– Знаешь, приятель, – отозвался Кеннет О'Доннел, – сейчас умрем скорее мы, если вдруг надумаем перебить наших врагов как этот лучник-партизан. Скажи, тебе довелось уже слышать об Иисусе?
Поль кивнул – не знать об Иисусе Христе в Святой Европе мог разве что глухонемой, да и тому подобное навряд ли сошло бы с рук.
– Так вот, – продолжал Оборотень, – я думаю, что идти на крест за какую-то красивую идею скорее признак психического расстройства, нежели разумного поведения. Не спорю – это храбро! Однако, если вдуматься, все же весьма глупо. И если мне предстоит когда-либо выбирать в такой ситуации, я предпочту скорее скрыться подальше от огромной кодлы врагов, чем переть на них лбом или, что еще хуже, топать к ним со склоненной головой. И если ты, парень, считаешь подобное трусостью, то для меня такое ничуть не зазорно. Твой отец, кстати, вел себя абсолютно так же, и лишь благодаря этому ты еще жив...
В силу возраста Поль не нашелся, чем возразить, а при упоминании отца и вовсе насупился и поник головой.
Кэтрин осуждающе посмотрела на брата, но тот и сам понял, что затронул больную для паренька тему, а потому замолчал и отошел от костра.
Я не хотел заканчивать вечер на такой минорной ноте и, стараясь утешить потупившегося Поля, произнес:
– Возможно, парень, твой отец во многом и ошибался, но кем-кем, а трусом он никогда не был. Даже я, хоть и знал его всего несколько дней, и то убедился в этом. И хочешь верь, а хочешь нет: лично я считаю за честь помочь сыновьям и дочери этого по-своему великого человека. Так что помощь моя в какой-то мере и является знаком уважения к твоему отцу.
Поль поднял голову и пристально посмотрел мне в глаза. На этот раз я не отвел их в сторону, а спокойно выдержал его испытывающий взгляд.
– Дядя Эрик, – наконец заговорил он, – папа учил нас никогда не доверять инквизиторам и Охотникам, но вы не похожи на тех, про кого он рассказывал. Я уже взрослый и сам способен решать, кому верить, а кому нет. Так вот: думаю, что вам доверять я могу!
– Спасибо, Поль, – оценив искренность паренька, благодарно кивнул я, после чего протянул ему руку, которую он аккуратно, но достаточно уверенно пожал. – Ты абсолютно прав. Надеюсь, я и мои друзья тебя не подведем...
– ...Я, конечно, понимаю, что сейчас не время и не место для таких разговоров, но я хочу знать, на что ты надеешься? Я имею в виду будущее. Ну, если оно у всех нас будет... – будто читая мысли, спросила Кэтрин, когда уложила детей спать. Она подсела ко мне, оставшемуся у огня в одиночестве, несколько ближе, чем обычно, и я почувствовал себя слегка неуверенно. – Чем ваша банда еще умеет зарабатывать на жизнь, кроме как нарушением заповедей?
– Ну... – я сделал вид, что глубоко задумался, – ...учитывая нашу узколобость ума, но амбальность прочих частей организма, пожалуй, только копать землю да грузить-разгружать что-нибудь не особенно хрупкое...
– Я серьезно, Эрик, – обиженным тоном проговорила Кэтрин. – Мне ведь ваша судьба все-таки не безразлична. И уж коли суждено нам будет добраться до князя Сергея, то не мешало бы и вам поискать у него покровительства.
– Да думаю я, думаю... – вздохнул я. – А куда нам еще приткнуться-то в этом мире? Вот только для него самого подобная доброта может оказаться чреватой в политическом плане...
– Приюти они Жан-Пьера, последствия могли быть и вовсе катастрофическими. Князь Сергей не дурак и прекрасно это осознавал. Но если верить тем, кто его знает, то широта души этого человека не знает предела, и он еще никогда не отказывал просящим.
– Да, у русских есть такая черта характера, – подтвердил я. – Возьми хотя бы нашего Михаила...
Кэтрин кивнула, соглашаясь – не далее, как позавчера, я красочно описал ей его героическое поведение при спасении моей дражайшей особы в Новой Праге.
– А ты? – Она повернулась ко мне лицом и, уподобившись Полю, тоже пристально поглядела мне в глаза.
Но на этот раз я почему-то дрогнул и увел взгляд в сторону, лишь переспросив:
– Что «я»?
– Думаю, ты отлично меня понимаешь! Сам-то ты задумываешься о себе или нет? Какие у тебя планы в отношении себя самого? – В голосе Кэтрин появилась некая укоризненная интонация. – Я-то, как видишь, от ребят никуда, да и к тому же такова была последняя воля Жан-Пьера. Пропасть мы не пропадем – специальность у меня востребованная. Медик – он и в России медик... А как планируешь устраивать свою жизнь конкретно ты?
