Первое интервью появилось в прессе в пятницу утром. Фотографии вышли очень удачными, а сама статья была довольно непринужденной и легкой, и в ней ничего не говорилось об угрозе «публичного разоблачения» Джимса, зато много о красоте Зиллы и ее вкусе в выборе одежды. Если воспользоваться еще одной фразой Мелины, то с объектом «обошлись деликатно». Придуманная подруга удостоилась лишь нескольких слов, в том числе о «длительных отношениях» с Джимсом. В целом все оказалось в высшей степени удовлетворительно. Две другие статьи «на подходе», как выразилась Мелина, и планировались еще несколько интервью.
Джимс обрадовался статье, однако он очень хорошо знал повадки прессы. Без этого ему никак не удалось бы продержаться семь лет в Палате общин.
— Очень часто таблоиды сначала ведут себя прилично, а потом всаживают в тебя нож, — сказал он Зилле. — С журналами все в порядке, они душки. Больше всего следует опасаться общенациональных ежедневных газет, вроде «Гардиан».
— Наверное, мне было бы полезно присутствовать, — сказала Мелина, — на интервью Зиллы, особенно с журналистами из серьезных газет.
— Хорошая идея, — согласился Джимс.
Зилле не нравилась Мелина. Ей не сказали правду относительно брака, но она сама догадалась. Иногда Зилле казалось, что Мелина улыбается украдкой. Она подозревала, что та приходит в квартиру в жилом комплексе «Сады аббатства», роется в шкафах, сует свой длинный нос в ящики письменного стола. У Мелины имелся бойфренд, высокооплачиваемый кардиолог с Харли-стрит[25], и она была худее Зиллы — наверное, размера на два.
Она не хотела, чтобы Мелина присутствовала при ее беседе с корреспондентами «Таймс» и «Телеграф». Хватит с нее фотографа, который снимал, пытаясь застать врасплох, или заставлял открывать рот и поворачивать голову в неудобное положение. Привычка Мелины слегка улыбаться и любоваться собственными руками с накрашенными серебристым лаком ногтями была — по ее же выражению — неуместной. Поэтому Зилла ничего не сказала ей о предстоящем интервью с независимым журналистом, готовившим статью для журнала «Телеграф». Джимса тоже не будет — в этот день ему необходимо быть в парламенте, где принимали закон о местном самоуправлении.
Она ждала фотографа, стоя у окна, выходившего на бывший церковный двор, когда к дому подъехала машина и остановилась на двойной желтой линии у края тротуара. Газетный фотограф должен знать, что этого делать нельзя. Автомобиль куда-нибудь отбуксируют или поставят блокираторы на колеса. Зилла открыла окно, собираясь крикнуть, чтобы водитель не оставлял тут машину, однако он не вышел, а остался сидеть внутри. Видно было не очень хорошо, но Зилла — несмотря на то, что это был «БМВ», совсем непохожий на древний «Форд Англия», на котором Джерри уезжал от нее в прошлый раз, — почти не сомневалась, что за рулем ее муж.
Она высунула голову из окна, вглядываясь в водителя. Он что-то изучал, вероятно, карту или схему. Очень похож на Джерри, но на таком расстоянии точно не определишь. Если бы не фотограф с журналистом, которых она ждала, Зилла спустилась бы вниз, все выяснила и, окажись это Джерри, дала бы ему отпор. Готовясь к интервью, она надела обтягивающие пурпурные брюки, туфли на трехдюймовых каблуках и черно-белое бюстье. Зилла закрыла окно. Слишком далеко, чтобы что-то разглядеть.
Мужчина в автомобиле поднял голову. Это был Джерри. Определенно. Но кому принадлежит темно-синий «БМВ»? Явно не ему.
В дверь позвонили. Фотограф пришел со стороны Аббатства, и поэтому она его не видела. С ним был помощник, обычный подросток — или мужчина, выглядевший как подросток, — и они начали готовиться к съемке, завешивая мебель ослепительно-белой тканью, раскрывая и закрывая серебристый зонтик. Инспектор дорожного движения разговаривал с водителем БМВ. Зилла надеялась, что он выйдет из машины и ей удастся его как следует рассмотреть. Однако машина просто уехала в сторону набережной Милбэнк.
Зилле не понравилось интервью. Корреспондентом снова оказалась женщина, но на этот раз серьезного вида, в строгом брючном костюме черного цвета. Она представилась как Натали Рекмен. Классические черты лица, волосы скреплены заколкой на затылке. Никаких украшений, за исключением толстого, массивного золотого кольца необычной формы на правой руке. Из черного кожаного «дипломата» были извлечены аккуратный блокнот и диктофон. Зилла, считавшая свой наряд очень милым, вдруг почему-то застеснялась нарядного колье в восточном стиле — аметисты в серебре, — десятка модных браслетов из бисера на запястьях и сережек, свисающих почти до плеч. Кроме того, вопросы, которые ей задавали, оказались более трудными, чем обычно, более глубокими.
