— Вы вооружены?
— Конечно, я вооружен. Я же Бесстрашный, не так ли?
— Руки за голову, — она произносит это грозным голосом, будто ожидает, что мы не послушаемся. Я бросаю взгляд на Тобиаса. Почему все ведут себя так, будто мы хотим напасть на них?
— Мы вошли через переднюю дверь, — говорю я медленно. — Думаете, мы бы поступили так, если бы хотели причинить вам вред?
Тобиас не оборачивается. Он только касается пальцами затылка. Через мгновение я делаю то же самое. Бесстрашные окружают нас. Один из них обыскивает Тобиаса, а другой забирает оружие из-за пояса. Третий, круглолицый мальчишка с розовыми щеками, сконфуженно смотрит на меня.
— Нож в заднем кармане, — говорю я. — Только дотронься до меня, и я заставлю тебя пожалеть об этом.
Он бормочет что-то вроде извинения. Его пальцы аккуратно достают нож, чтобы не задеть меня.
— Что происходит? — спрашивает Тобиас.
Первый солдат обменивается взглядами с остальными.
— Мне жаль, — говорит она. — Но нам приказано схватить вас, как только вы прибудете.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Перевод: Марина Самойлова, Ника Аккалаева, Маренич Екатерина, Воробьева Галина, Мартин Анна, Вероника Романова
Редактура: Анастасия Лапшина, Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Они окружают нас и ведут к лифту, не надевая наручники. Несмотря на бесконечные вопросы о причинах нашего ареста, никто мне не отвечает и даже не обращает на меня внимания. В конце концов, я сдаюсь и веду себя тихо, как Тобиас.
Мы идем на третий этаж, нас заводят в маленькую комнату с полом из белого мрамора, вместо черного. Тут нет мебели, кроме лавки вдоль задней стены. Каждая фракция должна иметь камеры для нарушителей, но прежде я в них никогда не бывала. За нами закрывается дверь, щелкает замок, и мы остаемся одни. Тобиас садится на лавку и хмурится. Я меряю шагами комнату. Если бы у Тобиаса были хоть какие-то предположения о причинах ареста, он бы со мной поделился, так что я решаю воздержаться от вопросов.
Если Искренние не присоединились к Эрудитам, как сказал Эдвард, то с чего нам оказали такой странный прием? Что мы такого сделали? Если они не на стороне Эрудитов, значит единственное преступление — это быть заодно с Эрудитами. Делала ли я хоть что-то, чтобы расценить это как пособничество Эрудитам? Я прикусила нижнюю губу так сильно, что вздрогнула. Да. Я стреляла. Я стреляла в нескольких Бесстрашных, когда они находились в моделировании, но возможно Искренние об этом не знают, впрочем, даже я сама не считаю, что этого достаточно для оправдания.
— Ты можешь успокоиться? — спрашивает Тобиас. — Меня это раздражает.
— Зато меня успокаивает.
Он наклоняется вперед, опираясь локтями о колени, и смотрит между кроссовок:
— Рана у тебя на губе говорит об обратном.
Я сажусь рядом с ним и прижимаю колени к груди одной рукой, моя вторая рука свисает свободно. Он довольно долго молчит, а я все сильнее сжимаю свою руку вокруг ног. Такое чувство, что, чем я меньше, тем в большей безопасности.
— Иногда, — произносит он. — Я думаю, что ты мне не доверяешь.
— Я доверяю тебе, — говорю я. — Конечно, доверяю, как ты можешь думать иначе?
— Мне кажется, что есть что-то, что ты мне не рассказываешь. Я рассказываю тебе то, — он мотает головой. — То, что больше никому никогда не расскажу. Я вижу, что с тобой что-то происходит, но ты ничего мне об этом не говоришь.
— Так много всего произошло. Ты знаешь, о чем я, — говорю я. — И вообще, что на счет тебя? Я могу задать тебе тот же самый вопрос.
Он касается пальцами моей щеки, спускается к моим волосам. Он игнорирует мой вопрос, так же как и я его.
— Если это из-за твоих родителей, — говорит он мягко. — То скажи мне, и я тебе поверю.
Его глаза должны быть яростными, учитывая обстоятельства, но они спокойны и печальны. Это переносит меня в знакомые места, безопасные места, где признаться, что я стреляла в одного из лучших друзей, было бы легко, где я бы не боялась того, как будет смотреть на меня Тобиас, узнав об этом.
Я накрываю его руку своей:
— Да, все именно так, — говорю я слабым голосом.
— Хорошо, — произносит он и наклоняется, чтобы меня поцеловать.
В этот момент дверь открывается. Несколько людей входят друг за другом: двое Искренних с оружием, темнокожий старый мужчина — Искренний, Бесстрашная женщина, которая мне незнакома, еще Джек Кан — представитель фракции Искренность.
