводу. И только вкусная еда была единственной радостью их человеческого бытия.
После ужина в течение двух часов они развлекались: играли в теннис, волейбол и футбол. А те, кто спорта не любил, проводили вечерние часы в беседах и прогулках.
Наблюдая во время захода солнца смиренно гуляющих семинаристов, люди невольно проникались к ним чувством благоговения.
С семи часов вечера до девяти семинаристам отводилось время для самостоятельной работы. После вечерней молитвы слушались наставления дежурного священника, и уже в десять часов все должны были спать.
И так изо дня в день, из года в год — в течение десяти лет.
Лучшим учеником среди семинаристов считался Торбэк. Его удивительно непорочные глаза как бы постоянно просили небесного владыку одарить его в учении своею милостью.
Но не в семинарии, где под священными сводами готовились служители господа, а в церкви святого Гильома, святые отцы которой обучали юных семинаристов заповедям божьим, вершились наказуемые деяния.
Каждое воскресенье в церкви собирались верующие японцы. И время мессы, которую совершал сам отец Билье, стоя пред алтарем, было для прихожан временем, полным благости и успокоения. Отец Билье надевал священное облачение, напоминавшее тогу древних. Разная служба требовала и разного облачения. Он представал перед прихожанами то в белых одеждах, то в черных, то в фиолетовых, то в голубых, то даже в красных. Белый цвет символизировал славу господню, голубой — надежду, красный — мученичество, черный — смерть, фиолетовый — страдания.
— Иисусе Христе, обращаемся к тебе с молитвой, обрати свое милосердие к людям, полным веры в тебя, пошли им силу, чтобы они могли исполнить твои заповеди…
Служба кончается. Отец Билье поворачивается к прихожанам и торжественно произносит:
— Идите с миром. Месса окончена.
Но прихожане все еще стоят со склоненными головами. Отец Билье осеняет себя крестом и подносит его к губам. Прихожан еще не покидает молитвенный экстаз, охвативший их во время чтения заповедей Иоанна.
Но вот они выходят из церкви, как бы пробуждаясь от легкого опьянения.
Не успевают верующие еще выйти за церковные ворота, как отец Билье сбрасывает парадное облачение и надевает свою обычную сутану. Его уже ждет отец Маркони. Второпях они о чем-то переговариваются и быстро выходят, обгоняя отставших прихожан. За церковью у склада их ждет нагруженная машина, покрытая брезентом. Священники усаживаются в кабину. За рулем сидит Тасима. Грузовик срывается с места и на большой скорости обгоняет идущих из церкви прихожан.
Сегодня эту картину видит со второго этажа отец Жозеф. Его бледное усталое лицо выражает осуждение. Он смотрит вслед грузовику и крестится. Затем на его лице появляется решимость, и он стучит в дверь кабинета Мартини.
— Кто там?
— Это я, отец Жозеф. Можно войти?
…Ответ последовал не сразу, лишь через некоторое время сдержанное «входите» дало возможность отцу Жозефу переступить порог. Отец Жозеф снова осенил себя крестным знамением и открыл дверь.
Фердинанд Мартини даже не встал. Он продолжал сидеть за столом, роясь в бумагах. Каждый день он получал кипы докладных записок от подведомственных учреждений, и весь день у него уходил на то, чтобы разобраться в них и отдать соответствующие распоряжения.
Глава миссии не удостоил вошедшего даже взглядом.
— Можно ли мне с вами поговорить? — обратился отец Жозеф к Мартини.
— Что случилось, отец Жозеф? — не отрываясь от бумаг, спросил Мартини.
— Мне нужно с вами поговорить. — Голос у отца Жозефа был тихий, и весь его облик выражал какую-то скорбь.
— Подождите немного, сейчас я закончу, — недовольно буркнул Мартини.
Но «немного» затянулось. Облокотившись на ручки кресла и горестно подперев голову рукой, отец Жозеф терпеливо ждал.
— Извините, чтою заставил вас ждать. — Мартини, наконец, бросил просматривать бумаги и повернулся на вращающемся стуле к отцу Жозефу лицом. — Так о чем вы хотели со мной поговорить?
— Видите ли, ваше преосвященство, я был свидетелем того, — привстав с кресла, отец Жозеф указал рукой на окно, — как отец Маркони и отец Билье снова уехали на машине, нагруженной теми же товарами, и со скоростью оленя промчались мимо прихожан. Вы, вероятно, тоже это заметили?
Мартини не отвечал, но лицо его выражало явное недовольство.
