Перигейл сказал Лоенгрину настойчиво:
- Все хорошо!.. Все хорошо, все правильно!.. Убиты смутьяны, рознь и мятеж задушены в зародыше. Все остальные люди могут вздохнуть свободно и заниматься своими делами.
Лоенгрин кивнул с невеселым видом.
- Все верно. Но как печально...
Перигейл сказал наставительно:
- Ваша светлость, люди все-таки посложнее драконов. Драконы всегда зло, верно? А люди не только добро и зло, но и средние, каких большинство... Вот с ними хуже всего, верно?
На востоке темнота отступила перед рассветом, а затем небо робко и нежно заалело, как щеки стыдливой девушки.
Послышался стук копыт, на поляну влетел один из людей сэра Шатерхэнда, прокричал, удерживая разгоряченного коня, что стремился мчаться дальше:
- Ваша светлость!.. В крепость прибыл сэр Джонатан Орсенкнефт, это брат убитого вами хозяина. Он собирается мстить за убитого брата, отказывается вам подчиниться и сразу начал расставлять своих людей...
Лоенгрин вскочил.
- Сколько с ним?
- Пустяки, - ответил Шатерхэнд. - Он же ехал в гости к брату!.. С ним ни одного лучника или арбалетчика, только знатные рыцари...
Лоенгрин прокричал яростно:
- Все по коням! Быстро в крепость, пока он не придумал, как укрепиться против нас! Мы не должны упускать победу! Никто не смеет бросать вызов власти и устанавливать свои законы!.. Лорд Орсенкнефт должен быть повержен, силы его рассеяны, а каждый из уцелевших принесет присягу мне лично, будь он рыцарь или последний челядин!..
Сэр Шатерхэнд выхватил меч и поднял над головой. Солнечные лучи заблистали на лезвии остро и победно.
- Возьмем крепость! - прокричал он страшным голосом. - И никто больше не посмеет противиться воле герцога!
- Захватим! - крикнул сэр Харальд.
Лоенгрин повернул коня и направил его в сторону распахнутых ворот. Сердце стучит часто и сильно, нагнетая кровь и наливая все тело злой нерассуждающей мощью, что заставляла бросаться даже на громадного дракона, но и приводила к победе.
- Не отставать! - прокричал он.
Дорога трижды обошла вокруг горы, но лишь в одном месте их обстреляли. К счастью, из простых луков, стрелы отскакивали от стальных панцирей и рыцарских щитов, и всадники только сильнее настегивали измученных крутым подъемом коней.
Ворота уже закрыты, но Лоенгрин сам с двумя молодыми парнями перебрались через стену, сломили слабое сопротивление и распахнули створки.
Больше сопротивления не было, а когда Лоенгрин в сопровождении Нила ворвался в замок, там все встали на колени, за исключением барона Джонатана Орсенкнефта, брата убитого хозяина, и склонили головы.
Лоенгрин прокричал люто:
- Вам мало той крови, что здесь пролилась?.. Вы же все видели, когда вошли сюда!.. Так зачем же?
Он смотрел бешеными глазами на сэра Джонатана, тот похож на погибшего хозяина даже больше, чем брат, только чуть моложе, а рядом с ним в гордой позе стоит молодой красивый воин, по виду - его сын.
В зал заходили все новые люди, в солнечном свете двора страшно и победно блистало чужое железо. Послышались тяжелые шаги, с грохотом и победной поступью в зал вошли сэр Шатерхэнд, сэр Харальд, сэр Диттер, Торбьер, Коллинс и остальные лорды, все в запыленных доспехах, у многих покрыты свежими царапинами по железу, а у Шатерхэнда кровь стекает по боку.
Лоенгрин вскинул руку, и все остановились в ряд. Трепещущие челядины склонили головы до самого пола, страшась увидеть сверкающие глаза молодого герцога.