По нормам своей фракции, он молод для лидера — всего лишь тридцать девять, но по нормам Бесстрашных это пустяки. Эрик стал лидером Бесстрашных в семнадцать лет. И, возможно, это одна из причин, почему Бесстрашные не воспринимаются всерьез другими фракциями. Джек красив, с коротко подстриженными темными волосами, высокими скулами и живыми, раскосыми глазами, как у Тори. Несмотря на свою внешность, он не слывет обаятельным, возможно потому, что он Искренний, а они считают очарование обманом. Я доверяю ему достаточно, чтобы рассказать, что происходит, не тратя времени на любезности. Это уже кое-что.
— Мне сказали, что вы не понимаете, почему вас арестовали, — начал он. — Для меня это означает, что либо вы ложно обвиняетесь, либо хорошо притворяетесь. Единственное…
— В чем нас обвиняют? — перебиваю я.
— Он, — Джек посмотрел на Тобиаса. — Обвиняется в преступлениях против человечества. Вы обвиняетесь в том, что были его сообщником.
— Преступления против человечества? — Тобиас наконец-то говорит рассержено. Он смотрит на Джека яростным взглядом. — Это какие?
— Мы видели видеозапись нападения. Вы управляли моделированием, — отвечает Джек.
— Какие же вы видели кадры? Мы забрали все с собой, — говорит Тобиас.
— Вы взяли лишь копию. Все кадры Бесстрашных, зарегистрированные во время нападения, были отправлены на другие компьютеры по всему городу, — сказал Джек. — Мы видели, что вы осуществляли управление моделированием, и что оно было почти уничтожено прежде, чем перестало работать. Тогда вы остановились, скорее всего, согласовали свои действия, и вместе украли жесткий диск. И есть только одна возможная причина: моделирование было закончено, и вы не хотели, чтобы об этом узнали.
Я чуть не рассмеялась. Мой великий героический подвиг, единственная важная вещь, которую я когда-либо делала, была истолкована, как пособничество Эрудитам…
— Моделирование не прекратилось, — говорю я. — Это мы его остановили, вы…
Джек махнул рукой:
— Мне не интересны ваши отмазки. Правда восторжествует, когда вы оба будете допрошены под воздействием сыворотки правды.
Кристина рассказывала мне однажды о сыворотке правды. Она говорила, что самая трудная часть инициирования Искренних заключалась в ответах на личные вопросы перед всей фракцией под воздействием этой сыворотки. Мне не нужно было лезть в глубины своего сознания, чтобы понять, что сыворотка правды это последнее, чего я хочу.
— Сыворотка правды? — я мотаю головой. — Нет, ни за что.
— Вам есть что скрывать? — говорит Джек, приподнимая брови.
Я хочу сказать ему, что любой человек, даже с каплей достоинства, хочет держать некоторые вещи при себе, но я не хочу вызывать подозрения, поэтому отрицательно качаю головой.
— Тогда отлично, — он смотрит на часы. — Сейчас полдень, допрос в семь. Не стоит к нему готовиться. Вы не сможете ничего скрыть, находясь под воздействием сыворотки.
Он разворачивается на каблуках и выходит из комнаты.
— Какой приятный парень, — произносит Тобиас.
Группа вооруженных Бесстрашных сопровождает меня в ванную. Я не тороплюсь, позволяя рукам покраснеть в горячей воде, смотрю на свое отражение в зеркале: когда я была в Отречении, и мне нельзя было смотреть в зеркала, я думала, что за три месяца во внешности человека многое может измениться. Сейчас же понадобилось всего три дня, чтоб изменить меня. Я выгляжу старше. Возможно, из-за коротких волос или из-за одежды; все, что произошло, накладывает свой отпечаток. Так или иначе, я всегда думала, что буду счастлива, когда перестану быть похожей на ребенка. Но все, что я чувствую — это ком в горле. Я больше не дочь, которую знали мои родители. Они никогда не узнают меня такой, какой я стала.
Я отворачиваюсь от зеркала и толкаю дверь ногой. Когда Бесстрашные заводят меня в комнату, я задерживаюсь у дверей. Тобиас выглядит так же, как при нашей первой встрече: черная футболка, короткие волосы, строгое выражение лица. Его вид заставляет меня волноваться. Я помню, как схватила его за руку вне класса, всего на несколько секунд, то, как мы сидели вместе на скалах рядом с пропастью, и чувствую приступ тоски по тому, что было когда-то.
— Голодна? — спрашивает он и предлагает мне бутерброд со своей тарелки. Я беру его и сажусь, положив голову Тобиасу на плечо. Все, что нам остается, это сидеть и ждать, что мы и делаем. Съедаем всю еду и сидим до тех пор, пока не становится неудобно. Потом ложимся на пол рядом, наши плечи соприкасаются, и мы смотрим на какое-то пятно на белом потолке.
