— Дорогу! Дорогу! — зычно прокричал кучер, управлявший каретой, которая была запряжена четвёркой вороных.
Народ расступился, артисты тоже держались в стороне, не прекращая, однако же, своих выступлений. И тут — вот незадача! — одно из цветных колец улетело слишком далеко. Подхватить его мне не удалось. Это было бы ещё полбеды: ну, неидеально прошёл номер, так что с того? За порцию хорошего настроения зрители готовы простить артисту очень многое. Беда заключалась в том, что, пролетев по инерции несколько ярдов, кольцо приземлилось прямо под ноги одной из запряжённых в экипаж лошадей.
Испуганное животное попыталось встать на дыбы, остальные отреагировали на его рывок, карета резко дёрнулась и остановилась. Из-за занавешенного тёмной тканью окошка послышалась ругань на чужом языке. Здесь, на границе, многие без труда сумели определить, что сидевший внутри мужчина говорил на эркландском наречии, в чём-то похожем на язык Эрталии, но также имевшем и характерные отличия. Конный, сопровождавший карету и до сих пор ехавший чуть позади, приблизился к дверце и склонился к окошку, слушая своего хозяина. Меж тем многие из прохожих, случайно получивших возможность наблюдать столь неординарное зрелище, обратили внимание на корону, выведенную золотистой краской на стенках кареты.
Конный жестом одетой в перчатку из плотной материи руки подозвал уже торопившуюся к месту происшествия стражу. Нескольких высокомерно брошенных слов было достаточно, чтобы блюстители порядка в несвойственном им обычно рвении бросились к циркачке. И, сообщив, что девушка арестована, увели её с площади в неизвестном направлении.
Глава 13
Сидеть в тюрьме мне, честно признаться, уже доводилось, и даже не один раз, а целых два. Но ни разу — на территории родной Эрталии, так что можно сказать, что теперь я заполняла пробел в образовании.
Не стану утверждать, будто зрелище, которое мне довелось сейчас наблюдать, внушало чувство гордости за свою страну. Условия моих предыдущих заключений были получше. Впрочем, тогда меня и не сажали как циркачку, то есть фактически как нищенку, что, без сомнения, отражалось на месте содержания.
Здание, в котором я сейчас находилась, — или, как минимум, мой этаж, — явно не строилось изначально как тюрьма. По-моему, это был просто длинный подвал с неровными стенами и кривым потолком, который кое-как поделили на камеры при помощи решёток. В итоге, хотя в каждой такой камере находился один, максимум — двое заключённых, одиночество было последним чувством, испытываемым присутствующими. Небольшие участки сплошных, а не решётчатых, стен предоставляли заключённым кое-какое личное пространство, но назвать его внушительным было нельзя при всём желании. Так что сейчас я занималась тем, что разглядывала своих товарищей по несчастью. Не с откровенным любопытством, конечно. Просто сидела на полу, согнув ноги в коленях и обхватив руками, и время от времени бросала то вправо, то влево мрачные взгляды исподлобья.
С одной стороны — женщина, немного старше меня и, судя по манерам, лёгкого поведения. Любопытно, что она совершила: за нецеломудренный образ жизни сам по себе в тюрьму не сажают. Вид у неё мрачный, но особо радостных людей здесь и не бывает. То и дело закусывает губу, хмурится своим мыслям. На лице явственно проступили морщины. Признаки старения, как правило, прежде времени приходящие к женщинам её профессии и не прячущиеся сейчас под слоем густо нанесённой косметики.
С другой — мужчина среднего возраста, с короткой неухоженной бородой, возможно, выросшей уже за время заключения. На общем фоне довольно много двигается: то и дело принимается ходить туда-сюда по камере. При этом в его движениях нет нервозности; складывается впечатление, будто человек прогуливается по мостовой. Привлекает внимание также любопытное сочетание живого взгляда и каменного (в остальном) лица. Словно человек старательно прячет эмоции, но не теряет при этом внимательности к происходящему вокруг.
Громкие шаги, звяканье подпрыгивающих на поясе ключей. Появившийся в коридоре офицер охраны ведёт себя развязно, словно насмехаясь над положением заключённых. А может быть, просто демонстрирует своё превосходство всем присутствующим, включая стражника, послушно семенящего за ним. Стражник, кстати сказать, производит более приятное впечатление, чем офицер. Уже немолодой, хотя телосложение и род занятий наводят на мысли о немалой физической силе. При этом вид он имел не только не высокомерный, но и совершенно беззлобный. Просто выполняет человек свою работу — без ненависти, без чувства собственного превосходства, без стремления возвыситься в своих глазах за чужой счёт.
А вот о молодом офицере всего этого сказать было нельзя.
— Кара Роллес? — обратился он ко мне, лениво растягивая гласные.
— Да. — После продолжительного молчания голос прозвучал совсем тихо. Я прокашлялась и, вставая на ноги, повторила: — Да.
— Очень нехорошая история. — Офицер укоризненно поцокал языком. — Остановили карету эркландского принца. Тут, — он небрежно кивнул на услужливо протянутую стражником папку с документами, — сказано, что с высокой долей вероятности речь идёт о неудавшемся покушении на жизнь его высочества.
— Какое покушение?! — бледнея, воскликнула я. — Не было покушения. Просто нелепая случайность, только и всего. Откуда мне было знать, что его высочество проедет через площадь, да ещё и именно в этот день?
Кривила душой, конечно. Отлично я знала, где и в какое время проедет принц. Ещё и кольцо под копыта нарочно запустила. А вот покушения никак не планировала, тут всё честно.
— Так-таки и неоткуда? — Рука офицера, просунувшаяся между прутьев решётчатой двери, погладила меня по щеке, после чего попыталась скользнуть чуть ниже, но я поспешно отстранилась. — Лучше, знаешь ли, раскаяться. Честно рассказать, как дело было. Излить душу. Станет легче. Сама увидишь.
— Не понимаю, о чём вы, — отрезала я, отступив в глубь камеры.
— Хорошенькая, — невпопад протянул офицер, откровенно раздевая меня глазами. — А строить из себя невинную недотрогу поздно. Раньше надо было думать, а сейчас попалась уже.
— Что вы себе позволяете? — вскинулась я.
Кроме наших голосов, в коридоре не раздавалось ни звука. Заключённые прильнули к решёткам, внимательно ловя каждое слово.
— Я, радость моя, что угодно могу себе позволить, — самодовольно сообщил офицер. — Здесь, можно сказать, моё царство. А вот тебе лучше бы вести себя попослушнее и не дерзить.
— Я ни на кого не покушалась и ни в чём не виновата, — упрямо повторила я.
— То есть ты у нас с норовом, — заключил офицер, склонив голову набок. — Ну что ж, в таком случае проведём допрос по всей форме. Чтобы в дальнейшем неповадно было. Давай! — распорядился он, даже не глядя на стражника, но тот суть приказа уловил.
Офицер даже снизошёл до того, чтобы забрать у помощника папку с бумагами, и держал её, пока тот отпирал дверь камеры, а затем надевал мне на руки кандалы. После чего мне велели выйти в коридор, а затем повели в неизвестном направлении. Прильнувшие к решёткам заключённые провожали циркачку взглядами — сочувственными, любопытными, испуганными, равнодушными.
Втроём мы молча поднялись по старой каменной лестнице с узкими, неровными ступенями и нырнули в коридор следующего этажа. Здесь тоже тянулись камеры, но помимо них имелось также несколько кабинетов, предназначавшихся как для ведения допросов, так и для отдыха офицеров (простым охранникам ничего, кроме небольшого закутка в конце коридора, не полагалось). Как раз в один из таких кабинетов мы и вошли. Удостоверившись в том, что дверь плотно закрыта, стражник поспешно освободил меня от кандалов.
— Простите, госпожа, если что не так, — приговаривал он, снимая с моего запястья первый «браслет». — Я постарался вам пошире подобрать, но, вижу, всё одно слегка натёрли. Но вы в них недолго совсем, заживёт быстро.
Второй «браслет» с тихим щелчком соскочил с запястья, и я с улыбкой обернулась к стражнику.
— Всё хорошо, — заверила его я. — Вы отлично справились со своей ролью.
— Да что там той роли-то? — смутившись, пробормотал он, но похвалой от «высокого начальства из столицы» явно остался доволен.
— А я? — тут же заревновал Нарцисс, привычный облик которого значительно легче угадывался в образе офицера, чем в недавнем костюме охотника.
— Ты тоже, — фыркнула я. — Роль мерзавца тебе удалась на ура, даже и не знаю, о чём это говорит?
— О том, что я — хороший артист, — выбрал удобную ему интерпретацию Нарцисс.
— Угу, можно сказать и так.
— Если вам ничего не нужно, я вас оставлю? — Стражник, ко всему прочему, оказался человеком сообразительным и понял, что в его присутствии мы деловые вопросы обсуждать не будем. — Вот, госпожа, я тут принёс на случай, если захотите поесть.
— Ты тоже, — фыркнула я. — Роль мерзавца тебе удалась на ура, даже и не знаю, о чём это говорит?
— О том, что я — хороший артист, — выбрал удобную ему интерпретацию Нарцисс.
— Угу, можно сказать и так.
— Если вам ничего не нужно, я вас оставлю? — Стражник, ко всему прочему, оказался человеком сообразительным и понял, что в его присутствии мы деловые вопросы обсуждать не будем. — Вот, госпожа, я тут принёс на случай, если захотите поесть.