— Ваше преосвященство, я со всей решительностью хочу вам сказать: мы бесславно погубим наш орден, пустивший столь глубокие корни в этой стране. Усмирите необузданные желания слуг ваших, дабы тяжкий труд наших предшественников не пропал даром.
— Отец Жозеф! — Мартини встал, обошел стол и положил руку на плечо собеседника. — Что с вами?
— Я всегда следовал заповедям Христовым, — ответил отец Жозеф.
Мартини посмотрел на отца Жозефа с укоризной.
— Если вы следуете заповедям Христа, отец Жозеф, то вам нечего беспокоиться. Наш орден в настоящее время переживает кризис. Вы знаете, что эта церковь после прошлогоднего пожара до сих пор так и не восстановлена. Вам ведь не известно о наших затруднениях. Восстановить церковь — моя первейшая обязанность, мой долг. А для этого нужны деньги.
— Деньги можно собрать и инако, — возразил отец Жозеф. — Возможно, это будет дольше, но зато храм божий будет восстановлен честным путем. Но тот путь, который вы избрали, пагубен. Вам известно, что во время пожара два священнослужителя бросились в огонь ради спасения жизни своей паствы. Это был мужественный и праведный поступок. Как были потрясены японцы, узнав об этом, сколько новых верующих пришло после этого к нам! И все это вы хотите растоптать! У нас в храме множится зло, и это кончится плохо, я в этом уверен! — закончил свою тираду отец Жозеф, весь красный от возбуждения.
— Отец Жозеф, — оборвал его Мартини, — вы слишком резки в суждениях.
— Я знаю, вы меня не любите, — смело глядя в глаза своему духовному начальнику, продолжал отец Жозеф, — постараетесь меня куда-нибудь отсюда убрать. Мой предшественник, который вам пришелся не по нутру, был сослан в глухую корейскую деревушку, а еще одного отправили куда-то в горы на Кюсю. Я знаю, и меня ожидает такая же участь. Но я говорю вам все это ради блага нашего ордена. Так продолжаться не может. Зловещие тени нависли над нами, и несчастья не миновать…
Отец Жозеф перекрестился и вышел из кабинета.
7
За церковью, в бывшей мастерской, по-прежнему лежали горы мешков с сахаром. И по-прежнему грузовик совершал свои загадочные рейсы.
Отец Городи и отец Маркони по-прежнему частые гости в кабинете у главы миссии. За плотно закрытой дверью происходят тайные переговоры. Вероятно, тут решается судьба не только сахара, по и всех товаров, присланных ордену в дар. Но об этом знают лишь немногие.
Однажды за ограду церкви, будто невзначай, зашли два японца. Дежурный священник, наблюдая за ними из окна, сразу заметил, что это не старые прихожане, а новички, и подумал: «Вот еще две заблудшие овцы, жаждущие приобщиться к вере». И он с приветливой улыбкой вышел им навстречу. Один из японцев подал ему визитную карточку. Священник с грехом пополам говорил по-японски, а читать вовсе не умел. Он повертел карточку в руках и, улыбнувшись, сказал:
— Чем могу быть полезен?
— Мы из полиции, — представился японец.
— Из полиции? — переспросил изумленный священник. — Но что нужно представителям полиции в церкви? — Думая, что тут произошло недоразумение, он обратился к одному из прихожан-японцев, стоявшему поблизости, чтобы тот расспросил, в чем дело.
Переговорив с пришедшими, прихожанин изменился в лице.
— Эти господа пришли сюда не молиться, они… — он с трудом подбирал английские слова, — они полицейские.
— Полицейские? — священник побледнел. — Я сейчас позову отца Билье, а вы идите, спасибо за услугу, — сказал он прихожанину и поспешил в церковь.
Агенты остались на месте. Полуденное солнце палило безжалостно, вид у них был жалкий, они стояли в растерянности, чувствуя себя неловко в столь необычной обстановке.
А на втором этаже началась паника.
Это произошло утром того же дня. По тихой торговой улице, тянувшейся параллельно линии городской электрички, ехал грузовик, кузов у него был плотно укрыт брезентом. В те времена грузовые машины часто подвергались полицейскому досмотру. Всякий раз, когда этот грузовик останавливали, шофер из кабины протягивал полицейскому документы. Тот кивал головой, и машина благополучно проезжала пост.
Миновав торговую улицу, грузовик завернул за угол и остановился. В кабине грузовика сидело трое: шофер, Тасима — тот самый японец, что разговаривал с отцом Маркони на складе, — и еще один японец, надутый, как индюк, с мрачной физиономией. Всю дорогу Тасима его убеждал:
— Не беспокойся, Окамура, раз ты мне помогаешь, я и за тебя замолвлю словечко перед святыми отцами. Ты тоже получишь свое, только потерпи немного. В следующий раз и на твою долю достанется.
В ответ Окамура только мотал головой и недовольно пыхтел.
Как только грузовик остановился, его тотчас же окружили трехколесные мотороллеры. Машину, как видно, уже ждали.
С грузовика сняли брезент. В кузове ровными рядами лежали мешки с сахаром. Лица ожидавших людей расплылись в улыбках.
Тасима вылез из кабины, забрался в кузов и стал сбрасывать мешки. Внизу их подхватывали и привычными движениями укладывали па мотороллеры. Мешки накладывали вровень с бортами, а сверху натягивали тонкий брезент, так что со стороны мотороллер казался ненагруженным.
Но вдруг Тасима перестал подавать мешки.
— Окамура! Где Окамура? — спросил он, беспокойно озираясь.
— Это тот, что с вами приехал? Он, кажется, вон туда побежал, — сказал кто-то, показывая рукой в сторону переулка.
Тасима переменился в лице.
— Вот гад, продал! Надо сматываться! — крикнул он и спрыгнул с грузовика.
Все растерялись. Ведь еще половина сахара лежала в машине. Как быть?
— Окамура побежал в полицию. Сматывайтесь! — крикнул Тасима.
Но как же бросить столько сахара посреди улицы! Может, еще не все потеряно?
— Давайте быстро выгрузим остальное! — предложил кто-то.
Несколько человек вскочили в кузов. Но в этот момент грузовик окружили пять полицейских агентов.
— Эй, что это у вас тут? — спросил один из них — по-видимому, старший.
Ему не ответили, но работу прекратили.
— Что ж вы молчите? Что в мешках, спрашиваю?
Опять никто не ответил.
Один водитель мотороллера попытался улизнуть, но его задержали. Полицейский сдернул брезент с мотороллера, похлопал рукой по мешку и поднес ладони ко рту.
— О, да это сахар? — причмокивая, воскликнул он.
— Где взяли? — спросил старший.
— Мы получили его в церкви святого Гильома, — неохотно ответил один из задержанных. — На изготовление кондитерских изделии…
— Что это за церковь?
— Обыкновенная, христианская.
Полицейский не поверил.
— Врете! Церковь не занимается торговлей.
— Но это правда!
— Верно, верно, — вступил в разговор шофер грузовика, — сахар брали с церковного склада.
— А ты кто такой?
— Я-то просто водитель, меня попросили, я и повез.
— Кто попросил?
— Господин Тасима.
— А где он?
— Что-то не вижу. Наверно, куда-нибудь ушел.
— Как это «куда-нибудь»?! — Полицейский сразу догадался, что «господин Тасима» здесь главный.
— Право, не знаю. Он только что был здесь.
— Значит, никто не знает? Здорово! Вы же его помощники.
— Да нет, мы только получили у него товар.
Агент почесал в затылке. Конечно, на месте сразу трудно разобраться. Часть этой публики, вероятно, кондитеры, а остальные просто спекулянты. Но какие наглецы! Свободная продажа сахара строго запрещена, а тут днем, у всех на глазах, его перевозят целые горы! Ну и ну!
— Ладно, марш все в полицию, там разберемся!
Испуганные и растерянные торговцы потащились в участок. А во второй половине дня два полицейских агента уже стояли за оградой церкви. Их щедро палило горячее солнце. Священник, ушедший за отцом Билье, не возвращался.
За несколько часов до прихода агентов в кабинете отца Билье зазвонил телефон.
— Отец Билье? — спросил встревоженный голос.
— Это ты, Тасима?
— Да, святой отец. Большая неприятность.
— Что случилось?
— Полиция конфисковала сахар.
— Ты показал им импортное разрешение? — спокойно спросил Билье.
— Нет. Нас накрыли, когда я передавал товар торговцам.
Отец Билье побледнел.
— Ведь всегда все шло нормально. Что произошло на этот раз?
— Одна собака донесла в полицию.
— Кто?
— Окамура.
— Окамура? Кто это?
— Один тип. Недавно начал с нами работать. Он ваш прихожанин, и я был за него спокоен. Я говорил ему, что в следующий раз и ему достанется сахар, нужно только подождать, но это, видно, его не устроило, и он донес.