– Ты хочешь сказать, собираюсь ли я заводить семью и все в таком духе? – усмехнулся я, все еще глядя в сторону, будто бы разговаривал не с Кэтрин, а с кем-то другим. – Видишь ли, «дядя Эрик» в связи со спецификой своей прошлой профессии с трудом представляет себя в роли образцового мужа и отца. Так стоит ли тогда создавать то, к чему абсолютно не готов психологически?
– А ты думаешь, я была готова? – нервно бросила она и тут же осеклась, после чего вновь вернула тон нашего разговора в спокойное русло. – В моей голове еще месяц назад, кроме романтики и ветра странствий, ничего не было. А видишь, как все повернулось? Как там Кеннет сказал: теперь у меня «на шее беспокойное семейство»...
– Все-таки, видимо, готова, – возразил я, – раз нашла в себе силы принять на себя эту ответственность.
Кэтрин тяжко вздохнула и отвернулась от меня, будто бы давая понять, что я – тупица – так и не догадался, что она имеет в виду. И вдруг, словно бы собравшись с силами, не меняя позы и глядя куда-то сквозь пляшущие языки пламени, спросила:
– Эрик, я тебе нравлюсь?
– Да, Кэтрин, ты мне нравишься. Нравишься, пожалуй, даже больше, чем какая-либо женщина до этого, – ответил я и испугался того, что на этот раз мои слова вылетели как-то независимо от моего желания. – Но... Но как ты пять минут назад заметила – сейчас не то время и не то место. Давай отложим этот разговор до более спокойных времен, если, конечно... Если, конечно, они настанут для нас с тобой...
– А если нет? – еле слышно спросила она.
– Ну, а если нет, – я задумался над тем, как бы не обидеть ее какой-нибудь циничной грубостью. – Тогда... Тогда и мне, и тебе тем более будет не до этого.
– Наверное, ты прав, – голос Кэтрин теперь едва-едва доносился до моих ушей. – Извини, что поставила тебя в неловкое положение. Спокойной ночи...
И, зябко обхватив себя за плечи, она удалилась к «хантеру», в котором сладко посапывали ребятишки и видели, как я надеялся, только спокойные мирные сны...
Этот неожиданный с ее стороны разговор выбил меня из колеи, и я долго в ту ночь не мог уснуть, лишь лежал да пялился на яркие, мерцающие холодным, но одновременно притягательным светом, осенние звезды.
Одно я понимал четко: я чувствовал к Кэтрин сильнейшее влечение, причем было оно не только заурядным влечением мужчины к привлекательной женщине, а включало в себя что-то необъяснимое, заставляющее стремиться к ней и телом, и душой.
«Втюрился по самые уши! – коротко и емко охарактеризовал бы мое недомогание Михаил. – Размяк! Расклеился! Спекся!..» Эпитетов для подобного у него имелось предостаточно.
Происходи со мной такое не здесь, а где-нибудь в Ватикане, послал бы я тогда русского со всей его велеречивостью куда подальше, да и последовал бы зову собственного сердца. Однако ситуация и для меня, и для Кэтрин, и для всех нас сложилась настолько нестандартная, что все мои сегодняшние чувства и помышления приходилось рассматривать исключительно через ее призму. И та часть моего разума, что отвечала за трезвое осмысление действительности, на данный момент рекомендовала воздержаться от эмоциональной семантики, не дать ей возобладать надо мной ради собственной жизни и жизней тех, кого я вызвался защищать.
Хоть и с большим трудом, но пока мне это удавалось...
Кэтрин тоже не спалось. Я слышал, как несколько раз хлопала дверца джипа, и видел в отблесках затухающего костра силуэт ее точеной фигурки, когда девушка не торопясь прохаживалась взад-вперед возле автомобиля.
Я порывался пару раз встать и продолжить наш разговор, но мне так и не пришло на ум, как это лучше сделать, а потому оставалось лишь вздохнуть, словно престарелому дьякону-отставнику, и, укрывшись с головой одеялом, постараться усилием воли заставить себя уснуть, что и получилось у меня со второй или третьей попытки...
Ранее мне неоднократно приходилось слышать о том, что человек способен адаптироваться ко всему, но только теперь на примере магистра Конрада я убедился в истинности сего утверждения.
Что-то надломилось внутри у недомерка после того, как его намеренно чуть было не прикончили при переправе через Рейн. Осознанно или нет, но с той поры он стал гораздо раскованнее с нами, охотно поддерживал беседы, помогал по хозяйству и, хотя Гюнтер и продолжал приглядывать за ним, по-моему, совсем не помышлял о побеге.
Мы, экс-Охотники, из-за намертво въевшегося в нас инстинкта так и продолжали величать Конрада «ваша честь», но байкеры – люди с не протравленным Уставом мышлением – окрестили нашего заложника в своей незлобиво-ироничной манере. Отныне второе имя Божественного Судьи-Экзекутора, почетного магистра ордена Инквизиции, неоднократно представленного к высшим наградам Пророка (последняя – за поимку потрошителя несчастных детей Люцифера), потомка знатнейшей династии Святой Европы Конрада фон Циммера звучало не иначе, как Черпак.
И автором сего прозвища выступил кашеваривший в тот день Помойка, когда пожаловался нам на магистра, слишком настойчиво отирающегося возле кухни.
– Скажите этому проглоту, – возмутился байкер на весь лагерь, – чтобы перестал тырить картошку из котла! Положи черпак на место, я кому говорю! А то пробу он, видите ли, снимает! А рот у самого шире черпака – как заглотит, так полкотла нет! Брось черпак, я сказал, и вали отсюда к чертям собачьим!..
С той поры кличка «Черпак» так за магистром и закрепилась. Но что удивительно – Конрад на Черпака не обиделся и стал охотно на него откликаться, считая отныне себя неотъемлемой частью кухонной утвари, а посему и обитал там постоянно.
Однажды за обедом Кеннет О'Доннел, придирчиво осмотрев сидевшего напротив коротышку, заметил:
– Слушай, Черпак, не в обиду будет сказано, но на твоем балахоне уже ползают личинки навозных жуков. Там у нас в кладовке имеются кое-какие шмотки; иди переоденься, а эту крысиного цвета пакость сожги, чтоб заразу вашу орденскую тут не распространяла...
Конрад счел необходимым последовать совету Оборотня и прямо из-за стола удалился менять облачение.
– Только не забудь помыться сначала, аристократ! – бросил ему вдогонку Покрышка.
Сидевший с краю Хорек вдруг ни с того ни с сего загадочно улыбнулся, после чего вскочил и побежал следом за Конрадом, крикнув нам на ходу:
– Я помогу ему подобрать что-нибудь поприличнее!
От последующего явления обновившего гардероб магистра Гюнтер поперхнулся похлебкой, а Покрышке зажженная спичка опалила пальцы, поскольку рука его от неожиданности замерла на полпути к папиросе. Даже я, привыкший за все эти годы к конрадовскому балахону как к неизменному цвету травы, испытал шок, подобный тому, как если бы трава в одно прекрасное утро из зеленой вдруг сделалась оранжевой или перламутровой...
Столь экзотического байкера история блюстителей культа Свободы, очевидно, еще не видывала. Несмотря на все старания Хорька, ему так и не удалось откопать для малорослого, но весьма упитанного Конрада (правда, за последние недели кочевой жизни эта его упитанность слегка поусохла) одежду нужного размера. А потому и проклепанная кожаная куртка, и брюки из грубой ткани, и застиранная до дыр майка висели на нем, будто на огородном пугале. Вершила эту композицию лихо повязанная поверх лысины Черпака пестрая косынка-бандана, смотревшаяся на фоне его круглых щек и топорщившихся ушек точно так же, как если бы ее повязали на средних габаритов кастрюлю.
У Михаила и нескольких ребят Оборотня случилась истерика; довольный проделанной работой Хорек ржал так, что его пора было переименовывать в Жеребца; Покрышка выронил неприкуренную папиросу и тоже покатывался от смеха, а стерегущие периметр часовые принялись покидать свои посты, дабы не пропустить такой незабываемый момент.
– Высший класс, Черпак! – Улыбающийся в рыжие усы Кеннет показал магистру большой палец. – Ты зачислен в мою банду на должность нашего Талисмана Удачи!
Даже ребятишки и Кэтрин не смогли сдержать улыбок, хотя и продолжали сторониться коротышки – ненависть к инквизиторам, похоже, переросла для них в некий не подконтрольный разуму инстинкт. Но как бы то ни было, равнодушно взирать на Конрада было просто невозможно.
– Ваша честь, – еле проговорил Михаил сквозь смех, – вас надо было в таком виде демонстрировать Мяснику на пароме! Клянусь моими обожженными усами, тот бы сразу окочурился...
Конрада, однако, всеобщее веселье ничуть не смутило, и он, заулыбавшись вместе со всеми, оценивающе окинул себя взглядом с ног до плеч.
– Да, видели бы меня сейчас мои коллеги, – вымолвил он и принялся закатывать свисавшие едва ли не до колен рукава обновы. – Боюсь, сразу бы переселили старого доброго Конрада в сумасшедший дом. Конечно, немного экстравагантно, но все же знаете, милейшие – как-то потеплее стало и из-под низу не сквозит... Благодарю вас, мистер О'Доннел, вы очень добры...
Мистер О'Доннел тут же предложил перебежчику из магистров в бандиты попытать счастья в объезжании Стального Жеребца и нанести себе по выбору на любую приглянувшуюся часть тела байкерскую татуировку.
На все предложения Конрад ответил вежливым отказом: первое отклонил по причине экономии горючего и нежелании причинить из-за неопытности вред чьему-нибудь «разлюбезнейшему животному», а насчет второго высказался так:
– Да я бы и рад, великодушные вы мои, но, к огромному сожалению, с детства боюсь щекотки. Может, когда-нибудь и соберусь с духом, а сейчас ради Бога извините...
А следующий свой не менее удивительный номер инквизитор выкинул непосредственно передо мной буквально за день до нашего дальнейшего отправления на восток.
Ближе к вечеру предпоследнего дня стоянки я, по мере своих технических знаний, проводил преддорожную профилактику ходовых узлов наших «хантеров» (механик, конечно, из меня не ахти, но не требующие особо сложного ремонта механизмы автомобиля я разобрать и – что самое главное! – собрать могу). В этом мне помогал Поль. Он подавал нужные инструменты и, когда это требовалось, ветошь для обтирки рук.
Лежа под днищем джипа, я упорно пытался вогнать шплинт в микроскопическое отверстие на одном из пальцев рулевой тяги, когда так необходимый мне сейчас солнечный свет заслонила чья-то тень.
Робкое покашливание с целью привлечения моего внимания выдало деликатного Черпака-экзекутора. Тот явно надеялся, что я уделю ему некоторую часть своего драгоценного времени.
– Что, ваша честь, какие-то проблемы на кухне или просто заскучали? – выбираясь из-под «хантера», съязвил я.
– Эрик, можно мне с вами поговорить, – вымолвил Конрад и покосился на недружелюбно взиравшего на него Поля. – Желательно наедине...
– Почему же нельзя, – ответил я, беря у парнишки из рук замызганную тряпку и вытирая свои. – Иди-ка, Поль, проверь, чем там занимается Кэти, и спроси, не нужна ли ей помощь.
Поль недобро зыркнул на Конрада и солидно, будто бы делая нам одолжение, удалился.
– Извините, что отвлек вас, милейший, – начал магистр, как обычно, издалека, – но мне бы хотелось обсудить с вами один аспект моего... Как бы это поточнее выразиться...
Я догадался, к чему он ведет, и не дал ему продолжить:
– О, ваша честь, насчет своей судьбы не переживайте. Так или иначе, но вы вернетесь на родину целым и невредимым. Русские с радостью обменяют вас на какого-нибудь провалившегося шпиона. Ну, а если мы не доберемся до них и попадем-таки в ловушку, то обещаю – как только пойму, что нам конец, то тут же отпущу вас восвояси. И уж простите великодушно, что пользовался вами как живым щитом. Я-то считал, что Мясник не станет стрелять в магистра Конрада, но, как видите, глубоко ошибся...
– Нет-нет, я не сержусь, что вы, – замотал головой коротышка. – Я, знаете ли, о другом... Как вы считаете, мне могут дать в России политическое убежище, так же как и вам, если вы поможете мне и скажете князю Сергею, что я такой же беглец от Корпуса, как и вы с ведьмой... ой, извините: с мисс О'Доннел?
– Вот-те ультиматум! – От изумления я даже присел на снятое колесо «хантера». – Да неужели вы опасаетесь, что вам не поверят, будто бы вы были нашим заложником? Конечно, я могу предложить добавить для правдоподобия на ваше лицо следы побоев, но что-то подсказывает мне – вы откажетесь.
Конрад выдавил чахлую, приличествующую моей «черной» шутке, улыбку:
– Нет, милейший, я уж как-нибудь без этого... Нет, поверить-то они поверят, но видите ли, в чем дело: мне до смерти надоело быть тем, кто я есть. Просто надоело, и все! А тут мне, уже почти старику, выпадает шанс начать все заново. Да и к тому же никто и ничто в Святой Европе меня не держит...
– И чем же, интересно, так достал вас Корпус? – Я ехидно посмотрел на него. – Когда последний раз я наблюдал вас за работой, энтузиазма у вас было хоть отбавляй!
– А-а-а, надоело, понимаете ли, служить для Ордена извечной затычкой и постоянным посмешищем! – При этих самокритичных словах Конрад даже расправил плечи. – Ни для кого не секрет, что в Главном магистрате меня недолюбливали и при случае постоянно затыкали мной дыры в графике рейдов! Я и отпуск-то ни разу не доотдыхал как приличный человек. Чуть что, сразу Конрад! Конрад туда, Конрад сюда! Конрад здесь, Конрад там! Прямо как фигара какая-то из Ватиканской оперы... Ну а теперь и вовсе дослужился – какой-то ничтожный командиришко отряда берет на себя... Ой, милейший, простите ради всего святого, я ничуть не хотел вас оскорбить! Нет, ну какой я, право слово...