— Голодна? — спрашивает он и предлагает мне бутерброд со своей тарелки. Я беру его и сажусь, положив голову Тобиасу на плечо. Все, что нам остается, это сидеть и ждать, что мы и делаем. Съедаем всю еду и сидим до тех пор, пока не становится неудобно. Потом ложимся на пол рядом, наши плечи соприкасаются, и мы смотрим на какое-то пятно на белом потолке.
— Что ты боишься рассказать? — спрашивает он.
— Все, что было. Не хочу вновь проходить через это.
Он кивает. Я закрываю глаза и притворяюсь спящей. В комнате нет часов, поэтому я не могу считать минуты до допроса. Может, за временем здесь не уследишь, но я чувствую, как оно давит на меня, как неизбежно приближается час допроса, будто прижимая меня к плиткам пола. Возможно, время не ощущалось бы таким гнетущим, если бы не чувство вины — вины за то, что я знаю правду, она сокрыта так глубоко во мне, что никто не может ее увидеть, даже Тобиас. Возможно, мне не стоит бояться собственного рассказа, ведь честность приносит облегчение.
Видимо, я все-таки задремала и проснулась от звука открывающейся двери. Входят несколько Бесстрашных, и мы встаем на ноги, когда один из них произносит мое имя. Кристина проталкивается мимо других Бесстрашных и обнимает меня. Ее пальцы впиваются в рану на моем плече, и я вскрикиваю.
— Рана на плече, — говорю я. — Ой.
— О, боже! — она отпускает меня. — Прости, Трис.
Она не похожа на Кристину из моих воспоминаний, ее волосы стали короче, как у мальчишки, и кожа стала сероватого оттенка, вместо теплого коричневого. Она улыбается мне, но в ее глазах читается усталость. Я пробую улыбнуться в ответ, но волнение мешает. Кристина будет присутствовать на моем допросе. Она услышит, что я сделала с Уиллом. Она никогда меня не простит.
В том случае, если у меня не получится побороть сыворотку, чтобы скрыть правду. Это действительно то, чего я хочу? Вечно мучиться?
— Ты в порядке? Я услышала, что ты здесь и пришла проводить тебя, — говорит она, когда мы покидаем комнату с белым полом. — Я знаю, что ты не делала этого. Ты не предатель.
— Я нормально, — отвечаю я, — И спасибо тебе. Как ты?
— О, я … — она умолкает и прикусывает губу. — Кто-нибудь сказал тебе… Я имею ввиду, может, сейчас не подходящее время, но…
— Что? Что случилось?
— Ммм… Уилл погиб в нападении, — отвечает она и бросает на меня взволнованный взгляд, словно ожидая чего-то. Но чего?
О, я же не должна знать, что Уилл мертв. Я могла бы постараться притвориться, но вряд ли у меня выйдет достаточно убедительно. Лучше признать, что я уже знаю. Но я не знаю, как это можно объяснить, не раскрывая правды. Внезапно, я чувствую себя слабачкой, неужели я и правда продумываю, как получше обмануть подругу?
— Знаю, — говорю я. — Видела его на мониторах, когда была в комнате управления. Мне так жаль, Кристина.
— О, — она кивает. — Что ж, я… рада, что ты уже знала. Я не хотела рассказывать тебе новости в коридоре.
Короткий смешок. Быстрая улыбка. Все мы уже не такие, какими были раньше.
Мы заходим в лифт. Я ощущаю взгляд Тобиаса на себе, он знает, что я не видела Уилла на мониторах, и до сих пор не знал, что Уилл мертв. Я смотрю вперед и делаю вид, что от его взгляда меня не бросает в жар.
— Не волнуйся на счет сыворотки правды, — говорит Кристина. — Это просто. Под ее воздействием вы не будете понимать, что происходит. И только, когда очнетесь после, будете помнить все, что сказали. Я прошла через это, когда была ребенком. Это обычное явление в Искренности.
Другие Бесстрашные в лифте переглядываются. В обычных обстоятельствах ей наверняка бы сделали выговор за то, что она обсуждает свою старую фракцию, но сейчас необычные обстоятельства. Ни в какое другое время нашей обычной жизни ей бы не позволили сопровождать своего друга, подозреваемого в предательстве, на допрос.
— Остальные в порядке? — спрашиваю я. — Юрай, Линн, Марлен?
— Все здесь, — отвечает она. — Кроме брата Юрая, Зика, он с остальными Бесстрашными.
— Что?! — Зик, который обеспечивал мою безопасность на кабеле?
Лифт останавливается на верхнем этаже, и люди выходят друг за другом.
— Знаю, — отвечает она. — Никто не думал, что так будет.
Она хватает меня за руку и тянет к дверям. Мы спускаемся по черному мраморному коридору. Должно быть, тут легко потеряться, все выглядит совершенно одинаковым. Мы спускаемся по очередному коридору и проходим сквозь двойные двери.
Снаружи «Морг Центр» представляет собой приземистый блок с узкой приподнятой центральной частью. Внутри это трехэтажная комната с дырками вместо окон. Я вижу темное беззвездное небо над собой. Здесь мраморные полы белого цвета с символом Искренних в центре. Стены освещены рядами тусклых желтых огней, создающих ощущение, будто комната пылает. Каждый голос здесь отражается эхом.
Большинство Искренних и оставшиеся Бесстрашные уже собрались. Они сидят на многоуровневых скамьях, расположенных по периметру комнаты, но не всем хватает места, поэтому некоторые толпятся вокруг символа Искренних. В центре символа между разновесными весами стоят два стула.
Тобиас берет меня за руку, и наши пальцы переплетаются. Бесстрашные охранники ведут нас в центр комнаты, навстречу раздаются шепот и насмешки. Я замечаю Джека Кана в первом ряду многоуровневой скамейки.
Пожилой темнокожий мужчина выходит вперед, держа в руках черную коробку:
— Меня зовут Найлс, — говорит он. — Я буду вашим собеседником. Вы, — он указывает на Тобиаса. — Сделайте шаг вперед, пойдете первым.
Тобиас сжимает мою руку и затем отпускает, оставляя стоять с Кристиной на краю символа Искренних.
Найлс открывает черную коробку. Там лежат две иглы: одна для Тобиаса, вторая для меня. Так же он вытаскивает из кармана антисептик и передает Тобиасу. В Бесстрашии о таких вещах не сильно беспокоятся.
— Инъекция будет сделана в шею, — сообщает Найлс.
Слышу, как Тобиас распыляет себе на шею антисептик.
Найлс делает шаг вперед и погружает иглу в шею Тобиаса, вводя ему в вену голобоватую жидкость. В последний раз я видела иглу в шее Тобиаса, когда Джанин ввела его в новое моделирование, которое, как она считала, эффективно даже для Дивергентов. Тогда я думала, что потеряла его навсегда.
Воспоминание заставляет меня содрогнуться.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Перевод: Надя Подвигина, Катерина Мячина, Воробьева Галина, Екатерина Забродина, Вика Фролова, Андрей Кочешков, Суглобова Валентина, Маренич Екатерина, Мартин Анна
Редактура: Валентина Суглобова, Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
— Я задам тебе ряд простых вопросов, пока сыворотка еще полностью не подействовала, поскольку требуется полный эффект, — говорит Найлс. — Так, как тебя зовут?
Тобиас сидит, сутулясь, с опущенной головой, такой же тяжелой для него, как и собственное тело. Он хмурится и корчится в кресле, и, сквозь стиснутые зубы, отвечает:
— Четвертый.
Может быть, невозможно лгать, находясь под сывороткой правды, но согласитесь: его зовут Четвертый, пусть это и не имя, данное ему при рождении.
— Это прозвище, — говорит Найлс. — Как твое настоящее имя?
— Тобиас, — отвечает он.
Кристина толкает меня:
— Ты знала это?
Я киваю.
— Как зовут твоих родителей?
Тобиас открывает рот для того, чтобы ответить, но затем сжимает челюсть, чтобы слова не вырвались наружу.
— Разве это важно? — спрашивает Тобиас.
Окружающие меня Искренние бормочут что-то друг другу, некоторые из них хмурятся. Я поднимаю бровь и смотрю на Кристину.
— Очень трудно не сразу отвечать на вопросы, пока действует сыворотка правды, — говорит она. — Это значит, что у него действительно сильная воля. И есть, что скрывать.
— Быть может, раньше это и не было важным, Тобиас, — говорит Найлс. — Но теперь, когда ты сопротивляешься, тебе придется ответить на вопрос. Имена родителей, пожалуйста.
Тобиас закрывает глаза.
— Эвелин и Маркус Итаны.
Фамилии — просто дополнительные средства идентификации, полезны только для предотвращения путаницы в официальных документах. Когда мы вступаем в брак, один из супругов должен взять другую фамилию, или оба должны принять новую. Тем не менее, имея возможность менять имена от семьи к фракции, мы редко вспоминаем о фамилиях.
Но каждый знает фамилию Итан. Это легко понять хотя бы по тому, какой возникает шум сразу, как Тобиас ее произносит. В Искренности все знают Маркуса, как наиболее влиятельного правительственного чиновника, и некоторые из них, должно быть, читали статью Джанин о его жестокости с сыном. И это была единственная правдивая вещь. Теперь все знают, что Тобиас и есть тот самый сын.
Тобиас Итан — мощное имя.