– Учитывая, сколько раз он и его ребята делали это для нас, – поморщившись от попавшего в рану йода, сказал я, – можно было и не благодарить... Кстати, тебе предстоит сегодня еще поработать...
Ей не понравилось то, о чем я поведал, сильно не понравилось.
– Мы уподобимся нашим врагам, – огорченно произнесла девушка, – и это прискорбно, однако, раз нет другого выхода... Делай как считаешь нужным, я помогу чем смогу. И, Эрик... только не мальчишку, хорошо?
– Начну со старшего, а там как пойдет...
Как я и распорядился, байкеры развели Ганса и Энрико по разные концы лагеря. Их привязали к деревьям и только после этого вытащили изо ртов кляпы.
– Предупреждаю вас всех! – выговорил Ганс после того, как выплюнул обрывки тряпки. – Покушение на жизнь Охотника карается!..
И заткнулся, потому что заметил меня и других бывших сослуживцев.
– Серьезно? – усмехнулся Михаил. – Ну спасибо, что просветил, а то я, батенька, даже не знал...
– А вас, каиново отродье, предупреждаю отдельно: внемлите Гласу Господнему и покайтесь, пока еще есть...
Теперь усмехнулись и мы – настолько из уст Ганса все это звучало нелепо и напыщенно.
– Перестань, Ганс, – попросил я. – Знаю – ты выполняешь приказ Бернарда, однако не утруждайся. Будь таким, каким мы привыкли тебя видеть, а не этим лицемерным занудой...
Я подошел поближе и присел перед ним на корточки. Лицо моего бывшего бойца скривилось презрением, но он продолжал смотреть мне прямо в глаза, словно бы играя со мной в детские «гляделки».
– Чего ты хочешь от нас? – уже чуть свободнее спросил Ганс.
– Успокойся: подпись твоя под контрактом на душу мне не нужна, – ответил я дружественным тоном, будто все еще являлся его командиром, а он получал от меня очередной приказ. – А нужно всего ничего: подробное расположение отрядов Охотников на границе и план действий на эти дни. Скажете это – останетесь жить...
– А ты сказал бы на моем месте? – с издевкой поинтересовался он. – Я в отличие от вас еще верен присяге!
– Я знал, что ты так ответишь, – разочарованно вздохнул я, – и это похвально для Охотника. Однако и ты пойми – нам очень нужна эта информация. Не хотелось тебя пытать, но, видимо, придется...
– Пытай, – хмыкнул он. – Не знаю, как Энрико, но от меня тебе ничего не добиться.
– Эрик, да чего ты стелешься перед эти козлом! – протолкавшийся ко мне Помойка уселся рядом. – Дозволь, я отделаю его как следует! Уж поверь – я вышибу из него кулаками больше, чем любой инквизитор со своими причиндалами!
Несмотря на то, что положение Ганса являлось незавидным, он не смог удержать в себе презрительный смешок:
– Ты, грязная дешевка, хочешь сказать, что заставишь меня бояться твоих жалких кулачков?!
За Помойку ответил державший больную руку на перевязи Оборотень:
– Ты зря скалишься, Охотник. Мой боец хоть и паршиво стреляет, но на кулаках уроет любого, не сомневайся!
– А такого толстяка, как ты, и подавно! – добавил довольный такой рекомендацией Помойка. – Зарос жиром в своем Ватикане! Да тебе только доходяг по притонам собирать, кабан неповоротливый!
– Не хочешь посмотреть, как кабан отхватит тебе яйца? – Ганс был не тем, кто оставил бы такое без внимания.
– С превеликим удовольствием докажу тебе обратное! – огрызнулся Помойка...
Байкеры оживленно загалдели: еще бы – сейчас у них на глазах может произойти редчайшее и интереснейшее событие – их собрат и Охотник вызывали друг друга на поединок.
Я напрягся – ситуация явно выходила из-под контроля. Вознамерившись прострелить Гансу некоторые мягкие места (разумеется, с последующей обработкой ранений Кэтрин), я было подготовился к этому психологически, но тут этот проклятый Помойка взбаламутил и без того озлобленную потерей товарищей общественность.
Кеннет поманил меня рукой, приглашая отойти в сторону. Я подчинился и удалился с ним к берегу озера.
– Эрик, мои люди расстроены гибелью Покрышки и остальных, – вполголоса обратился он ко мне. – Дозволь им в качестве утешения немного отвести душу и посмотреть, как Помойка накостыляет этому увальню, раз ты все равно собрался попытать его маленько...
Ганс и впрямь был довольно упитан, однако я-то прекрасно знал, что скрывает его неуклюжая внешность, о чем и предупредил своего друга-ирландца.