В зал продолжали заходить тяжело вооруженные воины, но осторожно становились вдоль стен и замирали, преданно глядя на своего вожака.
Сэр Джонатан Орсенкнефт с трудом заставил себя подняться, его подхватили под руки, но все равно чувствовал во всем теле отвратительную слабость, страх, а чувство поражения навалилось с такой силой, что отчаянно захотелось умереть и ничего этого не видеть.
Едва передвигая ноги, он приблизился к Лоенгрину и опустился на колени.
- Возьми мою жизнь, - проговорил он колеблющимся голосом, - и жизни моих сыновей, что сражались против тебя, но пощади остальных... как и людей моего погибшего брата.
- Жизнь дарована всем, - ответил Лоенгрин сквозь стиснутые челюсти.
- Я готов принести любую присягу, - начал говорить сэр Джонатан, однако Лоенгрин прервал резко:
- Нет! Поздно. Вы изгоняетесь из Брабанта навечно. Если кто-то вздумает вернуться тайно или явно, это будет нарушением моего приказа, и будет убит на месте без дополнительного суда и выяснения причин.
Барон Орсенкнефт остался на коленях, оглушенный приговором, все еще надеялся, что Лоенгрин передаст ему титул брата, как это обычно делалось, и вручит замок и земли, согласно давно заведенному ритуалу.
Лоенгрин кинул в его сторону воинам.
- Это вот... убрать!.. Выбросить за ворота.
К барону подбежали его сыновья, подхватили под руки и повели к выходу, а воины с обнаженными мечами шли следом.
Лоенгрин повернулся к Шатерхэнду:
- Сэр Шатерхэнд! Надеюсь, ваша рана не помешает вам преклонить колено перед своим сюзереном?
Шатерхэнд ответил с настороженным изумлением:
- Нет, ваша светлость...
- Тогда на колени!
Голос прозвучал так жестко и повелительно, что Шатерхэнд бездумно опустился на колено и преклонил голову.
- Сэр Шатерхэнд, - произнес Лоенгрин ясным голосом, - вы готовились вступиться за честь дочери герцога Готвальда Эльзы против графа Тельрамунда, что делает вам честь и говорит о вас больше, чем даже подвиги в бою.
Шатерхэнд пробормотал:
- Ваша светлость...
- Не перебивайте, - велел Лоенгрин. - Вы не победили бы Тельрамунда, и это знали, но вы не могли видеть, как торжествует несправедливость!.. Потому я не вижу более достойного хозяина для этой крепости и этих земель, сэр Шатерхэнд, чем вы!.. Вручаю вам виконтство лорда Хейла, а с ним и право владеть и распоряжаться крепостью, людьми, землями, имуществом и всем, что здесь находится!
За его спиной охнули, потом послышались довольные голоса. Лоенгрин кивнул, взгляд его сказал, что он с этим закончил, и рыцарь Лебедя вышел из зала стремительной походкой молодого и сильного воина.
Сэр Диттер сказал одобрительно:
- Молодой герцог жесток. Давно так не поступали с лордами. Хотя земли вроде бы каждый раз отбираются, а затем жалуются, но это уже просто ритуал, а на самом деле когда-то пожалованное на время стало наследственным.
- Лоенгрин поступил резко, - согласился Шатерхэнд. - Новая метла метет чище? Во всяком случае, неплохо бы в самом деле отбирать у некоторых земли...
Перигейл поморщился.
- Такое чревато потрясениями!
- Не у всех отбирать, - напомнил Шатерхэнд, - я сказал, у некоторых.
- Но начать отбирать у некоторых, - сказал Перигейл, - и другие забеспокоятся. С Хейлом все-таки ясно, поднял откровенный мятеж, отказался подчиняться и надеялся отсидеться за могучей стеной. Он наказан, это все понимают. И если у кого-то и проскальзывали подобные мыслишки, то сейчас каждый будет уверять герцога в преданности. Искренне или притворно, уже неважно. Главное - мир и безопасность во всем герцогстве.
