Я стонала, совершенно не задумываясь о том, слышно ли это за дверью. В конце концов, по легенде меня для того и привели сюда, чтобы изнасиловать. В особо изощрённой форме. И в изощрённости Нарциссу было не отказать. В мире не осталось ничего, кроме его рук и губ, да белого потолка, безнадёжно проигрывающего им в привлечении моего интереса.
Ощутила Нарцисса в себе и зашипела, прикусив губу. Он двигался, одновременно поддерживая мою спину, а я запустила пальцы ему в волосы. Вскоре его рука проникла в столь неосторожно созданное мною декольте. Нырнула вниз, нащупала белую ткань, плотно обматывавшую грудь: такая нередко заменяла корсет девушкам более низкого сословия. Место для мужского пальца всё равно обнаружилось, и он проник под ткань, в ложбинку между грудей. Методичные движения вперёд-назад поначалу не возымели особого эффекта, но постепенно настойчивость оказалась вознаграждена. Бельё стало менее обтягивающим, и Нарцисс сумел просунуть под него руку, сжимая упругую грудь, легко помещающуюся в крупной ладони.
Будто гордясь таким достижением (а может быть, так оно и было), он вошёл в меня особенно глубоко и одновременно по-хозяйски прикусил мою нижнюю губу. Я ощутила во рту солоноватый привкус, но вместо того чтобы попробовать отстраниться, посильнее сжала пальцы. Даже если рискую вырвать клок волос, насильника ведь не жалко, верно?
Вторая рука Нарцисса отпустила мою спину и скользнула под юбку, сперва заставив ещё сильнее раздвинуть бёдра, а затем принявшись ласкать чуть выше той точки, где его тело теснее всего связалось с моим. Я была вынуждена оставить его волосы в покое и опереться руками о столешницу, дабы удержать равновесие. Мысли путались, а загадка осталась только одна: которая часть его тела быстрее доведёт меня до исступления. Грудь тоже не отпускали умелые мужские пальцы, и я металась между конкурирующими за моё внимание ощущениями, начисто позабыв и про камеру, и про стражника за дверью, и про потолок, лишь изо всех сил цепляясь за собственное сознание, стараясь не сдаться слишком быстро, как можно дольше продлить эту сумасшедшую, изощрённую пытку, разрывающую тело и душу на несколько частей.
Когда я наконец сдалась, орала, наверное, так, как если бы мне прижигали раскалённым железом пятки. Движения пальцев Нарцисса не прекращались ещё некоторое время, дразня, издеваясь, удостоверяясь в том, что я дойду до самого конца, не потеряв даже тысячной доли возможных ощущений. Потом рука вновь возвратилась к моей спине, позволяя чуть-чуть расслабиться, а толчки в моём теле стали более частыми, и прекратились лишь после того, как из груди его вырвался практически звериный рык.
Когда я соскочила со стола, едва удержалась на ослабевших ногах и с низким стоном упала на стул.
В камеру я возвратилась только что не с фанфарами. Во всяком случае, мой внешний вид был весьма впечатляющ и не оставлял ни малейших сомнений насчёт того, что именно происходило со мной во время отсутствия. Волосы растрёпаны, платье разорвано в нескольких местах и украшено весьма характерными пятнами, из декольте торчит бельё, на скуле синяк, на шее засос, губа прикушена. С меня следовало бы в срочном порядке писать портрет, но, увы, в соседней камере сидел отнюдь не художник.
Всё тот же стражник молча снял с моих рук кандалы и подтолкнул в камеру. Я покорно вошла, правда, споткнувшись на пороге. Под заинтересованным взглядом соседа справа и сочувствующим — соседки слева доковыляла до стены, села на пол, обхватила руками колени и опустила голову. Во-первых, такое поведение соответствовало выбранному мной образу, а во-вторых, сейчас, когда я прятала лицо, заключённые не имели возможности видеть время от времени появляющуюся на нём улыбку.
К ужину не притронулась. Причина опять-таки двойная: и легенда, согласно которой мне сейчас совершенно не хотелось есть, и качество доставленной в камеру каши. Хоть я и отказалась в кабинете от курицы, простое угощение, которым я всё-таки воспользовалась, было значительно аппетитнее содержимого арестантской миски.
Потом всё с тем же бледным, каменным лицом, без слёз, без жалоб, без истерик легла, повернулась лицом к стене и так провела всю ночь.
Нарцисс снова появился около десяти утра. Раньше было никак не возможно: приличные начальники на заре по коридорам не шастают, они в это время изволят почивать. Десять, сказать по правде, тоже было рановато, но, видимо, слишком долго оставлять меня без присмотра агент просто не желал.
— Эй, Роллес! — рявкнул он, остановившись у двери моей камеры.
Я сидела лицом к стене, обхватив себя руками и слегка покачиваясь из стороны в сторону. Голос «офицера» заставил меня вздрогнуть и обернуться — реакция, которая последнему, несомненно, понравилась.
— Ну как, поняла, где твоё место? — продолжал глумиться он.
Я промолчала, лишь одарила его ненавидящим взглядом исподлобья.
Нарцисс нахмурился, якобы недовольный таким проявлением характера.
— Встать! — гаркнул он так, что, должно быть, на ноги поспешили подняться все заключённые на этаже.
Я не стала исключением.
— Подошла к двери, быстро! — всё так же громко рявкнул Нарцисс.
Я помешкала секунду-другую, но затем всё-таки послушалась.
«Офицер» быстрым, хорошо отработанным движением просунул руку между прутьями, схватил меня за шею и прижал лицом к решётке.
— До сих пор не поняла, как надо себя вести? — прошипел он, но так, чтобы обитатели соседних камер точно расслышали.
Его вторая рука заскользила по моему платью, жадно обхватила грудь и принялась мять её всё сильнее, будто это вовсе и не была плоть живого человека. Моё лицо исказила гримаса, я дёрнулась, пытаясь отстраниться, но пальцы сильнее сжались на шее, вынуждая остаться на месте. Ещё немного пошарив руками по моему телу агент отстранился сам.
— Похоже, я мало тебя вчера поучил, — заявил он, прищурившись. — Ну-ка, доставь её ко мне в кабинет! — обернулся он к стражнику.
После чего спокойно зашагал прочь.
Стражник зашёл в камеру. После вялого сопротивления с моей стороны руки вновь оказались скованы, и меня, как и накануне, вывели в коридор.
В кабинете снова был накрыт стол, но не как вчера. На этот раз здесь красовалась целая утка, варёная картошка, от которой ещё шёл пар, зелёный горошек, белый хлеб и — на отдельных блюдах — фрукты и овощи в больших количествах.
— Ешь давай, а то в привидение превратишься, — первым делом кивнул в сторону стола Нарцисс.
— А не боишься, что в дверь камеры не пролезу? — полюбопытствовала я.
— Кстати, не самая большая трагедия в жизни, — хмыкнул он. — Брось, тебе здесь не годами куковать. Осунуться всё равно бы не успела.
— Но и растолстеть тоже, — проворчала я, но к столу всё же присела. Есть хотелось, запах был умопомрачительный, да и потом, Нарцисс прав: глобальных изменений в моей комплекции за пару дней произойти не должно. — Я понимаю: мясом здесь некоторых всё-таки кормят. Но разве в тюрьме можно раздобыть виноград? — удивлённо спросила я, покачивая в руке гроздь с крупными зелёными ягодами.
— В тюрьме — нельзя, — отозвался Нарцисс и, повернувшись ко мне спиной, отошёл ко второму столу.
В скором времени мы вновь не преминули воспользоваться этим столом не по назначению, уж коли так складывались обстоятельства. Затем я вернулась в камеру. Следующие пару часов ничего интересного не происходило.
А вот затем события потекли одно за другим. Шум шагов, на который в мрачном мире тюремного этажа реагировали все. Слишком мало здесь было развлечений, да и потом, внеурочное появление посетителей несло с собой как страх, так и надежду.
Первыми появились охранники, разносившие еду. Вроде бы ничего особенного, обыкновенный распорядок дня. Но я заметила, как один из них, дождавшись, когда другой отвернётся, сунул моему соседу в руку свёрнутую в тончайшую трубочку записку. Прочесть содержимое у меня шансов не было, однако о сути послания я догадывалась. Таггарта предупреждали о скором побеге.
Следующими, около часа спустя, тоже пришли двое: уже знакомый мне стражник, прежде сопровождавший Нарцисса, и офицер, которого я видела впервые. Худощавый блондин с правильными чертами лица и жиденькими усиками. Мимо большей части камер он проходил, даже не глядя в сторону их обитателей, возле некоторых останавливался и задавал уточняющие вопросы. Обращены они, как правило, бывали опять же не к заключённым, а к сопровождавшему офицера стражнику. Поравнявшись с моей дверью, блондин остановился. Поглядел на меня с плохо скрываемой насмешкой, потом полюбопытствовал:
— А это и есть та самая циркачка, которой так заинтересовался мой коллега?
Ага, похоже, слухи о похождениях Нарцисса достигли не только ушей заключённых. Что, впрочем, неудивительно. Напротив, было бы весьма странно, если бы стражи, скучающие здесь не меньше узников, пропустили хоть что-то из тюремных новостей.
— А это и есть та самая циркачка, которой так заинтересовался мой коллега?
Ага, похоже, слухи о похождениях Нарцисса достигли не только ушей заключённых. Что, впрочем, неудивительно. Напротив, было бы весьма странно, если бы стражи, скучающие здесь не меньше узников, пропустили хоть что-то из тюремных новостей.
— Она самая, господин офицер, — без особого выражения, просто констатируя факт, подтвердил подчинённый.
— Хорошо, — кивнул тот и, смерив меня последним взглядом, распорядился: — Доставь её ко мне в кабинет. Хочу посмотреть, что он в ней нашёл. Те, кто видел представление на площади, говорят, она очень гибкая.
И встал в сторонке, вроде бы как потеряв ко мне интерес.
— Прямо сейчас привести или попозже? — растерянно уточнил стражник.
— Сейчас, сейчас, — спокойно откликнулся офицер. — Чего тянуть-то? Времени у меня полно.
Стражник, округлив глаза, покосился в мою сторону. Я наклонила голову — движение, которое он должен был воспринять как кивок. Раз приказали вести, значит, веди.
И он послушался. Разумеется, прежде чем мои руки в очередной раз оказались скованы, я успела выудить из волос подходящую шпильку.
Мы снова поднялись по лестнице на один этаж и вновь прошли в кабинет, но только не в тот, в котором меня «допрашивал» Нарцисс, а в соседний. Впрочем, обстановка внутри была очень похожая. Разве что без ломящегося от кушаний стола. Зато бутылка с выпивкой на рабочем столе имелась, и офицер, оказавшись в кабинете, сразу же сделал пару глотков из стоявшей рядом с ней кружки.
— Пшёл отсюда, — бросил он стражнику, даже не глядя в его сторону.
Внимание блондина было полностью сосредоточено на моей персоне. Но я уже успела сделать всё, что нужно, по пути из камеры, так что сейчас мне его взгляды особенно не мешали.
Усатый стражник вновь посмотрел на меня чрезвычайно растерянно, даже испуганно. Воспользовавшись тем, что офицер всё-таки отвернулся, дабы налить в кружку и незамедлительно выпить ещё немного горячительного, я медленно кивнула, давая добро на подчинение прямому начальству.
— Может быть, кандалы снять? — попытался хоть как-то исправить положение стражник.
— Я разве что-то сказал на этот счёт? — холодно поинтересовался офицер.
Расценив эти слова как отрицательный ответ, страж оставил нас одних.
Я не двигалась с места и избегала смотреть на блондина, ожидая действий с его стороны.
— Как я погляжу, мой предшественник обошёлся с тобой не слишком-то вежливо, — заметил он.
Надо же, какой сострадательный попался. Ну прямо принц на белом коне!
— Я умею быть более ласковым. Могу заодно еды и питья подкинуть. Кстати, выпить хочешь? — И он кивнул в сторону своего стола с бутылью.
Я мотнула головой, не размыкая губ. Вот ещё, не хватало мне пить из его кружки! Кто его знает, чем он болеет, с таким-то образом жизни. Да и к содержимому бутыли у меня, признаться, доверия нет. Яда туда, конечно, не подсыпали, но вот само пойло наверняка низкосортное.
— Вот, значит, как? — Офицер нехорошо прищурился, приняв мой отказ за признак неуважения. В общем-то, был недалёк от истины. — Ну что ж, тогда придётся поговорить по-другому, — угрожающе протянул он и двинулся мне навстречу.
Я чуть не прослезилась. Человека, можно сказать, обидели в лучших чувствах. Он к заключённой со всей душой: собирался не просто так изнасиловать, а за пару глотков дешёвого вина! А она не оценила.
Офицер подошёл совсем близко. Рука легла мне на плечо, а я скривилась, почувствовав запах перегара.
— Сейчас будешь делать то, что я захочу, — сообщил он, склонившись к самому моему уху.
— Угу, — неопределённо промычала я.
И позволила кандалам слететь с рук.
Офицер взвыл, поскольку нелёгкое, в общем-то, железо приземлилось непосредственно на его правую ногу. Пока он не успел опомниться, я продолжила действовать. Сначала со всей силы наступила ему на левую ногу, для симметрии. Потом ударила коленом в паховую зону. Запрещённый, нечестный приём, зато какое удовольствие он мне доставил! Офицер согнулся, чертыхаясь (к сожалению, не фальцетом), а я, сцепив пальцы рук в замок, с силой ударила его правым локтем по спине.
Блондин упал на пол. Я позволила себе ещё пару раз его ударить: для профилактики, чтобы урок запомнил. Причём вела себя в высшей степени гуманно: била по почкам, а не по тому месту, по которому больше всего хотелось.
— Вот это да-а-а, — протянули со стороны двери.
Я обернулась. Нарцисс стоял, вольготно облокотившись о косяк, а у него за спиной виднелся запыхавшийся стражник.