Эта женщина была первой из репортеров, кто не сделал комплимента ее внешности. Поначалу казалось, что ее больше интересует Джимс, а не его молодая жена. Зилла изо всех сил старалась изображать пылкую новобрачную. Рассказывала, какой Джимс умный, какой заботливый и как это здорово — выйти замуж за лучшего друга. Что касается его политической карьеры, то он настолько занят, что им пришлось отложить свадебное путешествие до Пасхи. Они собираются на Мальдивы. Дорогой Джимс предпочел бы Марокко — он давно мечтал там побывать, — но уступил ей и согласился на Мальдивы. В Марокко они поедут зимой.
Натали Рекмен зевнула. Потом выпрямилась, и интервью приняло совсем другой оборот. Попытавшись выяснить, чем Зилла зарабатывала на жизнь до замужества, и явно не желая принимать на веру туманное определение «художника», журналистка с нескрываемым сарказмом спросила: неужели она должна поверить, что молодая жена члена парламента действительно семь лет жила самостоятельно в глухой деревне в Дорсете, без работы, мужчины или друзей? Зилла, начинавшая злиться, ответила, что вера Натали — ее личное дело. Она лихорадочно размышляла, стоит ли рассказывать о детях. Не слишком ли поздно? Как тогда объяснить, что она не упоминала о них раньше?
Журналистка улыбнулась. Потом начала задавать вопросы о Джимсе. Давно ли они знакомы? Двадцать два года? Тем не менее до свадьбы их ни разу не видели вместе, и они, по всей видимости, не жили под одной крышей.
— Не все одобряют секс до брака, — сказала Зилла.
Журналистка смерила ее взглядом, от сережек и «шикарной прически» до высоких каблуков.
— Вы принадлежите к числу тех, кто не одобряет, да?
— Я не хочу об этом говорить.
— Ладно. Отлично. Полагаю, вы слышали, что вашего мужа относят к тем членам парламента, которых один блюститель нравов, не будем называть его имя, грозился «разоблачить». Что вы об этом думаете?
Зилла уже начала жалеть об отсутствии Мелины.
— На эту тему я тоже предпочла бы не говорить.
— То есть вы считаете слухи ложными.
— Если вы напечатаете хоть слово о том, что мой муж гей, я подам на вас в суд за клевету.
— Позвольте заметить, миссис Мэлком-Смит, или Зилла: вы только что сделали очень интересное признание. Получается, вы считаете оскорблением предположить, что человек — гей. Правда? То есть это равносильно ненависти, осмеянию и презрению? Вы считаете, что быть геем низко? Или неправильно? И существует ли разница с точки зрения морали между человеком традиционной ориентации и геем?
— Не знаю! — крикнула Зилла. — Я больше не желаю с вами разговаривать!
Джимсу и Мелине следует знать, что теперь у журналистки есть отличная история, которую она незамедлительно запишет на бумаге — или на жестком диске компьютера. Но в данный момент Зилла хотела одного — чтобы журналистка ушла, оставив ее в покое. Что та в конечном итоге и сделала, похоже, ничуть не обескураженная гневом Зиллы и нежеланием разговаривать. Зилла пребывала в растерянности. Это так не похоже на два предыдущих интервью. Теперь она жалела, что не рассказала о детях. Может, пусть еще немного побудут у родителей? Им там нравится, причем, похоже, больше, чем дома с матерью, но родители — как выражалась мать — уже не так молоды и начинают уставать от того, что Джордан плачет по ночам. И почему эта ужасная женщина задавала столько вопросов о том, чем Зилла занималась до замужества? Пришлось признать, что она плохо подготовилась к интервью.
Утешало лишь то, что журнал «Телеграф» — это не газета, и статья выйдет через несколько недель. Наверное, когда они с Джимсом будут на Мальдивах. И, наверное, теперь уже невозможно помешать выходу статьи — даже если она осмелится попросить Мелину вмешаться. Кстати, нужно это обдумать. Джимс пришел домой, она ему ничего не сказала. Все равно был уже второй час ночи. Джимс заседал в Палате общин, но после семи улизнул, прошел сотню ярдов по Милбэнк и поймал такси, чтобы навестить своего нового друга в Челси.
Зилла начала понимать, что появление на страницах газет может быть не таким уж приятным и милым. Эти журналисты оказались умнее, чем она думала. Джимса пока беспокоить не стоит, но ей нужно с кем-то поговорить. Она позвонила Мелине, и специалист по связям с общественностью тут же приехала.