Он указал на придвинутый к дальней стене стол, на котором красовался поднос с несколькими тарелками и кружкой. Беглый взгляд выхватил ломоть чёрного хлеба, овощи, куриную ногу и две картофелины в качестве гарнира. Вне всяких сомнений, самое лучшее, что можно здесь раздобыть.
— Спасибо! — искренне поблагодарила я. — Вы меня балуете. Эдакими темпами я скоро раздамся вдвое, и заключённые будут недоумевать, как мне такое удаётся на тюремных харчах.
Стражник, усмехнувшись, пробормотал что-то насчёт того, что такой стройной госпоже, как я, подобное не грозит, и удалился, оставив нас одних.
— Итак, кто? — спросила я, разом отбрасывая шутливый тон.
Взяла с подноса огурец и с хрустом откусила. Немного подкормиться и правда не мешало, но курица — всё же перебор: в роль надо входить.
— Твой сосед справа.
Нарцисс отошёл ко второму столу, отодвинул стоявший перед ним стул и присел на столешницу.
Ага, значит, тот самый мужчина с бородкой и любопытным взглядом. Что ж, я с самого начала ставила на него.
— Удачно совпало, — продолжал Нарцисс. — Рядом с ним как раз освободилось место, нам оставалось лишь позаботиться о том, чтобы до тебя его никто не занял.
— Даже за место в тюремной камере приходится бороться, — философски изрекла я.
— Такова жизнь, — поддакнул напарник.
Но дальше вдаваться в философские рассуждения не хотелось. Итак, Вильям Таггарт, урождённый эркландец, работающий на лорда Ромеро. Напрямую он с герцогом, конечно, дела не имел: не того полёта птица, но из достоверных источников было известно, что он неоднократно встречался с небезызвестным Грегори Уолфордом. Тем самым, который не так давно безуспешно пытался похитить принцессу Лемму. Таггарт был небогат, но изворотлив и умён и за хорошее вознаграждение выполнял для своего нанимателя самые разнообразные поручения. В Эрталии он появился девять дней назад, то есть незадолго до официального визита его высочества Освальда Эрталийского, и это совсем не походило на случайное совпадение.
— Время побега уже известно?
Огурца всё-таки оказалось недостаточно, и я взялась за хлеб.
— Да, — кивнул Нарцисс. — Через три дня. Вечером, в шесть.
— Маловато времени. — Я недовольно покачала головой.
— Хватит, — не согласился агент. — Я в тебя верю.
Я лишь неопределённо фыркнула. Специалист я, конечно, неплохой, но чудеса творить не умею, так что дальнейшее развитие событий зависело отчасти от везения. Впрочем, такое в нашей службе случается не столь уж редко.
— Как будет проходить побег? — решила уточнить я. — Подкуп?
— Ага, — весело подтвердил Нарцисс. — Причём аж троих охранников, на разных участках. Из них один — наш человек, который, собственно, и подал приятелям Таггарта идею. Зато остальные двое подкуплены совершенно по-настоящему.
— Что с ними потом будет? — полюбопытствовала я, дожёвывая хлеб.
Впрочем, не так чтобы меня это особенно сильно беспокоило.
— Не знаю. — Нарцисс безразлично пожал плечами. — Это не наша головная боль, пускай начальник тюрьмы разбирается. Но не сразу, только после того, как дело закончим.
Решив, что все важные обсуждения завершены, да и переедать нынче не стоит, я взяла стул, придвинула его спинкой к столу и уселась.
— Приступай! — с готовностью заявила я, устроившись поустойчивее и распрямив спину.
Нарцисс сразу малость помрачнел, а вот спрашивать, к чему именно приступать, даже не подумал. План был разработан заблаговременно.
Агент встал напротив и, поджав губы, принялся разглядывать моё лицо.
— Ну, чего ждёшь? — поморщилась я.
Он посмотрел на меня с укоризной и раздражённо бросил:
— Готовлюсь.
— Чего тут долго готовиться? — возмутилась я. — Не ножи ж метаешь! Кулаком не промахнёшься.
— В этом-то и дело, — непонятно проворчал Нарцисс.
— Слушай, мне нужен на лице красивый синяк, — озвучила и без того очевидное нам обоим я. — Крупный и бросающийся в глаза. Ты что, хочешь, чтобы я сама его себе устроила? Лицом об угол стола ударилась? Так мне инстинкт самосохранения не позволит.
— А если я буду бить, то позволит? — полюбопытствовал парень.
— Будет непросто, — признала я. — Но постараюсь тебя не покалечить.
И я демонстративно спрятала руки за спину.
Но отчего-то от этого жеста стало только хуже. Нарцисс демонстративно закатил глаза и отвернулся.
— В чём дело? — напустилась на него я. — Ты что, людей никогда не бил, что ли?
— Бил, конечно, — передёрнул плечами агент.
— А по лицу?
— Приходилось.
— Так в чём же тогда сложность?
— Сама не догадываешься? — огрызнулся он. — Женщин бить не доводилось. Тем более даже не пытающихся сопротивляться. И уж тем более…
Он почему-то не закончил, только посмотрел как-то странно и махнул рукой.
— Слушай, мы же обо всё договаривались! — раздражённо напомнила я.
Право слово, что ещё за сантименты?
— Ты просто рохля! — заявила я, презрительно скривив губы.
Нарцисс, отошедший было на полшага и глядевший в сторону, резко развернулся ко мне. Лицо его побледнело прямо на глазах, зубы сжались.
— Да-да, и нечего так на меня смотреть! — продолжала я. — Ты — тряпка! Даже не знаю, как тебя держат на этой службе. Ты же не способен выполнить приказ, какой из тебя мужчина? Между прочим, если на то пошло, в постели ты тоже полный ноль. Ничтожество и есть.
В следующий момент лицо обожгло болью, и я со стоном прижала руку к левой скуле.
— Вот то-то же, — процедила я, когда самая острая боль отступила.
— Не обольщайся: я отлично понял твою игру, — отозвался Нарцисс, покачивая рукой, будто стряхивая с неё последствия своих недавних действий. — Ты специально всё это говорила, чтобы я тебя ударил.
— Какой ты умный! — притворно восхитилась я. Сколь это ни смешно, я слегка на него сердилась за боль, которую сейчас испытывала. — Тем не менее мой приём сработал.
— Не совсем, — проворчал агент. — Просто ты чуть-чуть облегчила мне задачу, и я решил, что необходимо использовать момент.
— Зато теперь сосед поверит, что со мной обращались здесь крайне жестоко, — переключилась на положительные стороны ситуации я.
Нарцисс подошёл ближе и склонился над моим лицом.
— Очень больно?
— До свадьбы заживёт.
Не считая нужным далее развивать тему, я соскочила со стула и продолжила работать над своим внешним видом. Разорвала в одном месте подол, так, что при ходьбе стало высоко обнажаться бедро. Как следует смяла юбку. Тут добиться заметного результата было непросто: за время сидения в камере она и без того успела приобрести не самый опрятный вид. Затем взялась за верхнюю часть платья. Хотела надорвать совсем чуть-чуть, но ткань всё никак не желала подаваться, а когда я наконец одержала в этой битве победу, порвалась сильнее, чем я планировала. Вид теперь открывался пикантный, хоть и не так чтобы совсем непристойный.
— С рукавом помоги, — обратилась я к Нарциссу, будто только сейчас вспомнив о его присутствии. — Самой себе разрывать неудобно.
Подойдя ко мне почти что вплотную, агент, однако же, не спешил заниматься рукавом. Сперва взял в ладони моё лицо и повернул к свету, чтобы рассмотреть уже вне всяких сомнений украшающий скулу синяк.
— Красиво? — полюбопытствовала я. — А когда нальётся фиолетовым, будет ещё живописнее.
Он не ответил, только мягко приложил к синяку тыльную сторону ладони, оказавшуюся неожиданно — и приятно — прохладной. Наши губы встретились довольно неожиданно, а через несколько секунд Нарцисс уже усадил меня на рабочий стол, который предварительно одним резким движением освободил от бумаг. Его рука воспользовалась столь удачно обеспеченным мною вырезом, заскользила вверх по бедру, быстро переключившись с внешней его стороны на внутреннюю, то и дело жадно сжимая ногу, до боли в мышцах. Ладно, пусть будут и здесь синяки, для нашего дела оно только к лучшему. Для нашего служебного дела, я имею в виду.
Нарцисс отпустил наконец моё бедро, но только для того, чтобы задрать юбку. Туфли я давно уже сбросила, и босые ноги болтались в воздухе. А губы Нарцисса впились теперь в мою шею.
Нечестный приём. Можно сказать, удар ниже пояса. Не потому, что болезнен, и не из-за ассоциаций с книжными вампирами. Просто, во-первых, кожа на шее невероятно чувствительна, и когда мужчина мягко щекочет её кончиком языка, забываешь решительно обо всём. А во-вторых, вынужденно откидывая голову, перестаёшь видеть что-либо, кроме потолка (и то — если достаёт силы воли держать глаза открытыми). Контролировать ситуацию при этом начисто перестаёшь, даже отслеживать происходящее — и то не можешь, разве что с помощью слуха и осязания. Слух при подобных обстоятельствах даёт мало, и вся твоя жизнь фактически сводится в эти томительные секунды к осязанию. Ни на что иное тебе права не оставляют.