– Нет, Ваше Величество, я был во Франции в минуты Вашей скорби…
Мария заметила блеск слез в его глазах. Он так ей сочувствовал, что даже сейчас, через столько времени, не может об этом вспоминать без волнений?! Ее рука сжала пальцы молодого человека:
– Генри, у вас прекрасная душа!
Леди Маргарита Леннокс тоже была в восторге, она столько дней внушала и внушала своему оболтусу, что от его поведения в Эдинбурге зависит вся его дальнейшая жизнь, что он должен быть скромным, приветливым, заботливым, постараться понравиться всем!
Дарнлей постарался, он произвел прекрасное впечатление на многих не только в Холируде. Но людям все равно, с кем будет спать их королева, лишь бы им самим не мешала и не вела себя вызывающе.
Совсем недавно Мария тосковала, сама себе не сознаваясь в причине этой тоски: она боялась быть ненужной! Не шотландцам, о них королева задумывалась меньше всего, – ненужной мужчинам. Совсем недавно ее мучил вопрос: почему у подножья трона не стоит очередь из желающих заключить ее в объятья? Временами она стояла у зеркала, разглядывая свое отражение и пытаясь понять, не постарела ли, словно дальние женихи могли увидеть ее и сравнить с прошлой Марией.
Для молодой, красивой женщины, привыкшей ко всеобщему вниманию, восхищению, похвалам, комплиментам, узкий круг одних и тех же лиц, в котором к тому же мало мужчин, а те, что есть, не слишком любили и умели говорить женщине вслух приятные вещи, недостаточен, стал сковывать, казаться скучным и убогим. Отправив дочь во Францию, Мария де Гиз, с одной стороны, когда-то оказала ей неоценимую услугу, познакомив с совсем иным миром, Европой эпохи Возрождения, прекрасной Францией, а с другой – этим же отравила ей нынешнюю жизнь.
Останься Мария во Франции, все было бы замечательно, она продолжала бы блистать, собирать восхищенные взоры и комплименты… Но в Шотландии от королевы требовалось совсем другое – она должна была либо действительно править, занимаясь делами, либо просто выйти замуж, отдав власть в руки мужа. Однако замуж в Европу не брали, английская королева, издеваясь, предложила в качестве супруга своего подержанного любовника… И все вокруг стало казаться Марии мрачным и гибнущим, а положение с каждым днем все хуже…
И вдруг появился красивый мальчик, пусть не слишком умный, но хоть отчасти равный ей по крови, умеющий хорошо держаться в седле, читать сонеты, танцевать и желающий на ней жениться. Сердце Марии не просто встрепенулось, Дарнлей вдохнул в тоскующую королеву новую жизнь. Где уж тут заметить его пустоту и никчемность! И тем более его несколько странные наклонности…
Дарнлей быстро подружился с секретарем королевы Давидом Риччи, успевшим прекрасно изучить вкусы и желания своей хозяйки. Приятели стали неразлейвода, они даже спали в одной постели. Неиспорченному Эдинбургу такое не показалось странным… Зато опытный Риччи во многом помог новому другу обаять королеву. Мария потеряла голову, она смотрела на Дарнлея влюбленными глазами, засыпала его дорогими подарками, ежеминутно желала видеть рядом. Граф Леннокс, Риччи и сам Генри Дарнлей не могли нарадоваться.
Английский посол в Шотландии докладывал своей королеве сначала о приезде «милорды Дарнлеи», как прозвали красавчика между собой более прозорливые люди, видевшие не только то, что хотелось бы видеть, но и то, что есть на самом деле. Потом Рэндолф почти с горечью писал, что Мария Стюарт словно потеряла свой острый ум и способность критически оценивать окружающее, превратившись в заурядную женщину, которой уж очень хочется замуж.
Елизавета читала, смеясь, и мысленно примеряла написанное на себя. Временами мысленно произносилось: «Ой-ой…» Иногда полезно посмотреть на собственное поведение через призму чужого. Отношения между королевой Елизаветой и ее многолетней любовью Робертом Дадли за время истории со вторым замужеством Марии Стюарт сильно изменились, Елизавета словно взглянула на своего собственного любовника другими глазами.
Но смеяться над шотландской королевой, влюбившейся, как кошка, пришлось недолго! Скрывать свою влюбленность в изумительного, как ей казалось, молодого человека и свои намерения относительно их будущего Мария Стюарт не собиралась. Единственным препятствием могло стать только кровное родство жениха и невесты, ведь мать ее драгоценного Генри Маргарита Леннокс доводилась Марии родной теткой (сестрой отца). Требовалось разрешение на брак папы римского (Дарнлей, к счастью Марии, был католиком). Среди королевских дворов Европы все давным-давно приходились друг дружке родственниками, часто довольно близкими, и браки между кузенами и кузинами хотя и не были разрешены, но совершались с разрешения понтифика. Такие разрешения давались легко после уплаты определенной суммы. Исключения бывали только в тех случаях, когда кто-то из родственников был почему-либо неугоден лично папе либо брак наносил ущерб его собственным интересам.
Здесь не происходило ничего подобного, потому рассчитывать на благополучный ответ можно было твердо. Неожиданную помощь Мария и Генри получили от Давида Риччи, все же зря злые языки твердили, что он папский агент! У Давида нашлись те, кто помог просьбе добраться на подпись к папе поскорее, чтобы не затягивать.
Но, судя по всему, Марии было настолько невтерпеж, что она стала сначала любовницей, чтобы потом стать супругой. Счастью Генри Дарнлея и его матери не было предела!
Конечно, Сесил ожидал возмущения, но не такого же… Получив очередное послание от Рэндолфа, он не стал ничего пересказывать, а понес Елизавете само письмо. Королева сидела в кабинете, разбирая бумаги. Вот тут она действовала решительно, часть листов с силой рвалась на части и летела на пол, часть отбрасывалась в кресло, а часть бережно откладывалась в сторону. Очевидно, последние были ценны… Вот бы во всем так, мысленно вздохнул канцлер. Королева была не в духе, ее камеристка успела шепнуть, что ночью снова болел зуб…
Увидев сообщение Рэндолфа об отправленной в Рим просьбе и приготовлениях к свадьбе, Елизавета взвыла так, словно ее укусили:
– Я никогда не сомневалась, что она похотливая дура, но не ожидала, что до такой степени! Если у нее совсем нет головы на плечах, то где же Джеймс Стюарт?! О господи! – Елизавета прижала пальцы к вискам, видно, пытаясь унять сильную головную боль.
Сесил приподнялся, чтобы кликнуть кого-то из придворных дам, королеве нужна нюхательная соль, но она остановила жестом.
– Сесил, неужели Мария не понимает, что невоздержанность тела приведет ее к гибели?! Дарнлей не из тех, кого можно допускать в свою спальню на правах супруга и тем более на трон! Как она может так унижаться перед этим ничтожеством?! Она, королева, превратилась в тряпку, о которую смазливый шалопай вытирает ноги!
Сесил смотрел на бушующую королеву и не мог понять, чего она так бесится. Не сама ли отправила смазливого мальчишку покорять сердце Марии Стюарт, а теперь, когда тот преуспел и даже залез к шотландской королеве под юбку, злится. Поистине, невозможно понять этих женщин, даже таких разумных, как Елизавета!
Он не понимал Марию Стюарт в ее скороспелом увлечении смазливым глупцом и поспешном решении отдаться ему не только душой, но и плотью (или, наоборот, – прежде телом, а потом душой?). Трудно ожидать, что королеву можно заполучить в постель так же быстро, как простую прачку, тем не менее пустому мальчишке понадобилось всего несколько сонетов, прочитанных с придыханием, томных взглядов, и королева запустила его под юбку, напрочь забыв о своем достоинстве.
Но еще меньше Сесил понимал Елизавету. Неужели приревновала? А ведь казалось, королева давно поняла, что это смазливое, хотя, надо отдать должное его матушке, великолепно натасканное и вышколенное в придворном этикете ничтожество не стоит и мизинца ее прекрасной руки. Как Сесил радовался, когда заметил во взгляде Елизаветы, брошенном на этого рослого хлыща, насмешку. Почему она ревнует красавчика? Мария Шотландская вольна спать с кем угодно, обидно за свою королеву.
– Но, Ваше Величество, Вы жалеете королеву Марию? Если ее постигнут неприятности после такого замужества либо романа, то это будут ее неприятности…
– Сесил! – завопила в ответ Елизавета. – Если ее постигнут неприятности, то расхлебывать их придется мне! Скажут, что это я подсунула королеве Дарнлея! Господи, ну кто же мог ожидать, что у нее не хватит ума разглядеть, что он из себя представляет?!
– Возможно, королева просто влюблена… – мягко осадил бушующую Елизавету Сесил.
Но та взвилась еще сильнее:
– Возможно?! Да она втюрилась по уши хуже моей прачки или швеи! Вцепилась в него, как кошка в кусок мяса! Готова на все, лишь бы заполучить этого красавчика к себе в постель. Мария отдаст кому попало корону, только бы ее трахали по ночам!
У Сесила под париком зашевелились волосы. Елизавета разговаривала, как уличная торговка. И эта женщина читает Цицерона на латыни?! Сейчас ей оставалось только упереть руки в бока. Он смотрел на шагающую широким шагом из угла в угол (верный признак злости) королеву и думал, как быть дальше.