– Ну что ж, – ответил тот, – тем будет интересней. Помойка тоже превосходный кулачник. Когда мы делим стоянки с другими бродягами, то часто устраиваем поединки «один на один», делая ставки деньгами или горючкой. Так вот, я всегда ставлю на него и еще ни разу не проиграл.
– Ну смотри, Помойка – твой человек, – дал я согласие. – Но все же советую и ему, и тебе подумать – Ганс не кулачник, он убийца...
Мотобандиты встретили наше решение одобрительным гулом. Осознание того, что сейчас один из них поквитается за смерть всеми уважаемого старшины и трех товарищей, сильно приподняло дух девяти оставшимся в строю байкерам.
Мои же соратники по отступничеству отнеслись к этому прохладно. Лишь Вацлав с иронией полюбопытствовал:
– А что будет причитаться Гансу за победу? Отпустишь его?
– Хоть ты не капай на мозги, – огрызнулся я. – Без тебя тошно...
Помойка представлял собой довольно габаритного парня и почти на голову превосходил Ганса в росте, хотя по весу оба были приблизительно равны. Ганс невозмутимо пронаблюдал, как под восторженные возгласы байкер оголился по пояс и якобы для пробуждения ярости нанес себе несколько чувствительных пощечин. Сам же освобожденный от пут Охотник скинул плащ, закатал рукава куртки, встряхнул после этого затекшими кистями и промолвил:
– Ну что, сучий потрох, готов? Тогда прошу, не стесняйся...
Как признался мне позже Кеннет О'Доннел, он пожалел о том, что не прислушался к моему предупреждению, ибо банде его светило в тот вечер лишиться еще одного члена...
Весь поединок байкера и пленного Охотника занял от силы минуты полторы. Помойка и впрямь обладал недюжинной мощью и сокрушительным ударом, однако, как и всем людям, проводящим полжизни в седле – неважно – живого коня или Стального Жеребца, – ему недоставало гибкости и подвижности. Их он старался компенсировать бешеным напором и прямо-таки звериной агрессией. От чего в конечном счете и пострадал...
Шутя уклонившись от нескольких яростных атак, Ганс дождался очередной, совершил нырок под правую руку противника, после чего коротким боковым своей левой ткнул того в челюсть.
Не ожидавший от «неповоротливого кабана» такой прыти, шокированный ударом, Помойка на мгновение оторопел и, как говорил наш семинарский инструктор по кулачному бою, – «потерялся». Чем и воспользовался более искушенный, как выяснилось, в этом деле брат Ганс.
Коварный и жутко болезненный удар Ганса голенью по бедру Помойки уронил того на правое колено, а последовавший за этим круговой той же ногой в голову и вовсе заставил байкера без сознания рухнуть на землю.
Но разошедшийся не на шутку Ганс и не подумал останавливаться на достигнутом. Ботинком перевернув лежащего на боку соперника животом вниз, он резво оседлал его спину и занес над затылком байкера локоть, намереваясь проломить тому основание черепа – прием, который бывший наш собрат демонстрировал нам в практическом применении множество раз.
Однако отправить Помойку вслед за Покрышкой в Великое Никуда Охотнику не удалось. Стоявший до этого в охранении и подошедший лишь к началу схватки Саймон среагировал без колебаний (мы же, завороженные боем, поначалу и вовсе не поняли, что байкеру вот-вот вышибут душу). Он растолкал столпившихся у арены и молнией метнулся к уже начавшему смертельное движение Гансу, а затем столкнул того со спины поверженного противника наземь.
– Куда вы пялитесь? – в сердцах бросил после этого нам Саймон. – Он же его убивает!
– А, вот и ты! – Лежавший на траве Ганс приподнялся и сел, отряхивая с себя сухие еловые иголки. – Не сказать, что рад тебя видеть, но все равно здравствуй...
И два некогда закадычных приятеля смерили друг друга недобрыми взглядами.
– Никак не ожидал я, Саймон, что ты вступишься за этого... – Ганс указал глазами в моем направлении, но добавлять, кем он меня считает, не стал. Впрочем, это и так было понятно. – Ну русский и поляк ладно – они всегда за своего благодетеля горой вставали, – но ты!
– Не тебе, Ганс, и даже не мне судить Эрика, – ответил Саймон. – То, что он сделал, так это не переступил через определенную черту, и по-человечески его понять можно. К тому же, Ганс, ты наверняка ничего не знаешь об истинных подробностях смерти Проклятого...
– Все, что я знаю – Эрик размяк, нарушил Устав, присягу и убил своих братьев! По-моему, вполне достаточно. И это я должен по-человечески понимать? – Ганс мрачно усмехнулся и поднялся с земли. Вслед за ним, тряся головой и качаясь из стороны в сторону встал Помойка. Хорек и Муха тут же подхватили его и увели прочь с импровизированной арены. Ганс проводил их довольной ухмылкой.