Зилла начала понимать, что появление на страницах газет может быть не таким уж приятным и милым. Эти журналисты оказались умнее, чем она думала. Джимса пока беспокоить не стоит, но ей нужно с кем-то поговорить. Она позвонила Мелине, и специалист по связям с общественностью тут же приехала.
— Я подумала, вы могли бы позвонить в «Телеграф» и сказать, что я была не права насчет клеветы и сожалею, что кричала на нее.
Мелина пришла в ужас, но не подала виду.
— Неловко получилось, вам не кажется? Если бы меня предупредили, я бы обязательно присутствовала. Но вы дали интервью по собственной воле, Зилла. Никто вас не заставлял.
— Тем не менее я надеялась, что вы сможете это остановить. Предложите ей еще одно интервью. В следующий раз я буду осторожнее.
— Следующего раза не будет, Зилла. — Похоже, Мелина изменила свое мнение по поводу пользы публичности. — Боюсь, уже слишком поздно.
— Вы можете позвонить в другие газеты и сказать, что я отказываюсь от интервью.
— Они захотят знать причину.
— Скажите, что я больна. Например, у меня… гастроэнтерит.
— Они подумают, что вы беременны. Но вы ведь не беременны, нет?
— Конечно, нет, — буркнула Зилла.
— Жаль. Это было бы ответом на все наши молитвы.
Тем не менее Мелина отменила три запланированных интервью и отменила бы четвертое, назначенное на следующий день, но корреспондент, с которым она пыталась связаться, не брал трубку мобильного телефона, проигнорировал отправленное по электронной почте письмо, а также факс и не ответил ни на одно из оставленных сообщений. Несмотря на неприязнь к Мелине, Зилла была настолько уверена в ней, что не потрудилась одеться ко времени следующего визита из списка. Мелина должна была его отменить. Услышав звонок в дверь, Зилла подумала, что это Джерри, и побежала открывать, даже не взглянув на себя в зеркало.
Чарльз Челлис относился к тому типу мужчин, которых в других обстоятельствах она отнесла бы к категории «привлекательных». Но обстоятельства были неподходящими, потому что она никого не ждала, особенно мужчину, и выглядела просто ужасно.
— Вы не должны были прийти, — промямлила Зилла. — Мы вас отменили.
— Я не знал. Фотографа еще нет?
Затем Зилла посмотрела в зеркало — лицо без косметики, немытые волосы и свитер, оставшийся как память о шести годах жизни в Лонг-Фредингтоне и купленный в дешевом универсальном магазине. Растерявшись, она провела Чарльза Челлиса в гостиную. Репортер не спрашивал ее о слухах по поводу сексуальной ориентации Джимса или о том, чем она зарабатывала себе на жизнь, и не делал никаких замечаний насчет ее внешности. Был очень мил. Зилла решила, что ее неприязнь распространяется не на всех журналистов, а только на женщин. Она спросила фотографа, можно ли ей накраситься, а когда вернулась к Чарльзу — журналист предложил называть его по имени, — то стала отвечать на вопросы о политике.
Как призналась себе Зилла, в этом она почти ничего не понимала. Конечно, знала имя премьер-министра и даже сказала, что считает его «обаятельным», но не могла вспомнить фамилию лидера оппозиции. Потом Чарльз задал ей самый злободневный вопрос. Что она думает о 28-й статье?
Зилла озадаченно посмотрела на него. Он объяснил. Статья 28 запрещает местным властям поощрять гомосексуализм; в проекте закона о местном самоуправлении предлагалось отменить ее. Аргумент состоял в том, что дети, не уверенные в своей ориентации, чувствовали себя изгоями и становились жертвой насмешек. Что Зилла об этом думает?
Зилле не хотелось снова попасть в переделку. Помня о намеках той журналистки Рекмен о равенстве гомосексуалов и гетеросексуалов с точки зрения морали, она с жаром заявила, что 28-я статья явно несправедливая. От нее нужно избавиться и как можно скорее. Чарльз все записал и проверил запись на диктофоне, убедившись, что голос Зиллы хорошо слышен. А как насчет жюри присяжных? Считает ли Зилла, что следует упростить судебные процедуры, тем самым сэкономив деньги налогоплательщиков? Накануне вечером Джимс долго жаловался, какой огромный подоходный налог ему пришлось заплатить, и поэтому Зилла заявила, что всей душой за экономию, а присяжные все равно не юристы и ни в чем не разбираются, правда?
Она осталась очень довольна собой. Фотографии тоже должны выйти неплохими. Зилла часто думала, что небрежный вид ей идет гораздо больше, чем официальный. Мелина позвонила уже после того, как интервью закончилось, и сообщила, что ей удалось отменить всех, кроме Чарльза Челлиса. Как прошла беседа?
— Чудесно. Он был таким милым.
— Хорошо. Вы молодец. — Мелина не стала говорить, что в клубе «Гручо»[26] этого журналиста называют «чашей с ядом».
Зилла повесила трубку и выглянула в окно. У входа в подземную стоянку стоял Джерри. Она выскочила из квартиры и спустилась вниз на лифте, но когда оказалась на Грейт-Колледж-стрит, он уже ушел. Вероятно, поставил машину на стоянку. Зилла сбежала по пандусу и нырнула под землю. Ни Джерри, ни темно-синего «БМВ». Он мог пойти пешком из-за трудностей с парковкой. И уехать на автобусе или дойти до метро, пока она спускалась. Что ему нужно? Может, хочет ее шантажировать? «Пять сотен в месяц, или я все расскажу». Насколько ей известно, Джерри еще не опускался до шантажа, и вряд ли он начнет с нее. Зилла перешла к через дорогу и вернулась к дому; ключ она забыла, и поэтому пришлось обращаться к швейцару, чтобы попасть в квартиру.
Интервью закончились или отменились, и пришло время забирать детей. В субботу Джимс с Зиллой поехали в Борнмут на машине. Поездка вышла приятной, потому что дороги были свободными, а небо ясным. На ленч они остановились в красивом новом ресторане в Кастербридже, рядом с рекой и мельницей, потому что Джимс не собирался задерживаться в Борнмуте и пробовать стряпню ее матери. Ни Евгения, ни Джордан, похоже, им не обрадовались.
— Хочу остаться с Нанной, — заявил Джордан.
Сестра погладила его по голове.
— Нам нравится на берегу моря. Те же знаешь, детям нужен свежий воздух, а не выхлопные гады. — Она имела в виду «газы», но никто ее не поправил.
— Почему бы им не побыть тут еще немного? Не вижу никаких препятствий, — с надеждой произнес Джимс.
— Зато я вижу, Джеймс. — Нора Уолтинг никогда не боялась высказывать свое мнение. — Я устала. Мне нужно немного покоя. Я воспитала одно поколение, и в этом возрасте еще одно мне не потянуть.
— Никому мы не нужны, — сказала Евгения. — Не очень-то приятно быть нежеланным ребенком, правда, Джордан?
Джордан ничего не понял, но все равно захныкал.
Когда в половине четвертого Джимс посмотрел на часы и сказал, что им пора, Нора оскорбилась. Дети пообедали, но перед отъездом она все равно напичкала их хрустящим картофелем, мороженым и шоколадно-вишневым тортом. На обратном пути в Лондон Джордана стошнило на серую кожаную обивку машины Джимса.
По приезде домой Евгения пошла в новую школу, а для Джордана нашли место в модном «прогрессивном» детском саду, и в семье воцарился мир. Из жилого комплекса «Сады аббатства» можно было выбраться незаметно, спустившись на лифте в подземную парковку и выехав на Грейт-Питер-стрит. Журналист должен быть очень бдительным и встать довольно рано, чтобы заметить Зиллу, которая в девять утра отвозила детей в школу на серебристом «Мерседесе», выскользнув через черный ход. Но журналисты не появлялись. Средства массовой информации, похоже, потеряли интерес. Прошло пару недель, а газеты не обращали внимания на молодых мистера и миссис Мэлком-Смит. Зилла думала, что обрадуется этому обстоятельству, но теперь ее мучило любопытство, что стало со статьей, которую писал этот милый Чарльз Челлис. В пасхальную субботу они с Джимсом уезжают в свадебное путешествие. Не повезет, если статья появится в ее отсутствие.
— Что значит — не повезет? — В последнее время Джимс раздражался без всякого повода. — Мне кажется, пока тебе везет, и еще как.
— Это просто такое выражение, — мирно сказала Зилла.
— В высшей степени неуместное, если хочешь знать мое мнение. Ты уже договорилась с миссис Пикок?
— Сейчас договорюсь.
Но миссис Пикок не могла переехать в жилой комплекс «Сады аббатства», пока Джимс и Зилла будут на Мальдивах — ни на десять дней, ни на пять. Зилла позвонила слишком поздно, объяснила она. Не далее как вчера миссис Пикок купила путевку на автобусный тур в Брюгге, Утрехт и Амстердам.
— Надеюсь, она замерзнет насмерть, — сказала Зилла, — или отравится луковицами тюльпанов.
— Тюльпаны не ядовиты, — холодно заметил Джимс. — Их очень любят белки. Разве ты не замечала?
Пришлось обратиться к матери. Нора Уолтинг пришла в ярость. Дети пробыли в Лондоне меньше трех недель, а ее уже просят снова забрать их. Разве Зилла не поняла ее слов о том, что она не собирается второй раз воспитывать детей?