— Я тут мчусь через целый квартал, чтобы её спасать, перепрыгиваю на лестницах по десять ступеней, а она здесь, оказывается, над людьми издевается, — с наигранной укоризной покачал головой агент.
— Не над людьми, — ответила я, показательно врезав стонущему офицеру ещё пару раз.
Нарцисс подошёл поближе, с профессиональным интересом оглядывая жертву моего профессионального же произвола.
— Пожалуй, — согласился он. — Но меня-то подождать можно было? Мне же тоже пар надо выпустить! Что у тебя за манера совершенно не заботиться о напарнике?
— Прости, обстоятельства не располагали, — отозвалась я без малейшего чувства раскаяния.
Мне выпустить пар нужнее.
— Что здесь происходит? — без тени недавнего высокомерия простонал блондин.
— Происходит то, — сообщил Нарцисс, присаживаясь возле него на корточки, — что тебе сегодня чрезвычайно повезло.
Стоит ли удивляться, что в глазах офицера промелькнул, скажем так, лёгкий намёк на недоверие? Однако Нарцисс объяснил смысл своих слов, продолжив:
— Тебе очень повезло, что тебя побила эта милая девушка. Если бы ей не удалось освободиться и я застал здесь другую картину, так легко ты бы не отделался. У меня рука тяжелее.
Он продемонстрировал эту самую руку, что заставило офицера в испуге отстраниться, насколько это было возможно в его положении.
— Лучше больше его не трогай, — предупредил меня Нарцисс, видимо, заметив, что моё лицо ещё не утратило кровожадного выражения. — Надо, чтобы он до суда дожил.
— А будут его судить? — мрачно возразила я. — За заключённую-то?
— Позволю себе вмешаться, но будут, — напомнил о себе стражник. — У нас с такими вещами строго. Это он сейчас себе позволил, потому что думал, что вы первым полномочия превысили, — объяснил он Нарциссу, — и потому спрос, в случае чего, тоже с вас.
— Вот и хорошо, — заключил Нарцисс. — У вас свободная камера для него найдётся? Только не такая, как у неё, — махнул он рукой в мою сторону. — А более закрытая, чтобы нельзя было ни с кем переговариваться.
— Найдём, — заверил стражник.
— Отлично, — кивнул Нарцисс. — И до окончания дела его оттуда не выпускать. Когда всё закончится, мы вас известим. Да, и по поводу ареста старшего по званию не беспокойтесь. У меня есть полномочия отдать вам такой приказ.
Я тихонько фыркнула, полуотвернувшись. Такие полномочия были у меня, а вовсе не у Нарцисса, представлявшего здесь другое государство и не имевшего никакого отношения к эрталийским властям. Но говорить этого вслух я не стала.
Я сидела в камере в уже привычной позе — обхватив руками колени, то пряча лицо, то поднимая голову, чтобы сверкнуть болезненно блестящими глазами и продемонстрировать залегшие под ними круги.
Сперва мой сосед справа просто переместился поближе и опустился на пол, прислонившись спиной к ближайшей решётке. И лишь спустя несколько минут повернул в мою сторону голову и тихо позвал:
— Эй, циркачка!
Я перевела на него отрешённый взгляд, и то лишь на долю секунды.
Однако же подобное отсутствие заинтересованности Вильяма Таггарта не отпугнуло.
— Хочешь отсюда выйти? — всё так же тихо спросил он.
Я гневно скривилась, демонстрируя тем самым, что воспринимаю его слова как издёвку.
— А ты бы не хотел? — передразнила я.
Он загадочно усмехнулся:
— Я — да.
Раскрывать карты он пока не стал.
Я пожала плечами. Мол, к чему обсуждать то, что и так очевидно.
— А что бы ты сделала, если бы вышла на волю? — продолжал допытываться он.
— Слушай, у тебя что, приступ болтливости прорезался? — недовольно прошипела в ответ я. — Не знаю, что бы сделала. Вернулась бы сюда и зарезала пару человек.
Последние слова я вроде как пробурчала несерьёзно, чтобы сосед отвязался, но такой ответ явно его удовлетворил. Больше мы в тот день не разговаривали.
Побег состоялся точно в срок. Просто в один прекрасный момент погасли оба факела, до тех пор потихоньку чадившие в коридоре. И без того тёмный этаж погрузился в кромешный мрак. Заключённых это не переполошило: не в первый раз. Порой стража забывала вовремя сменить факел. Так что к одному дополнительному неудобству, временно добавившемуся в придачу ко всем прочим, узники отнеслись с философским спокойствием. И мало кто обратил внимание на то, что факелы вовсе не успели догореть. И погасли отнюдь не по естественным причинам. А потому, что кто-то, скрывавшийся в конце коридора, воспользовался гасителем.