У Сесила под париком зашевелились волосы. Елизавета разговаривала, как уличная торговка. И эта женщина читает Цицерона на латыни?! Сейчас ей оставалось только упереть руки в бока. Он смотрел на шагающую широким шагом из угла в угол (верный признак злости) королеву и думал, как быть дальше.
– Рэнфолд сообщает, что, будь в тронном зале альков, из него то и дело торчали бы две пары ног – королевы и Дарнлея. – Елизавета повернулась к Сесилу. – Мне плевать на ее альковные похождения! Пусть милуется хоть с последним нищим в любой придорожной канаве, но тогда не претендует на право наследовать МОЮ корону! Свою я завещать женщине, которая в угоду похоти отдаст ее кому попало, НЕ МОГУ!
Ого! А ведь она права, как можно завещать престол той, что так легко разбрасывается даже своим собственным?
– Я запрещу ей вступать в брак с Дарнлеем под угрозой лишения прав наследования!
– Вас никто не поймет. Разве не Вы позволили Дарнлею отбыть к шотландскому двору?
– Кто же мог ожидать, что у королевы так взыграет кровь, что она лишится разума и спутает страсть с делом?
Почему-то Сесилу показалось, что в голосе Елизаветы мелькнула горькая нотка. Жалеет, что сама не может вот так безрассудно отдаться страсти, наплевав на осуждение со стороны, не может позволить себе выйти замуж за любимого человека? Для рассудочной Елизаветы это немыслимо, ведь даже за своего Дадли не вышла, чтобы не давать малейшего повода для сплетен. Хотя сплетен было предостаточно.
Но, к изумлению Сесила, гнева Елизаветы хватило только до следующего дня.
– Как вы думаете, Мария не может передумать? Вдруг она решит не выходить замуж за это ничтожество?
– Ваше Величество, я Вас не понимаю. Вчера Вы горевали по поводу того, что Ваша кузина сделала неудачный выбор, а сегодня переживаете, что она может передумать?
– Что же тут непонятного? Я подумала, что это ее выбор, но если я не изображу сопротивление, то именно меня обвинят в этом замужестве, скажут, я подстроила и не предупредила.
– Да пусть винят!
– Э, нет! Я посоветовала выбрать будущего мужа из английских джентльменов, обещав сделать ее наследницей. Она подчинилась, что же теперь, завещать корону этому хлыщу с его мамашей Леннокс?!
– Вы можете сами выйти замуж и родить наследника, тогда не придется никому ничего завещать!
Ответом был только бешеный взгляд.
– Надо подумать, как я могу изъявить свой протест, не расстроив, однако, свадьбу.
– Если Вы не желаете, чтобы Мария Стюарт выходила замуж за лорда Дарнлея, то почему бы свадьбу не расстроить?
– Сесил, а еще твердят, что мужчины куда умнее женщин! Я очень желаю, чтобы эта свадьба состоялась, но хочу, чтобы это выглядело словно против моей воли! Неужели не ясно?!
И снова канцлер лишь качал головой. Ай да Елизавета! Замужество против ее воли означало, что она может не завещать Марии Стюарт свой престол.
Но уж о чем меньше всего думала счастливая Мария, так это о намерениях своей двоюродной английской тетки! Она спешно готовилась к своей второй свадьбе. Первая, с Франциском, была великолепной, праздновал, кажется, не просто весь Париж, но и вся Европа! Екатерина Медичи постаралась ради своего сына и тогда еще любимой невестки! Но то, что было после свадьбы, осталось в памяти и на сердце столь тяжким грузом, что повторения не хотелось ни в каком виде. Нет, теперь у нее будет сильный, здоровый супруг, с которым незазорно выехать на прогулку, показаться перед толпами народа, с которым она будет жить полноценной жизнью, родит детей, станет настоящей матерью семейства, оставшись правительницей, конечно, разумной, милосердной, справедливой…
В Шотландии они с мужем будут хозяевами, и она никогда не допустит никакого Амбуаза, никаких волнений, по ее вине не прольется кровь, ее имя останется в памяти людей как образец доброй королевы.
Какие были мечты… Марии так хотелось все это исполнить, дав измученной многими годами неурядиц и войн Шотландии красивого, доброго, умного короля, а себе супруга. Ее ли вина, что вышло все точно наоборот: ни умного короля, ни спокойствия, ни доброй памяти… Конечно, Марию Стюарт помнят, но вовсе не за заслуги перед шотландским народом (сдался он ей!), а жалея из-за неудавшейся судьбы и трагической смерти.
И вдруг, к великому сожалению Маргариты Леннокс, Мария решила, что венчание будет очень скромным в капелле Холируда. Возразить не посмели, все же воля королевы – закон.
В июне 1565 года шотландская королева Мария сообщила своей кузине, английской королеве Елизавете, что, отвергнув все другие предложения, она решила поступить согласно ее совету, то есть выйти замуж за английского лорда Дарнлея.
Ответ, который передал влюбленной королеве посол Рэндолф, шокировал всех. Елизавета требовала… немедленной высылки всей семейки Леннокс обратно в Англию! Рэндолф с жалостью смотрел на молодую королеву. Он не очень понимал игру своей собственной, но прекрасно видел, что Мария влюблена в Дарнлея без памяти, хотя тот не стоит и ее мизинца. Королева разрыдалась, граф Леннокс замер, словно пораженный молнией, а сам виновник беспокойства, подбоченясь, объявил, что никуда не поедет, поскольку намерен вскоре жениться на королеве Шотландии Марии Стюарт и стать королем этой страны.
– Пока, милорд, вы подданный Англии и должны подчиняться требованиям своей королевы. А если это не будет сделано, то у нее достаточно силы, чтобы привести вас в чувство.
Мария снова залилась слезами, она поняла, что запахло войной, но отказаться от Дарнлея была уже не в силах. Да и выглядело бы это слишком позорно: объявить на весь мир, что выходит замуж, а потом вдруг отдать жениха в Тауэр на расправу Елизавете. Но, главное, она не понимала, что за игру ведет английская кузина. Если была против такого брака, то к чему отпускать Дарнлея из страны?
Активно против ее брака выступал и Меррей. Понятно, ему-то лучше, чтобы сестра вышла замуж куда-нибудь подальше от Шотландии, оставив его регентом, как было раньше. Мария разозлилась: а не его ли это придумка с возвратом Дарнлея в Англию? Идею быстро подхватили Давид Риччи и сам Дарнлей. Конечно, главный враг граф Меррей, ему не жить! К счастью, у Меррея хватило ума не испытывать судьбу, и он бежал.
В Шотландии заваривалась новая каша…
Вот уж кому, а Меррею глупый Дарнлей на троне был совсем ни к чему, все, чего удалось добиться с таким трудом после заключения Эдинбургского мира, когда понадобились многочисленные жертвы и траты, чтобы войска двух стран убрались наконец из Шотландии, катилось в пропасть! Джеймс хорошо понимал, что он фактически правит страной, пока Мария не замужем, как только она сунет голову в эту петлю под названием Дарнлей, она начнет действовать самостоятельно и как попало, а если еще привлечет к управлению своего упитанного бычка…
И ведь не возразишь, королеве, имеющей короля, не нужны помощники, она сама все может. Вопрос только в том, что сможет… Нет, Джеймс не был против участия даже Дарнлея в управлении Шотландией, но он помнил эти полные ненависти глаза сестры после казни Шателяра и ее слова, произнесенные сквозь зубы:
– Ваша власть, Меррей, только пока я не замужем. И жизнь тоже!
И Джеймс хорошо понимал, что пощады не будет, та, которая, не дрогнув, смотрела, как отрубили голову ее любовнику, брата-соперника не пожалеет тем более. В случае замужества Марии с Дарнлеем получить от него согласие на казнь своего противника будет нетрудно. Над Джеймсом Стюартом графом Мерреем нависла смертельная угроза… Он не стал испытывать судьбу, и в то время, когда проходил обряд венчания Марии Стюарт и Генри Дарнлея, лошади уносили ее сводного брата и тех, кто пожелал присоединиться, прочь от Холируда, где проходила свадьба с невестой в траурном наряде, и вместо праздничного веселья замершего в ожидании неприятностей Эдинбурга.
Но Меррей просчитался в одном – он удалился в свое имение, а не за границу, рассчитывая, что у сестры все же хватит ума остановиться и она не зайдет слишком далеко. К тому же он убеждал своих сторонников, что ненависть королевы касается только его и имеет личные причины, потому остальным беспокоиться не стоит, и лучше вернуться на свои места. Потому что их могут занять совсем не подходящие для этого люди вроде нового короля.
– Нельзя допустить, чтобы этот красавчик успел развалить страну раньше, чем королева поймет, чего он стоит!
Угроза была нешуточной, и многие вернулись.
Это была странная, очень странная свадьба. Венчание проходило в скромной домашней церкви Холируда. Но всех потрясло не это, а то, что невеста выбрала для столь радостного и торжественного мероприятия… черный траурный наряд! Да, да, Мария Стюарт во второй раз шла к алтарю в черном платье под черной вуалью.
И как только не пытались истолковать ее более чем странный выбор! Твердили, что она отдавала дань памяти первому мужу, что просто не было другого достойного наряда, поскольку не успели саботажники портные…