– Ну что, есть еще желающие? – Он обвел взглядом притихших байкеров. Таковых не вызвалось. – Я так и знал – обыкновенные трусливые засранцы!
– Побил какого-то храбреца и доволен? – укоризненно покачал головой Саймон. – И тебе не совестно?
– Если бы не ты, вообще бы убил, – буркнул Ганс. – С вами, сволочами, иначе нельзя! А что, хочешь продолжить? Ну так давай вспомним прошлое!
И глаза Ганса превратились в узкие щелки, а ухмылка на этот раз появилась не снисходительная, а скорее настороженно-выжидающая.
– Почему бы и нет, – помешкав, промолвил Саймон. – По максимуму. До чьей-либо отключки. Я тебя правильно понял?
– Почти, – ответил Ганс. – Только не по простому, а по полному максимуму. Мне терять нечего: либо смерть, либо позор. А потому предлагаю разрешить все наши вопросы раз и навсегда – бьемся до смертельного исхода...
– Саймон, не вздумай! – вмешался я. – Если он себя списал, это не значит, что и тебе надо делать то же самое!
– Извини, Эрик, – ответил британец, – но сейчас я тебе не подчинюсь. А то не дай Бог этот австрияка решит, что я испугался. Много чести мерзавцу.
– Ты еще потребуешься нам при переходе границы, – продолжал я взывать к его здравомыслию, потому что знал – оно у него имелось. – Потребуешься с двумя ногами, с двумя руками и целой головой...
...Мне было из-за чего волноваться. В бытность обоих при моем отряде они частенько надевали перчатки и устраивали тренировочные поединки ради поддержания формы и просто из чистого азарта «кто кого». Так вот: брат Саймон частенько проигрывал брату Гансу лишь потому, что вел себя слишком по-джентльменски – не бил в спину, не добивал лежачего и всегда прекращал бой, если противник оказывался травмированным либо выдохшимся. Чего нельзя было сказать о Гансе...
– Нет, Эрик, это обсуждению не подлежит, – Саймон был непреклонен. – Вызов есть вызов. Извини еще раз, и ежели что, знай: мне нравилось служить под твоим командованием...
– Ну как хочешь, – отступился я. – И все же особенно не подставляйся и помни, что он за тип...
Бой насмерть, тем более среди профессионалов убийства голыми руками, являлся для байкеров (что для них – и для нас, экс-Охотников, тоже!) и вовсе сущей диковинкой. Прихромал даже побитый Помойка, решивший наблюдать поединок, опираясь на плечи друзей. Все единодушно хранили молчание, стараясь не мешать бойцам.
Кэтрин осуждающе глянула на меня как на виновника этого беспредела, вздохнула и без лишних напоминаний увела детей подальше к озеру. Поль, правда, норовил остаться, но, уловив мое мрачное настроение, предпочел не дожидаться, когда я сам прикажу ему уйти, и присоединился к брату и сестре.
– Что эти изверги сделали с вами, ваша честь? – завидя среди публики магистра Конрада, поразился Ганс его невероятному одеянию. – Но не сомневайтесь – они ответят и за надругательство над вами тоже! Сполна ответят!..
Его честь промолчал и спрятался за спину Кеннета...
Ганс и Саймон неспешно вышли на середину круга, кивнули друг другу и по взаимному согласию начали схватку...
Жилистый Саймон был гораздо легче упитанного Ганса, и каких-либо сомнений в победе последнего возникнуть не могло в принципе. Однако австриец, сам только что доказавший, как порой обманчива бывает внешность, не спешил бросаться на противника очертя голову, а предпочел для начала провести несколько ложных атак, вынуждая Саймона раскрыться.
Но Саймон не клюнул на них, а выбрал наиболее подходящую для своей комплекции стратегию. Будучи намного подвижнее тяжелого Охотника, он принялся кружить перед ним, тем самым медленно, но верно изматывая Ганса.
В первые минуты поединка соперники обменялись несколькими весьма чувствительными для обычного человека, но не для них самих, ударами. Ногами и тот, и другой старались пока не бить – атаки ими являлись энергоемкими и малоэффективными для постоянно движущегося противника.
Понимая, что, работая в таком темпе, он довольно скоро выдохнется, Ганс первым предпринял действия, ведущие к завершению боя (в свою, разумеется, пользу). Дождавшись, пока Саймон в очередной раз нападет, он молниеносно контратаковал того серией легких ударов в голову и в это же время постарался провести свой коронный удар голенью по бедру соперника. Но не попал – британец успел отскочить в сторону, и Ганс, потеряв равновесие, всем телом повалился вниз.
Левая нога Саймона плетью хлестнула австрийцу в лицо, попав аккурат по носу. Ганс дернул головой и упал на бок, но, едва Саймон вознамерился провести добивающий удар, Ганс, перекатившись назад, вскочил и снова вернулся в стойку.
– Засранец! – прошипел Ганс, потрогав свернутый нос и вытирая бегущую по подбородку кровь. – Все-таки достал! Ну ничего, рано радуешься...
С этого момента схватка уже мало чем напоминала хрестоматийный обмен ударами. Ботинки Ганса то и дело целили по коленным чашечкам и паху противника. Саймон тоже в долгу не оставался, хотя для него вести бой в такой манере с некогда лучшим другом было немного непривычно. Но он, как и подобает высококлассному бойцу, довольно быстро осваивался...
Очередной «грязный» удар наконец попал-таки по голени Саймона, и лицо того перекосило от нестерпимой боли. Однако это не выбило британца из колеи, а, наоборот – только придало решительности. А потому он с удвоенной яростью кинулся на соперника, молотя того напропалую как руками, так и ногами.
Тут-то и подловил его Ганс, воспользовавшись своим преимуществом в весе. Произведя нырок-уход от бокового удара рукой, он не стал возвращаться в стойку, а рванулся к сопернику и, обхватив того за поясницу, бросил лопатками оземь.
Очутившись под намертво придавившим его австрийцем, Саймон, вопреки незавидной позиции, не растерялся. Он не стал дожидаться, пока Ганс начнет удушение или выдавливание глаз, а поступил так, как и подсказывал ему инстинкт самосохранения, а не благородные принципы. Левой рукой – единственной конечностью, которая еще могла свободно двигаться, – он нанес ряд быстрых ударов по самому больному месту Ганса – его пускающему кровавые пузыри носу.
Боль ослепила Охотника. Он взревел, стараясь отвернуть лицо, отчего хватка его ослабла, позволив Саймону освободить и правую руку.
Теперь британец исходил из принципа «промедление смерти подобно», и следующий его удар ладонями по ушам Ганса – удар, способный при удачном попадании разорвать барабанные перепонки – вогнал того в еще больший шок. Австрийцу не оставалось ничего иного, как только ослабить захват.
Саймон только этого и ждал. Едва отплевывающийся кровью Ганс расцепил руки, как британец оттолкнул его и высвободил свою левую ногу из-под его сместившегося тела.
Далее верткий Саймон действовал практически без остановок – сказывались его громадная физическая выносливость и рациональный расход сил при борьбе на земле. Потерявший инициативу Ганс угодил в так называемые «ножницы» между ногами Саймона. Этот хитрый борцовский прием позволил британцу перейти в активное контрнаступление.
Он вскочил с земли на мгновение раньше Ганса. Не обладавшему подобной легкостью австрийцу потребовалось сначала встать на четвереньки, а лишь затем выпрямиться. Но этого он сделать не успел...
Сокрушительный удар ботинком по ребрам заставил Ганса сжаться, однако тот, превозмогая боль, все-таки попытался ухватить соперника за ногу. Именно этот маневр и оказался для Охотника фатальным...
Ни времени, ни пространства для повторного замаха ногой у Саймона уже не оставалось, а голова противника находилась аккурат возле его колена. Потому свалившись на Ганса всем телом, британец обрушил кулаки именно на голову, целясь прямо в висок...
От раздавшегося вслед за этим хруста и я, и все остальные зрители невольно вздрогнули. Саймон в пылу ярости хотел нанести еще один удар, но едва кулак его взмыл в воздух, как стоявший на коленях Ганс обмяк, после чего грузно рухнул на землю, распластавшись на траве лицом вниз. Багровеющая глубокая вмятина на его левом виске и немигающие глаза не вызывали сомнений в исходе поединка.
Одобрительные крики байкеров огласили лагерь, однако от моих людей не донеслось ни звука – это была не та победа и не над тем врагом, которая могла бы нас порадовать.
– Заткнитесь, вы все!!! – рявкнул Саймон и отпихнул от себя собравшегося похлопать его по плечу Оборотня. – Слышите, вы? Заткнитесь!!!
Гул затих. Байкеры недоуменно переглядывались – реакция победителя казалась им совершенно ненормальной.
А Саймон продолжал стоять над телом Ганса и судорожно ловить ртом воздух, утихомиривая натруженные легкие и одновременно успокаивая расходившиеся нервы.
Я подошел к нему и встал рядом. Саймон недобро покосился, но на меня огрызаться не стал, лишь словно в оправдание проговорил: