- А Тельрамунд?
- Ну, - протянул Микаил, - можно предположить, что Тельрамунд был слаб или болен в тот день. Он же такой, не признается! Не захочет выглядеть слабым. Но мы понимаем, что любой человек может заболеть, руки любого могут ослабеть в какие-то дни...
Сэр Матиас сказал хмуро:
- Сомнительно. Но может быть другое...
- Что?
- Этот чужак хорош с мечом в руках, но слаб в конном бою. Потому и предпочитает смотреть на поединки, не покидая трона герцога, будто кто-то сейчас же в него сядет.
Сэр Артурас хмыкнул.
- Вообще-то желающих много. Ладно, это я так... Что будет, если он все-таки решится выйти на поле?
Матиас сказал зло:
- Он еще больше укрепит свою власть и свое влияние. Нужно как-то не допустить этого.
- Как? - спросил сэр Артурас. - Встать с другой от этого чужака стороны и нашептывать в другое ухо?
- Тогда он точно послушает Шатерхэнда.
- А что предлагаете вы?
Матиас смолчал в затруднении, зато подсказал Микаил:
- Самое лучшее вообще не допустить его до поединков. Основание есть: он не представил доказательного списка из трех поколений своих благородных предков!
- Но король Генрих...
- Здесь нет короля Генриха, - оборвал сэр Микаил. - И, кроме того, даже король не должен был тогда допускать этого чужака до поединка с Тельрамундом.
Артурас поморщился.
- Мы все знаем, зачем король это сделал. Никто не сомневался, в том числе и король, что победит Тельрамунд. Но король хотел, как и все мы, чтобы была видимость справедливого Божьего суда, когда Тельрамунд победит в поединке. Эта победа чище, чем из-за неявки противника, который то ли опоздал, то еще что-то задержало...
- И сам Тельрамунд не возражал, - напомнил Микаил. - Он предпочитал победить, так все выглядело бы намного достойнее. Но сейчас ошибка короля и самого Тельрамунда нам обходится так дорого. Однако, я уверен, у нас есть возможность не допустить этого, с позволения сказать, герцога до поединков с действительно благородными рыцарями, чье высокое происхождение доказано и документально подтверждено!
Первый день турнира закончился, на завтра назначены финальные схватки, а пока день завершили пиром, благо тучи ушли, и отмытое дочиста небо засияло сверкающей голубизной.
Столы поставили прямо на поле, так у всех выше сопричастность к жестоким схваткам, земля под столами как будто все еще дрожит под стальными подковами тяжелых рыцарских коней, слышатся яростные крики бойцов.
Торговцы, зная такие вещи наперед, цены подняли до небес, но привезли лучшие вина, лучшие фрукты, а дичь жарили тут же на огромных жаровнях и на великанских вертелах, куда насаживают целиком оленей и кабанов.
Сэр Матиас пил и веселился едва ли не громче всех, наконец сделал вид, что совсем уж захмелел, и, пьяно хихикая, произнес достаточно громко, чтобы услыхали рыцари справа и слева:
- Вообще-то я удивляюсь, с каких пор за один стол с действительно благородными людьми, чье происхождение не подвергается сомнению, сажают и лиц безродных... ха-ха!..
Шатерхэнд, что сидел на другой стороне стола, услышал, быстро поднялся, обошел стол и навис над говоруном, как грозная скала, готовая обрушиться в любой момент.
- Сэр Матиас, - прорычал он взбешенно, - вы на кого это намекаете?
Матиас пьяно икнул и, повернув голову, долго всматривался в сэра Шатерхэнда.
- Это вы... - проговорил он заплетающимся языком, - сэр Гавгальд?.. Нет, тогда сэр Туренц?
- Это я, - проревел сэр Шатерхэнд люто. - Кого вы имели в виду?
Сэр Матиас пьяно хихикнул и проговорил еще более бессвязно:
- Сэр Шатерхэнд?.. Ой, дорогой друг, я вас не узнал... богатым будете... дайте я вас поцелую...