На обратном пути даже кони ступают красиво и уверенно, голоса воинов звучат бодро, солнце сурово и ярко играет бликами на выпуклых частях доспехов.
Лоенгрин, как и положено, во главе, за ним знаменоносец красиво держит подрагивающее под напором ветра древко, полотнище развевается победно, рыцари выглядят не просто довольными, а счастливыми, сэра Шатерхэнда все еще поздравляют, хлопают по плечам, Лоенгрин догадывается по металлическому звону.
Сэр Перигейл догнал молодого герцога, даже донельзя довольный, сказал с широкой улыбкой:
- Как вы сумели убить одним камнем двух зайцев, ваша светлость! И противника убрали быстро и жестоко, и сэр Шатерхэнд будет вам верен, как никто больше... Да и другие рыцари увидят, что ваши приказы лучше выполнять, чем им противиться.
Лоенгрин тяжело вздохнул.
- А у меня кошки скребут, что я поступил так жестоко... Но они сами напросились, я действовал так, как был вынужден! Не понимаю... почему люди грязные и грубые чувствуют свое преимущество над чистыми и вежливыми? Да еще и этим похваляются?
- Может быть, они сильнее? - предположил сэр Перигейл.
Лоенгрин покачал головой.
- Нет. Даже самые слабые на этой грешной земле стараются выглядеть свирепыми и наглыми, они смеются нарочито грубыми голосами, растопыривают локти, чтобы казаться больше и страшнее, смотрят нахально и вызывающе...
Сэр Перигейл взглянул на него с неловкостью.
- М-да, интересные вопросы вы задаете, ваша светлость...
- Чем же?
- Я их тоже задавал, - сообщил Перигейл. - Когда мне было семь лет. С тех пор я повзрослел, а вот у вас так и осталась... такая же чистая душа, как у ребенка. Даже не знаю, хорошо ли это?
Лоенгрин сказал с неуверенностью в голосе:
- Наверное, хорошо...
Сэр Перигейл проговорил с сомнением:
Лоенгрин сказал с неуверенностью в голосе:
- Наверное, хорошо...
Сэр Перигейл проговорил с сомнением:
- А я вот не знаю.
- Почему?
Он сдвинул плечами.
- Не с детьми рядом живем, а со взрослыми. А те бывают всякими... Будешь с ними чист, как ребенок, мигом всего обдерут, да еще и дураком выставят.
Глава 6
На въезде в замок им устроили триумфальную встречу, всех забрасывали цветами, молодые девушки выбежали навстречу и целовали рыцарей, поздравляя с победой, а когда узнали про удачу сэра Шатерхэнда, что в одночасье стал виконтом и получил огромную крепость во владение вместе с большим наделом земли, от воплей радости зазвенел весь замок. «Все-таки Шатерхэнда любят, - еще раз подумал Лоенгрин, - я все правильно сделал, хватит себя винить...»
Вечером он поднялся на башню, там воздух свежее, всегда ветерок, и лучше думается, когда перед глазами такая ширь, хотя и по большей части просто дремучий мрачный лес, а справа Шельда, по которой он приплыл, но судоходной ему еще предстоит ее сделать...
Эльза тихохонько подошла сзади, хотела сесть к нему на колени, но не решилась, придвинула кресло и опустилась в него так красиво, что он растроганно улыбнулся.
- Мой господин...
- Эльза, - ответил он ласково.
Она робко взяла его за руку, переплела тонкие пальчики с твердыми, словно он все еще в стальной перчатке, пальцами.
- О чем задумались, мой господин?
- Да так, - произнес Лоенгрин медленно, - пустяки, все о хозяйстве. Эльза, как я слышал, у герцога Готвальда было двое детей. Ты, моя прекраснейшая Эльза, и твой малолетний брат Готфрид... Я ничего не напутал?
Она ответила печально:
- Нет. Ему было только семь лет.
- И где он?
- Никто не знает, - прошептала она.
- А как он исчез?
Ее прекрасные чистые глаза наполнились слезами, а голос задрожал и начал прерываться:
- Никто не знает. Никто не видел. Чужих в замке не было. А те, что были, - это наши вассалы, известные рыцари...
Он попросил:
- Ты можешь рассказать подробнее?
Она всхлипнула, он поспешно подал ей платок, она прижала к глазам, вытерла мокрые щеки.
- Говорят, - сказала она плачуще, - его украли злые колдуны. Он играл с кроликами на заднем дворе, за пределы замка выбирался совсем редко, да и то тайком, наш отец опасался за единственного наследника, велел всем приглядывать за ним...
Он подумал, помрачнел.
- Ну, исчезновение Готфрида на руку только тому, кто рассчитывал после смерти герцога Готвальда занять его трон и стать властелином Брабанта.
Она всхлипнула громче.
- Ты говоришь о Тельрамунде?
- Да, - ответил он. - Кроме того, это в характере Тельрамунда.
- Ты обвинишь его?
Он покачал головой.
- А что толку? Тельрамунд откажется. Нужны хоть какие-то улики, доказательства. А так он скажет, что я его ненавижу, клевещу, порочу. Нет, нужно что-то иное...
Он глубоко задумался, Эльза перестала плакать и затихла, глядя на него с трепетом и надеждой.
- Завтра с утра я проедусь по Брабанту, - сказал он.
Она охнула.
- Ты только вернулся!
- Я ездил наказывать, - напомнил он, - тех, кто отказался от присяги и не признавал мою власть. А завтра отправлюсь без всякого рыцарского отряда.
- Один?
Он кивнул.
- Да, это лучше всего... Ладно-ладно, ты страдаешь, когда черную работу делаю сам! Возьму Нила. Но это все, остальные пусть пока пируют и защищают замок.
Он выехал с безумно счастливым Нилом на рассвете, и когда солнце только-только зажгло в небе облака, они уже пустили коней в галоп, выбравшись за ворота.
Нил теперь держался рядом, если ширина дороги позволяет, и Лоенгрин с затаенной усмешкой заметил, что Нил присматривается к нему, когда полагает, что господин его не видит. Они ровесники или почти ровесники, но один блестящий рыцарь, к которому все относятся с уважением, даже враги, а вот второй все таскал бы мешки, несмотря на то что род Шатерхэндов один из самых древнейших на германских землях.
А этому Лоенгрину даже не пришлось доказывать свое рыцарское происхождение. Благородного человека, как говорится, видно сразу. Как держится, говорит, двигается - сразу видно, что рыцарь, благородный рыцарь, который постоянно следит за каждым словом и каждым жестом.
«Буду таким же, - поклялся себе Нил молча. - И, глядя на меня, тоже будут говорить: благородный рыцарь, отважный и учтивый, разве что малость... резкий и не всегда сдержан, но его манеры перевешивают его крохотные недостатки, посмотрите, как он держится, как едет, гордо откинувшись всем корпусом и уперевшись кулаком в бок...»
Он отдался мечтам, вздрогнул, когда под копытом резко щелкнула сухая ветка. Сверху пала густая тень, яркий день остался за спиной, над головой снова тихо переговариваются исполинские ветки, касаясь одна другой, а сами стволы, похожие на колонны лесного храма, удерживают многоэтажную массу веток, где в зелени вьют гнезда птицы, устраивают логова звери, где свой мир...
Деревья придвинулись, обступили и сомкнулись за их спинами. Солнечный свет померк, воздух стал прохладным и влажным. Сухой стук копыт затих, толстый слой преющих листьев прогибается беззвучно. Иногда под копытами влажно чавкает, брызгает зеленая слизь, там почти такой же толстый ковер зелено-красного мха, недоброго даже с виду, как и на деревьях.
