— Не поеду! — игриво запротестовал Алик и перевернулся на живот.
— Вставай, я тебе помогу!
— Сначала подними моего лучшего и единственного друга Леху! — отпихиваясь, заверещал Алик.
Лехе хотелось полежать, но этот огромный мужик вдруг схватил его и посадил на стул. Алик был следующим.
* * *Алик лежал на Лехином плече на заднем сиденье роскошной желтой BMW М-3 и пьяно вопил песню:
— «Ты-ы совсем как во сне-е, совсем как во сне…»
— Где ты живешь? — спросил Гена Леху. Голос у него был низкий, без всякого выражения.
— Я живу в большом кирпичном доме, — отозвался Кобец, мучительно напрягая память. — На проспекте Ленина.
— Не уходи! — взмолился Алик. — Не оставляй меня с этим трезвым занудой!
В ответ Леха слабо покачал головой. Вообще-то, не смотря на изрядный шум в голове, он был занят восхищением Гениной машиной. Он в жизни не катался на такой крутой тачке. А Алик мешал ему восхищаться.
— «Я! Искала тебя! Ночами дол-ги-ми!» — продолжил тот своё пение.
— В каком кирпичном доме? — переспросил Гена. — У магазина?
— Не мешай мне петь! — гаркнул на него Алик и снова затянул: — «С у-у-ма сошла-а…»
Гена показал на ряд кирпичных домов.
— Здесь?
Леха печально и сильно кивнул.
— Ничего ему не говори! — запротестовал Алик. — Он хочет нас разлучить!
— Я тебя провожу, — будто бы ничего не слыша, сказал Гена.
Кобец был нетранспортабелен. Гена откинул переднее сиденье и попытался отделить Леху от Алика.
— Не-е! Не отдам! — завопил Алик, вцепившись в друга.
— Товарищ, верь, взойдет она… — почему-то забубнил Леха, вырываемый от его объятий.
— И на обломках самовластья, — подхватил Алик почти плачущим голосом, — напишут на-а-ши имена.
* * *Гена держал Леху за шкибон почти на вытянутой руке, так что тому оставалось только немного перебирать ногами и указывать дорогу.
— А тебя кто пригласил? Борис? — вдруг спросил Гена серьезно.
— Не-а, — замотал головой Леха.
— А кто?
— Алик.
Выражение лица Гены ему совсем не понравилось. Как вообще может нравиться лицо, на котором ничего не отражается? Гена был спокоен как танк и невозмутим как колхозная корова.
В лифте он снова спросил:
— А вы давно знакомы?
— С кем?
— С Аликом.
— Недавно. А ты? — в ответ поинтересовался Леха.
Гена презрительно скривился:
— Не твое дело. Сюда? — показал он на Лехину дверь.
Кобец кивнул, будучи не в силах возражать на его грубость.
Войдя в квартиру, он в темноте добрался до своей кровати и, грохнувшись на нее, моментально уснул.
ГЛАВА 7
Леха открыл глаза и сразу почувствовал, что просто помирает. Голова гудела и раскалывалась на два полушария.
— Ой-ё! — прошептал он и перевернулся на другой бок.
Взгляд его уткнулся в будильник. Он показывал два часа дня.
— Черт! — выругался Леха. На работу нужно было прийти к десяти. В крайнем случае — к одиннадцати.
Усилием воли он вывалил на пол верхнюю часть своего тела и кое-как дотянулся до телефона. Затащив его к себе в кровать, набрал номер офиса.
— Юротдел, — раздался в трубке голос Таньки.
— Я заболел, — прохрипел Леха. — Так что сегодня не приду.
— Господи, — перепугалась та, узнав своего начальника, — что с тобой?
— Я отравился тефтелями, — наврал Леха.
— И в чем это выражается?
— Не скажу. Вспоминайте обо мне, пожалуйста.
Не выслушав соболезнований и советов по лечению организма, Леха положил трубку и снова уснул.
Но примерно через час, ему вновь пришлось проснуться: телефон звонил прямо у него под ухом.
— Допился! — раздался в трубке ни капельки не сочувствующий голос Топ.
— Топ, — позвал ее Леха, — Ты мне друг?
— А что? Хочешь, чтобы я тебе пива привезла?
— Мне очень хреново… — пожаловался он.
— Так тебе и надо.
— Ничего мне так не надо! Ты меня бросила вчера! Хотела следить за Ярославной, а потом исчезла в неизвестном направлении. А теперь ворчишь…
— Ну ты сыч! — вознегодовала Топ. — Ты хоть знаешь, с кем я вчера познакомилась? Этот товарищ заведует всеми телефонными станциями города. И я с ним налаживала контакт!
— И на кой хрен тебе этот контакт сдался? — спросил Леха, осознавая, что пива не будет.
— Не понимаешь?
— Не понимаю!
— Терпеть тебя, Кобец, не могу! В жизни не видела мужиков тупее тебя, алкоголик несчастный!
— Да почему же сразу алкоголик?!
— Потому что ты и сам бы мог догадаться, видя, что я занята, последить за Помпадурой! А вместо этого ты своим гормональным энтузиазмом только спугнул ее и насторожил Грушкова. Каких результатов ты добился за вчерашнюю ночь? Никаких, если не считать, что теперь Боря уволит тебя на хер!
Топ кинула трубку. Да, она явно звонила не для того, чтобы удостовериться, что Леха живой.
Кобец вдруг вспомнил об Ольге Измайловой. Все-таки совершенно по-свински вчера получилось с ней: сам девушку завел, а потом бросил на полдороги. Он набрал ее номер, но там никто не отвечал. «Гуляет с Никиткой… Или по магазинам пошла», — подумалось с сожаленьем.
Ольга была хорошей: красивой и нежной. А еще доброй. В отличие от этой стервы Ярославны, которая зачем-то пытается угробить его.
Леха усмехнулся своим мыслям: ему даже поговорить о ней не с кем.
А как все-таки Ярославна прижималась к нему! Пальцы ее касались вот здесь и здесь…
При воспоминании об этом даже похмелье куда-то отступило. Улыбка сама собой выползла на Лехины губы. Он просто лежал и улыбался своим мыслям.
Нет, Ярославна определенно неравнодушна к нему. Это же очевидно!
Как она смотрела… Глаза большие, бездонные, и черные густые ресницы… Разве такая женщина может быть убийцей? Разве она может желать ему зла? Да черта с два, господа! Все, конечно, непонятно, запутано. Этот шеф ее московский, Боря, сукин сын, паразит, ненавижу…
Нет, Ярославна определенно говорила не о Лехе, когда упоминала о ком-то, кто «дезорганизован и напуган». Это кто-то другой. Просто он вчера взвинтился, психанул… Вот и подумал, что она имеет в виду его. С Ярославной надо просто переговорить. Тогда все станет ясно. Ему дела нет до ее интриг с этим мужиком из бара. Пусть она просто скажет, что Леха здесь не при чем. Пусть просто посмотрит так, как смотрела вчера…
* * *На следующее утро Леха встал на удивление свеженьким. Как будто и не было вопиющего пьянства и разврата с малолетним раздолбаем Аликом. Ночью к тому же ему приснилось что-то весьма недурственное эротического содержания, и это ощущение хотелось закрепить.
Обуреваемый положительными эмоциями, он даже заправил свою водяную кровать, чего с ним не случалось уже месяца три, если не больше. И решил убраться сегодня же вечером.
Такси поймалось почти сразу. Шофер включил приятственную музычку и даже не пытался поговорить с пассажиром, что тоже крайне радовало. Буквально через несколько минут Леха уже был на месте.
Расплатившись с таксистом, он вышел из машины. Перед подъездом стоял служебный альянсовский «Волжак», под открытым капотом которого ковырялся водитель Толик.
— Салют! — поприветствовал его Леха.
Толик поднял перемазанное лицо.
— А, это ты? Привет…
— Опять поломался?
Толик с ожесточением сплюнул на землю.
— Да все из-за этого Почкина! Помнишь, когда все наши в «Ворошиловец» ездили? Этому старому барану тоже вдруг стрельнуло повеселиться. Представляешь, звонит мне и говорит, мол, поехали. Типа у него там дело. Ну, порулили… Так ведь на обратном пути у меня фильтр полетел! Я прям как чувствовал. Еще чуть-чуть покатался и все — приплыли!
Толик еще долго жаловался на судьбу и на побитую жизнью «Волгу», но Леха его не слушал. В голове носилось сумасшедшее: значит, Евгений Маркович был тогда в «Ворошиловце»?! И ведь он курит сигары! Леха сам видел на похоронах. Потом у него и мотив есть…
Полученной информацией надо было срочно поделиться с Топ. Но ее «тройки» пока еще не было, поэтому сенсацию приходилось откладывать на потом.
Леха посмотрел на часы: время было пол-одиннадцатого.
— Слушай, Толь, я опаздываю, — пробормотал он, извиняясь. — Так что пока.
— Пока, — грустно отозвался Толик.
Ему было жаль терять собеседника и возвращаться к работе.
* * *Леха вихрем взлетел на свой десятый этаж. Кроме Насти и Таньки в юридическом отделе никого не было. Стул Ярославны был задвинут, а все бумаги лежали в абсолютном порядке. Видимо, она еще не появлялась на работе.
Расстроившись, Леха вернулся в приемную. Стажерки сидели у окна, подперев руками подбородки и как-то обиженно посматривали на улицу.
— Привет, девки, — поздоровался Леха.
— Привет, девки, — поздоровался Леха.
Но они сделали вид, что ничего не слышат.
— Вот ведь! — шепотом возмущалась Танька, — Приперлась, видите ли, сюда. Как будто ее кто звал!
— И строит из себя фифу болотную! — поддакнула Настя.
Леха подошел к ним.
— Вы чего, из-за Ярославны крыситесь? Не пришлась по сердцу?
— По-моему, кроме как тебе, она вообще никому не пришлась, язвительно констатировала Танька. — А для тебя эта Ярославна вредна: тухнешь на глазах и даже остроумие потерял.
Леха растерялся.
— Цыц, девки! Сейчас за пивом отправлю!
Настя невесело усмехнулась:
— А мы не пойдем! Это не входит в наши должностные обязанности.
— Раньше ходили, и ничего…
— Раньше мы тебя любили, а теперь пусть эта мадам любит!
— Девки, вернитесь, я все прощу! — театрально взмолился Леха. — Я же веселый и завлекательный!
— Был завлекательным, — покачала головой Танька. — А теперь-то мы тебя насквозь видим.
— И чего у меня внутри?!
— Кишки.
— Ну вот. А я-то думал, что у меня внутри лебяжий пух и розовые лепестки…
Стажерки на Лехину шутку не отреагировали и отвернулись, всем своим видом показывая, что их это нисколечки не веселит.
Как работать в такой обстановке, Леха не знал. Он немного послонялся по своему кабинету, а потом все-таки решил сходить за пивом.
— Вам захватить что-нибудь из буфета? — попытался он замириться с девками. Но они, в отличие от него, принялись за работу и отвлекаться отказались.
Вздохнув, Леха побрел вниз.
* * *Возвращаясь с двумя бутылками под мышками, Леха услышал, как из кабинета Грушкова доносятся какие-то крики. Там выясняли отношения на очень повышенных тонах.
Он хотел уже было пройти мимо, но тут дверь распахнулась, и в коридор, чуть не натолкнувшись на него, вылетел Почкин — весь взъерошенный и красный, как пионерский галстук.
— Я найду на вас управу! — закричал Евгений Маркович, грозя Софочке кулаком.
Но та только дверью хлопнула. При виде Почкина у Лехи разгорелись глаза.
— Что, выгнали? — произнес он как можно более сочувственно.
— Дикарь! — выпалил в сторону кабинета разъяренный фотограф.
Леха протянул ему вторую бутылку пива.
— Хотите?
Евгений Маркович посмотрел подозрительно, ожидая какого-то подвоха. Но Леха старательно улыбался и демонстрировал доброжелательность.
— Пойдем к окошку, покурим, — сказал наконец Почкин. — У тебя есть что покурить?
* * *Суть конфликта Евгения Марковича с Борей состояла в следующем: Грушков наотрез отказался выделять новому совладельцу альянса персональный кабинет, чем довел Почкина до настоящей истерики.
— Ладно, половина всего принадлежит Борьке, я согласен, — кипятился он, лихорадочно затягиваясь сигаретой. — Но ведь все остальное делится на меня и на Ольку с ее дитем. То есть я владею одной шестой всех этих газет, здания, даже тебя… А мне не выделяют кабинета! Как вот это так?
Почкин искательно заглянул Лехе в глаза. Тому пришлось согласно кивнуть.
— Безобразие…
— А я про что! — обрадовался Евгений Маркович, что хоть кто-нибудь его поддерживает. — И потом я говорю Грушкову: разве теперь я могу служить обыкновенным фотографом? Теперь мне надо свой отдел создавать, штат, аппаратуру новую закупать, так как я пострадал в позапрошлые выходные.
— Когда вы были в «Ворошиловце»? — наугад спросил Леха, до смерти боясь, что Почкин сейчас замкнется и из него слова не вытянешь.
Евгений Маркович скорбно затряс головой.
— Именно. Представляешь, я ведь давно ждал этого момента, чтобы хвост прищемить этому сукину сыну…
— Какому именно?
— Какому-какому… — рассердился Почкин Лехиной непонятливости. Сережке моему, едрить его налево! Этот же паразит все добро забыл, какое я ему в жизни сделал. Признавать меня отказывался. А я ведь ему отцом, почитай, родным был!
— Ну и что за момент? — осторожно оторвал его от воспоминаний Леха.
Евгений Маркович отпил из бутылки.
— Ты только никому не говори.
Леха сделал убедительное лицо.
— Могила!
— Тогда слушай… В субботу вечером я звоню Ольке, жене-то Серегиной, и зову его к телефону. А она мне и говорит, что он, мол, в «Ворошиловец» уехал за деньгами. Типа ему туда кто-то их должен был подвезти.
От удивления Леха даже рот открыл. Значит, то, что говорил Ямин об Измайловских деньгах — правда?!
— И много денег? — затаив дыхание, спросил Леха.
Почкин придвинулся к нему ближе.
— Тысяч сто пятьдесят долларов! Представляешь? Ну так я, не будь дурак, фотоаппарат на плечо и звоню Толику, чтобы отвез меня в этот «Ворошиловец». Сережка-то мне подачку такую давал — на служебной машине разрешал ездить. Вот ему, паразиту, и досталось, что отца родного не уважал! Да это еще мало…
Леха вздохнул: Евгения Марковича постоянно надо было направлять в нужное русло.
— А зачем вы туда поехали? — спросил он.
Почкин воззрился на него в крайнем удивлении.
— Ты что?! Я же тебе говорю: кто-то должен был ему передать сто пятьдесят тысяч баксов наличкой! Это же недекларированные доходы! Если бы у налоговой полиции появились фотки, где отражалась вся эта передача, представляешь, что бы она с нашим директором сделала?
Глаза Евгения Марковича горели, белая пророческая борода тряслась. По всей видимости, страсть к праведному доносу и вера в то, что за валюту могут лет на десять упечь в лагеря, остались у него со Сталинских времен.
Но Леха не стал его разубеждать.
— Так ему и вправду кто-то чего-то передал? — в нетерпении спросил он.
— Ну! Я все заснял. Весь процесс, кадрик за кадриком!
Леха посмотрел испытывающе на фотографа: тот где-то витал мыслями, задумчиво выпуская дым сквозь редкие зубы. Все-таки он мог убить Измайлова. Не специально, а просто от жадности или по глупости.
— А у вас сохранились те фотографии? — спросил Леха.
Почкин сокрушенно покачал головой.
— Все стибрили! И камеру, и пленку… Все подчистую!
— Кто стибрил? — не понял Леха.
Евгений Маркович затушил бычок о подоконник.
— Пока Сережка у костра сидел, я в кустиках поджидал, когда он пойдет деньги получать. И дождался-таки. Часов в десять смотрю, он собрался куда-то. Причем один. Ну я лесом, лесом — и следом за ним. Он выходит, значит, на причал к реке, а я с другой стороны заливчика, напротив притаился. Обзор — лучше не придумаешь! Настраиваю себе камеру потихоньку. Потом гляжу, катер едет и прямо к причалу пристает. Оттуда девица какая-то выскакивает, передает Сережке дипломат… Они открыли, а там и вправду все баксами под самую завязку завалено. Я меж тем все себе снимаю и снимаю…
— А что за девица? Вы ее знаете? — с нехорошим предчувствием произнес Леха.
Но Почкин покачал головой.
— Нет. Какая-то была — не пойми какая. В платке, в черных очках… Да и темнело уже. Не разглядел я.
— А дальше что?
— Ну, девица уехала тем же макаром, на своем катере. Сережка тоже куда-то потопал. Да мне уже было и наплевать, у меня пленочка была, где все его грешки отражались. Я бегом к машине, чтобы Толька меня в город отвез. Подхожу, все дверцы открыты, никого нет. А мы как раз напротив сортира встали. Знаешь, такие деревянные в лагерях ставят?
— Знаю, знаю…
— Ну, я камеру на заднее сидение кинул, думаю, добегу сейчас, отолью. Еще Тольку на полдороги встретил — он оказывается, тоже в сортир ходил. «Заводи, — говорю ему, — назад поедем». Тронулись мы, значит, уж почти до города дорулили, и тут мне стрельнуло пленочку-то из фотоаппарата вынуть. Оглянулся, а на заднем сиденье и нет ничего! У меня сердце упало. Я Тольке кричу: «Ты, паразит, украл?» Он же, знаешь, в свое время за кражу два года отсидел… А он так разобиделся страшно. «Обыщите! Не брал ничего!» Мол, кто-то украл, пока мы с ним в сортире сидели, не надо было оставлять дорогую аппаратуру без присмотра. Я, конечно, для порядка всю машину облазил, но так ничего и не нашел. А теперь Борька мне даже на камеру, на мой профессиональный инструмент, возмещение дать отказывается!
— Во сколько вы поехали назад? — с замиранием сердца спросил Леха.
Почкин наморщил лоб вспоминая.
— Ну… э-э… Полдвенадцатого, наверное…
* * *Евгений Маркович не врал: Толик подтвердил, что они уехали из «Ворошиловца» за полчаса до полуночи.
Леха медленно поднялся к себе на десятый этаж. Вошел в кабинет.
Ярославна сидела за своим столом, закрыв глаза ладонями. Он притворил за собой дверь, чтобы стажерки не подслушивали.
— Как дела? — спросил тихо, не зная, как начать разговор.
Ярославна подняла голову. Выражение ее лица не предвещало ничего доброго.
— Где вы были вчера? — произнесла она каменным голосом.