Сэр Шатерхэнд толкнул его обратно, сказал раздельно:
- Последний раз спрашиваю, на кого вы намекаете, когда говорите такое?
Сэр Матиас переспросил непонимающе:
- Я намекаю? О чем вы, любезнейшей сэр Шатерхэнд... Ну почему вы отбиваетесь, я же вас люблю, дайте поцелую... вы так хорош... что я весь прямо горю...
Сэр Шатерхэнд опустил ему на плечо тяжелую ладонь.
- Сэр Матиас, я обвиняю вас в тяжелом, смертельном оскорблении сюзерена, которому я имею высокую честь служить!.. Я вызываю вас на поединок...
Рыцари рядом начали вскакивать, его схватили за руки, оттащили.
- Сэр Шатерхэнд, - крикнул ему взбешенно Артурас, - вы будто не видите, что он даже не различает, где у него правая рука, а где левая нога!.. Сейчас он драться не может, а утром уже и не вспомнит, что болтал!.. Это с вашей стороны недостойно, доблестный сэр Шатерхэнд!
Шатерхэнд заорал:
- Вы все прекрасно поняли! И вы, сэр Артурас!.. Но если вы полагаете, что это вам сойдет с рук, то вот моя перчатка!.. Я вызываю вас, сэр Матиас, и вас, сэр Артурас!.. Биться не до крови, а до смерти, ибо такое оскорбление смывают не кровью даже... а жизнью!
У него повисли уже и на плечах, оттаскивали и уговаривали, убеждали, наконец утащили на другой конец поля к дальним столам.
Сэр Микаил проводил их озабоченным взглядом.
- Как бы не подрались...
- А вам-то что? - спросил сэр Артурас.
Сэр Микаил сдвинул плечами.
- Сэр Матиас мой старый друг и хороший сосед, а сэр Шатерхэнд в родне, хоть и далекой, но все-таки...
К ним начали прислушиваться, и сэр Артурас, скрывая усмешку, наклонился к самому столу и шепнул тихонько в сторону Микаила:
- Чем бы ни закончилось, все равно зерно брошено в благодатную почву. Все, у кого благородные предки, теперь будут чувствовать превосходство над этим взявшимся из ниоткуда уродом.
Сэр Микаил ответил так же тихо:
- Вы совершенно точно назвали его уродом. Какой бы выделки ни был его меч и какие бы оружейники ни выковали его доспехи, он все равно урод, так как страшится сказать, кто он такой и кто его родители.
- Говорит, таков обет...
- Обет? Вон у сэра Цедервина обет: носит повязку на колене и будет носить до тех пор, пока не убьет дракона!.. Сэр Стеднер поклялся не бриться до тех пор, пока не задавит голыми руками медведя, а сэр Эдсторм дал обет ходить без левой шпоры, пока не займет первое место в рыцарском турнире...
Сэр Артурас пробурчал:
- То-то он так старается...
- А что? - спросил сэр Микаил. - Достойная цель. И всем понятная. А не называть свое происхождение... Может быть, он и вовсе сын беглого преступника? Вора?.. Сын убийцы и шлюхи, потому так ревностно оберегает эту тайну?
Сэр Артурас сказал предостерегающе:
- Тихо, доблестный друг. А то и вам придется прикидываться смертельно пьяным.
- Я не стану прикидываться, - проворчал сэр Микаил. - Я прямо так в глаза и скажу...
- Потому что уже пьяны, - определил сэр Артурас. - Еще время не пришло для громких разговоров. А потом, когда о таком заговорят, этот чужак ощутит себя в Брабанте, как уж на горячей сковородке.
Он внезапно прервал разговор, ринулся навстречу высокому статному рыцарю, что отличился в конных состязаниях.
- Простите, доблестный сэр, - вскричал он с восторгом, - не вы ли тот знаменитый Гандергейт, который отличился на Баварском турнире, выбив из седла самого Черного Герда?
Рыцарь с достоинством поклонился.
- Имею часть им быть.
- Великолепно! - сказал Артурас обрадованно. - Это великая честь - видеть такого знаменитого бойца! Я уверен, что и завтра вы себя покажете с таким же победным блеском!
Сэр Гандергейт с достоинством наклонил голову.
- Спасибо. Я буду стараться.
- Вы явно знатный турнирный боец, - сказал сэр Артурас. - Это чувствуется в каждом вашем движении. Вы наверняка побывали на многих турнирах...
Сэр Гандергейт ответил сдержанно:
- И во многих одерживал победы.
- Я так и думал, - обрадовался сэр Артурас. - А скажите, пожалуйста, встречался ли вам на турнирах рыцарь по имени Лоенгрин?
Гандергейт задумался, покачал головой.
- Нет, не припоминаю.
- Точно?
Гандергейт кивнул:
- Точно-точно.
- Может быть, вы просто забыли?
Гандергейт взглянул на него высокомерно.
- Меня не так уж часто били по голове, - сказал он, - чтобы отшибить память. Рыцарей я всех помню, даже самых мелких... из тех, конечно, кто участвовал в схватках. Любителей выпить и погулять я не запоминал.
- Спасибо, - сказал Артурас обрадованно, - вы меня просто ошеломили.
- Не за что.
- Есть за что, - возразил Артурас.
Кресло Лоенгрина как герцога и хозяина Брабанта, который принимает турнир и оплачивает все расходы, во главе главного стола, рядом блистающая красотой Эльза, возле нее затмевающая всех дикой красотой графиня Ортруда, надменная и величественная, в то же время настолько царственная, что многие рыцари, прибывшие издалека, принимали ее за герцогиню, супругу знаменитого Лоенгрина.
Сэр Перигейл спросил свистящим шепотом:
- Ваша светлость, как насчет завтрашнего дня?
- Буду зрителем, - пообещал Лоенгрин.
- Ваша светлость, - сказал Перигейл с укором, - а как же вскинутое победно копье, которым сокрушен противник, этот победный крик, что сам исторгается из всей вашей сути, это счастье победы, это дикое наслаждение, которого не даст ни одна женщина, этот взрыв ликования толпы, эти крики, хвала, улыбки девушек на трибуне и завистливые похвалы других рыцарей!.. Разве с этим что-то сравнится?
- Ну, - проговорил Лоенгрин, - с этим сравнится разве что... хотя зачем сравнивать? Давайте я вам сам налью, доблестный сэр Перигейл!
Глава 17
К неудовольствию Перигейла, Лоенгрин так и не принял участия в турнире. Злые языки тут же разнесли весть, что рыцарю Лебедя просто не позволили выступить из-за его низкого происхождения. Как известно, хорошие новости ползут черепахами и чаще всего не доползают, а недобрые - летят птицами и достигают самых дальних мест: Эльза тихонько плакала, не показывая это молодому герцогу, а когда вернулись в Анвер, там их встретили сочувственными взглядами и подавленными вздохами.
И в тот же день к воротам замка подъехала группа всадников, Лоенгрин узнал во главе отряда графа Тельрамунда. Один из рыцарей протрубил в рог, требуя открыть ворота.
Лоенгрин вышел на балкон, отсюда видно, как сэр Перигейл раздает распоряжения воинам, все разбегаются по местам споро и без лишних движений. Лучники на стенах оставили свое оружие и взяли арбалеты, так как среди прибывших двенадцать рыцарей, закованных с головы до ног в прекрасную сталь, и столько же оруженосцев, у которых доспехи почти такие же.
Эльза воскликнула в ужасе:
- Чего он прибыл?
Лоенгрин ответил нехотя:
- Обязан. Хотя я тоже предпочел бы, чтобы он... оставался у себя. Но это могут расценить, что я его боюсь или хотя бы опасаюсь. Прости, я оставлю тебя на время.
- Ты куда?
- Надо встретить, - ответил он. - Увы, долг...
Когда он спустился в зал и вышел во двор, Тельрамунд и его рыцари уже слезали с коней.
При виде герцога рыцари повернулись к нему и почтительно преклонили колена, а Тельрамунд выждал, когда герцог приблизится, и тоже склонился в жесте вассала.
- Ваша светлость, - прорычал он мощным голосом, - я прибыл... дабы лично принести... клятву покорности.
Лоенгрин ответил сдержанно:
- Очень хорошо, граф. Встаньте, коней ваших накормят и напоят, а для вас всех в зале накроют стол. Присягу принесете на полный желудок. Надеюсь, он это выдержит.
Тельрамунд поднялся, мрачный и угрюмый, как обросшая мхом скала, за ним поднялись и его рыцари. Лоенгрин смутно подивился, что Ортруда не вышла приветствовать мужа, потом решил, что поступила мудро. Ее присутствие усилило бы напряжение, при женщине мужчины всегда ведут себя более неуступчиво друг с другом, безрассудно идут на ссоры и стычки...
- Благодарю вас, ваша светлость, - прогудел Тельрамунд.
Лоенгрин кивнул, повернулся, пошел обратно, спиной чувствовуя злые взгляды всех прибывших, и старался идти ровно и неспешно.
Чуть позже в зал вошел Перигейл, Лоенгрин спросил с настороженностью:
- Зачем он прибыл на самом деле? Да еще с двенадцатью закованными в полные доспехи рыцарями... которым не уступают их оруженосцы?
Перигейл сказал негромко:
- Вы правы, ваша светлость. Я даже принял их сперва тоже за рыцарей, но тех я знаю всех, а эти... в самом деле оруженосцы, которым пора вручать рыцарские шпоры.
- С такими, - пробормотал Лоенгрин, - можно захватить неслабую крепость даже снаружи!
Сэр Перигейл сказал уклончиво:
- Формально он прибыл принести вам присягу как новому герцогу... Все-таки он якобы болел после вашего поединка, раны заживали медленно, судя по его словам... А на самом деле, гм, я бы посоветовал держать во внутренних покоях усиленный караул. Впрочем, я уже распорядился, как только они показались на дороге к замку. И сразу отобрал самых лучших бойцов. Вы только не отменяйте эти разумные распоряжения.
- Не буду, - пообещал Лоенгрин. - Сам вижу, граф прибыл неспроста.
- Долго готовился, - заметил сэр Перигейл. - Но вот... гм... готов. А что двенадцать рыцарей с ним, так виконта должны сопровождать двое, барона - шестеро, а графа как раз двенадцать знатных рыцарей.
- Все верно, - согласился Лоенгрин, - ни к чему не подкопаешься.
Перигейл оглянулся, еще больше понизил голос:
- Я буду следить, чтобы никто из них не входил в залы с оружием. Мечи и доспехи я велел сдать еще при входе. Уж простите, Нил в такую нору уволок и запер, что даже сам не сразу отыщет.
- Арбалетчиков расставить и внутри, - распорядился Лоенгрин. - В недосягаемости.
- Будет сделано, ваша светлость. Нужно опасаться только ночи, но я с вашего позволения вызову братьев Мюнтенфэрингов. Они живут поблизости и прибудут к вечеру. А с ними, как вы знаете, их дяди и племянники. Все вам верны и преданы, так что у Тельрамунда не будет шансов.
- Делайте, - одобрил Лоенгрин.
Перигейл поклонился и ушел, Лоенгрин вздрогнул, увидев в полутьме темных переходов спешащую к нему женщину в вызывающе красном платье, однако это оказалась всего лишь Эльза.
Она бросилась ему в объятия.
- Как мне страшно...
Он поцеловал ее в макушку.
- Не пугайся, меры приняты. Что у тебя за новое платье?
Она довольно прошептала:
- Нравится? Ортруда посоветовала. Говорит, жене герцога больше идет этот цвет... С графом Тельрамундом прибыли довольно знатные рыцари! Даже барон Питер Бенгстон, я не знала, что и он его вассал. Спрашивал о тебе, а когда я отказалась отвечать, он сказал, что ты, скорее всего, беглый преступник...
Она сжалась в ожидании ответа, даже дыхание задержала, но Лоенгрин рассмеялся.
- В самом деле?
- Да, - сказала она торопливо.
- Почему он так считает?
Гроза не грянула, и Эльза сказала уже чуточку свободнее:
- Во-первых, все бахвалятся своим происхождением... даже если оно ничтожно, а во-вторых, если человек что-то скрывает, значит, у него что-то позорное в прошлом...
Он подумал, кивнул.
- Логично... с позиций брабантской морали. Есть, правда, еще причины, по которым человек может скрывать свое происхождение, но здешнему населению они даже не приходят в голову. Ладно, это все неважно. Мне главное, что ты меня любишь таким, каков я есть, а происхождение не играет никакой роли.
Эльза запнулась, она увидела лицо Лоенгрина, в его глазах отчетливо мелькнуло предостережение.
- Дорогой, - вскрикнула она и прижалась к нему всем телом, - я так счастлива с тобой! Конечно же, мне ничего больше не надо. И кто ты, откуда, кто твои родители - для меня не имеет значения.
Он улыбнулся, поцеловал ее.
- Вот и хорошо, дорогая. Для меня это очень важно. Я искал женщину, которая бы верила в меня! Верила и любила таким, какой я есть... Каким видит меня, которая не нуждается в доказательствах, которая любит именно меня... А теперь беги играй, мне нужно подготовиться к присяге Тельрамунда. Это серьезное испытание для нас обоих.
Эльза прижалась к нему на прощанье еще крепче и, отстранившись, приняла достойный вид и пошла уже так, как должна ходить герцогиня, медленно и степенно, глядя перед собой и не удостаивая никого вниманием.
В ее покоях графиня Ортруда с увлечением показывала девушкам новые способы заметывания краев шелковых платков, которыми будут одаривать своих рыцарей.
Она поднялась навстречу Эльзе, по-матерински обняла ее, поцеловала и спросила жадно:
- Ну как?
Эльза помотала головой.
- Ничего не ответил. Но и не обиделся. Сказал, рад тому, что я его люблю таким, какой он есть.
- Настоящий мужчина, - сказала Ортруда. - Тебе повезло, Эльза. Он вообще просто святой! И невероятно... безукоризнен!
Эльза удовлетворенно улыбнулась.
- Да, он великолепен во всем.
- Придворные и даже рыцари в него просто влюблены, - продолжала Ортруда с восторгом. - Он галантен, отважен, вежлив, всегда готов прийти на помощь, он всегда лучше отдаст свое, чем возьмет чужое...
Эльза кивала, улыбалась, сказала наконец:
- Даже отец Каллистратий, на что уж строг, даже он признает его самым совершенным из рыцарей... из вообще всех, кого встречал в жизни. А он, как ты помнишь, прожил долгую жизнь, общался с королями и даже императорами.
- Да-да, - подтвердила Ортруда, - даже отец Каллистратий! Правда...
Она замялась, Эльза тут же насторожилась.
- Что?
- Да так, не обращай внимания.
- Нет, Ортруда, ты мне скажи! Я хочу знать все, что касается моего мужа. А это ведь касается его, не так ли?
Ортруда ответила уклончиво:
- Касается, но... ты не волнуйся, это его нисколько не порочит.
- Так что же?
- Отец Каллистратий как-то обронил, что так ведут себя великие грешники, что раскаялись и ведут праведную жизнь. Они стараются возместить все то зло, которое совершили, своими добрыми и благородными поступками. Потому Лоенгрин готов отдавать все свое, ничего не требуя взамен, потому что... - прости, это не я говорю, это говорил отец Каллистратий! - потому что когда-то он все отнимал вместе с жизнями...
Эльза спросила мертвым голосом:
- Но ведь отец Каллистратий говорит о нем хорошо?
- С восторгом, - воскликнула Ортруда. - Для отца Каллистратия это пример, что даже самые великие грешники могут раскаяться и жить даже праведнее, чем остальные люди! Отец Каллистратий относится к нему с великим уважением. Даже с величайшим!