— О, mamma mia! — воскликнул отец Билье. — А что ты сказал в полиции?
— Ничего.
— Как ничего?
— Когда Окамура исчез, я сразу понял, в чем дело, и смылся.
— А кто остался на месте?
— Кажется, арестованы шофер и торговцы. Конечно, они все расскажут. Надо ждать полиции у вас, поэтому я и решил вас предупредить.
На какое-то время отец Билье потерял дар речи, но, справившись с волнением, спросил:
— Ты сейчас где?
— На Синигава, звоню из автомата. Хочу поехать к отцу Городи и посоветоваться, как быть дальше.
— Да, так будет лучше. Сюда не заявляйся. А отец Городи что-нибудь придумает. Ты понял меня?
— Понял, святой отец.
Телефонный разговор на этом кончился. Лысина отца Билье покрылась испариной. Положив трубку, он опустился в кресло, стремясь унять сердцебиение.
Немного успокоившись, отец Билье встал и посмотрел в окно. Церковный двор и улица были залиты солнцем. Лес казался ослепительно зеленым, и отчетливо белела дорога, окаймленная густой травой. По дороге медленно ехала легковая машина, но не полицейская.
Отец Билье с трудом поднялся по лестнице на следующий этаж — ему не хватало воздуха. На втором этаже он повстречался с отцом Жозефом — тот спускался вниз. Отец Жозеф подозрительно покосился на Билье, но ничего не сказал, ему было не до него. Отец Билье громко постучал в дверь.
— Войдите, — раздался недовольный голос.
— A-а, это вы? — увидев отца Билье, удовлетворенно сказал Мартини. — Не думал, что вы можете так бесцеремонно стучать. — Но, посмотрев на бледное лицо вошедшего, он переменил тон и спросил: — Что случилось, отец Билье? Вы похожи на покойника!
— Нас предали! — с трудом переводя дыхание, ответил отец Билье.
— Что? Кто предал?
— Японец, один презренный японец!
Отец Мартини ничего не понял. Он в недоумении развел руками.
— Как это случилось? Что с вами? Почему вы так испуганы?
— Окамура, ваше преосвященство, Окамура! Он наш прихожанин, работал вместе с Тасима для нашего общего дела, да благословит наш труд всевышний. Но этот презренный японец, продавшись дьяволу, решил, видно, прежде всего позаботиться о собственном брюхе и донес на нас в полицию.
Всю эту тираду отец Билье произнес единым духом.
Мартини сообразил, наконец, в чем дело, и не на шутку встревожился. Конечно, предатель — это безводное облако, гонимое ветром, это бесплодное, засохшее дерево, это морская волна, прикрывающая свой стыд пеной. Ему уже уготована вечная тьма. Все это так, но не должен же орден святого Василия пострадать из-за какого-то презренного японца. Допустить, чтобы на церковь пал позор, чтобы об этом узнали… Нет, этого ни в коем случае не должно случиться!
Епископ Мартини совещался с отцом Билье более часа.
И как раз к концу их беседы два полицейских агента вошли в церковный двор, где их встретил дежурный священник.
— Ну, отец Билье, идите! — Лицо Мартини выражало печальную торжественность.
— Да, иду, ваше преосвященство, — ответил Билье таким тоном, будто его посылали на казнь.
Представителей полиции пригласили в приемную. С приветливой улыбкой отец Билье усадил их в кресла. В непривычной обстановке агенты чувствовали себя стесненно.
— Чем могу служить? — спросил отец Билье на прекрасном японском языке.
— Нами задержана группа лиц, занимавшихся незаконной торговлей сахаром. Главарем их был некто Тасима Китаро. Так вот, они показали, что сахар получили в вашей церкви. Это правда?
— Я, право, ничего не могу вам сказать о торговцах, но что касается Тасима, то действительно он брал у нас сахар, — с подкупающей улыбкой ответил отец Билье.
Агент всем телом подался вперед.
— А что это за сахар? — быстро спросил он.
Отец Билье, конечно, ждал этого вопроса. Он достал документ, написанный на европейском языке, и положил его перед агентом.
— Это импортное разрешение, — объяснил отец Билье, так как агенты, к сожалению, не знали иностранных языков, — наша церковь принадлежит ордену святого Василия, который имеет свои церкви во всем мире. Этот сахар прислали американские приходы нашего ордена, чтобы помочь местным прихожанам, испытывающим материальные затруднения. У нас нет незаконных товаров. Мы получили сахар по официальным каналам.