Нил часто вскрикивал, его руки мелькали, как крылья ветряной мельницы под порывами ветра: крестил себя, крестил коня, деревья, землю, которую топчут конские копыта. Глаза стали как блюдца, а цветом лица мог потягаться с первым снегом.
- Ваша светлость, - проговорил он дрожащим голосом, - страшно-то как...
- Чего? - обронил Лоенгрин.
- Ну, лес страшный...
Лоенгрин хмыкнул, промолчал. В отличие от испуганного оруженосца он видел и страшных сов, затаившихся в глубине древесных пещер, никогда таких огромных не встречал, и куниц, что размерами крупнее рыси, и странные тени, что проплывают вдали за деревьями, но не уходят, следят, даже неотступно следуют справа и слева, не приближаясь и не отдаляясь.
- Говорят, - проговорил Нил и перекрестился, - там в глубине вообще живет дракон.
- А кто-нибудь его видел? - спросил Лоенгрин.
- Нет, но говорят...
Лоенгрин пожал плечами.
- Если и есть там дракон, то очень уж мелкий.
- Почему мелкий?
- А ты посмотри на деревья. Растут плотно, крылатому дракону ни взлететь, ни сесть.
- А если не крылатый?
- Тогда деревья были бы ободраны его боками. Крупному зверю пришлось бы далеко бегать за добычей. Между деревьями протискиваться надо... Мы едем медленно и то задеваем сапогами!
Нил представил себе, как дракон догоняет оленя, костяной панцирь задевает дерево и срывает кору так, что если бедное дерево и не засохнет, то рана останется на всю жизнь. Он зябко передернул плечами, хотя таких деревьев не увидел, но испуганный мозг рисует картинки одна страшнее другой.
- А вот эти зверюшки нравятся еще меньше, - произнес Лоенгрин и уточнил: - Мне. А тебе... не знаю.
Вдали за деревьями послышался наполовину свист, наполовину шипение. Нил ощутил странное оцепенение во всем теле, зябко повел плечами и начал оглядываться во все глаза, но не увидел, о ком говорит его господин.
Свист стал громче, начала кружиться голова, а деревья перед глазами качнулись и расплылись в неясные силуэты. Нил тряхнул головой, все стало на свои места, только свист усиливался, а шипение опустилось до уровня земли, почти не слышно, однако от него тело оцепенело, будто на морозе.
Из-за дальних деревьев появились странные темные существа, Нил никак не мог разглядеть, с глазами что-то творится, свист и шипение все громче, руки совсем застыли...
Он с огромным трудом коснулся пальцами рукояти меча, холодная и чужая, напрягся, стиснул челюсти и с огромным трудом вытащил до половины, и в это время тело застыло, превратилось в глыбу льда.
Лоенгрин покосился в его сторону, оруженосец превратился в неподвижную статую, рот раскрыт в беззвучном крике, но пальцы, что вытащили меч из ножен до половины, так и остались там, словно приклеенные. Даже конь застыл с поднятой для шага ногой.
Лоенгрин не двигался, вышколенный конь стоит смирно, даже ухом не шевелит. Темные фигуры выходят из-за деревьев, медленно и тяжело переваливаются на ходу, словно в клочьях темного тумана внизу прячутся короткие задние лапы.
Не будь нежитью, они бы выглядели вставшими на дыбы исхудавшими медведями, только пасти шире, а зубы блеснули мелкие, как у рыб, к тому же в два или даже в три ряда.
Конь начал вздрагивать, когда они все вышли на поляну и, окружив застывших всадников, начали сжимать кольцо. Шестнадцать, сосчитал он, за деревьями никого, так что здесь вся стая... Вон мелкие особи, а вон явно самки...
Передние фигуры протянули к нему лапы, все еще темные и с размытыми очертаниями, и тогда лишь Лоенгрин, по-прежнему не шевелясь, сказал громко и отчетливо: