— Да ладно тебе, — сказал Майлз тоном, в котором ясно слышалось: «Эй, притормози», и Саманта сразу испытала облегчение: он взял ответственность на себя, и у неё защипало глаза. — Никакой твоей вины здесь нет. Откуда тебе было знать? Наверняка ты подумала, что его мать где-то рядом.
(Значит, он её не возненавидел, не проклял. В последнее время Саманта присмирела от способности мужа прощать.)
— Не уверена, — слабо откликнулась она. — Майлз, если бы только я с ним заговорила…
— Когда ты его увидела, он ведь был далеко от реки.
«Но близко от проезжей части», — подумала Саманта.
В последние три недели у Саманты крепло желание заняться чем-то бо́льшим, нежели собственной персоной. Изо дня в день она ждала, что этот непонятный порыв пройдёт («Так и в религию удариться недолго», — думала она, пытаясь иронизировать), но ничуть не бывало.
— Майлз, — решилась она, — насчёт совета… Твой отец… и Парминдер Джаванда тоже уходит… Ты собираешься кооптировать людей на их места, так? — Она знала всю терминологию, так как годами слышала её в семейных разговорах. — То есть ты же не будешь проводить ещё одни выборы после всего, что было?
— Боже упаси!
— Значит, одну вакансию займёт Колин Уолл, — зачастила Саманта, — а я вот что подумала. Время у меня есть… все продажи теперь идут через интернет… я могла бы занять вторую.
— Ты? — изумился Майлз.
— Не хочу оставаться в стороне, — сказала Саманта.
Кристал Уидон умерла в шестнадцать лет, забаррикадировавшись в убогой хибаре на Фоули-роуд… На протяжении двух недель Саманта не притрагивалась к спиртному. Она считала, что неплохо было бы выслушать аргументы в пользу наркологической клиники «Беллчепел».
В доме номер десять по Хоуп-стрит звонил телефон. Кей и Гайя уже опаздывали на похороны Кристал. Когда Гайя взяла трубку, её милое личико окаменело и как будто разом состарилось.
— Это Гэвин, — сказала она матери.
— Я ему не звонила! — прошептала Кей, волнуясь, как школьница.
— Привет, — сказал ей Гэвин. — Как настроение?
— Иду на похороны, — ответила Кей, глядя в глаза дочери. — Детей Уидон. Так что не слишком радужное.
— Ох, — спохватился Гэвин. — Боже мой, в самом деле. Прости. Не сообразил.
Увидев знакомую фамилию в заголовке «Ярвил энд дистрикт», он из праздного интереса купил этот номер. Ему пришло в голову, что он вроде бы проходил неподалёку от того места, где были подростки и мальчик, но Робби Уидона, похоже, не заметил.
Для Гэвина последние недели тянулись как-то странно. Ему очень не хватало Барри. Он сам себя не понимал: в то время, когда ему полагалось страдать и убиваться из-за отказа Мэри, его преследовало одно желание — выпить пива с мужчиной, на чью жену он положил глаз…
(Удаляясь от её дома, он начал рассуждать сам с собой вслух и пробормотал: «Ты захотел оказаться на месте лучшего друга…» — и сам не заметил двусмысленности.)
— Послушай, — сказал он, — может, потом куда-нибудь сходим, посидим?
Кей чуть не расхохоталась.
— Неужто тебя обломали?
И передала трубку Гайе, чтобы та её повесила. Они поспешили к дверям, почти бегом добрались до конца улицы и пересекли площадь. Те десять шагов, которые потребовались, чтобы миновать «Чёрную пушку», Гайя тащила мать за руку.
Они оказались на месте как раз в тот момент, когда подъехали катафалки, и торопливо прошли на кладбище, пока те, кому предстояло нести гробы, только вылезали из машин на тротуар.
(— Отойди от окна, — приказал Колин Уолл своему сыну.
Но Пупс, которому теперь предстояло жить с осознанием собственной трусости, придвинулся ещё ближе, пытаясь доказать, что сможет выдержать хотя бы это…
Гробы проплыли мимо: первый — ярко-розовый, от вида которого Пупс задохнулся, а второй — крошечный, ослепительно-белый…
Колин слишком поздно загородил собою окно и задёрнул шторы. В помрачневшей знакомой гостиной, где Пупс признался родителям, что открыл всему миру тайну болезни отца; где присвоил все проступки, какие вспомнил, лишь бы только мать с отцом решили, что он спятил или болен; где попытался взвалить на себя столько вины, чтобы уж точно заслужить от них побои, а то и казнь, — Колин мягко положил руку на спину сына и повёл его в залитую солнцем кухню.)
У церкви Архангела Михаила и Всех Святых носильщики готовились двинуться вперёд по дорожке. Среди них был одетый в тяжёлое чёрное пальто Дейн Талли, с серьгой в ухе и самодельной татуировкой-паутиной на шее.
Под тисом ждали семейства Джаванда и Боден. Эндрю Прайс держался рядом с ними, а Тесса Уолл, бледная, с каменным лицом, стояла немного в стороне. Остальные выстроились в шеренгу перед входом в церковь. Одни хранили вымученно дерзкий вид, другие совсем сникли, кое-кто пришёл в дешёвой чёрной одежде, но многие явились в джинсах и спортивных костюмах, а одна девушка щеголяла куцей футболкой и боди-пирсингом, отчего при малейшем движении пупок сверкал на солнце. По дорожке поплыли гробы, блестевшие в ярком свете.
Это Сухвиндер Джаванда выбрала ярко-розовый гроб для Кристал, поскольку была уверена, что ей бы понравилось. Именно Сухвиндер взяла на себя практически всю подготовку: организовывала, выбирала, убеждала. Парминдер всё время косилась на дочь и под любым предлогом старалась к ней прикоснуться: то убирала ей со лба чёлку, то поправляла воротничок.
Когда Робби утонул и очистился в глазах скорбящего Пэгфорда, Сухвиндер, рискнувшая жизнью ради спасения мальчика, сразу же стала героиней. После статьи в газете «Ярвил энд дистрикт», после громких заявлений Морин Лоу, рекомендовавшей представить девушку к специальной награде, после речи, которую произнесла директриса перед всей школой, Сухвиндер впервые в жизни поняла, что значит затмить родных брата и сестру.
Каждый миг этой славы был ей ненавистен. Вечерами Сухвиндер вновь и вновь ощущала в руках мёртвое детское тельце, которое увлекало её в пучину вод; она вспоминала своё отчаянное желание отпустить его, чтобы спастись самой, — неизвестно, сколько ещё она продержалась бы. Глубокая рана на ноге зудела и болела, что в движении, что в покое. Известие о смерти Кристал Уидон стало для Сухвиндер таким потрясением, что родители даже записали её на приём к психотерапевту. Однако после того, как Сухвиндер вытащили из реки, она больше не резала себе руки; вероятно, заглянув в глаза собственной смерти, она избавилась от этой потребности.
В первый же день, когда Сухвиндер вернулась в школу (Пупс всё ещё отсутствовал) и под восхищёнными взглядами прошла по коридору, ей насплетничали, что у Терри Уидон нет денег на похороны детей и установку надгробий и что гробы будут самые дешёвые.
— Очень печально, Джолли, — сказала в тот вечер её мама, когда они все вместе сели ужинать под семейными фотографиями.
Парминдер говорила так же мягко, как та женщина из полиции; при обращении к дочери в её голосе теперь не было и следа прежней резкости.
— Я попробую начать сбор денег на похороны, — сказала Сухвиндер.
Парминдер и Викрам переглянулись через кухонный стол. Им обоим претила идея просить у горожан деньги для такой цели, однако ни один из них не сказал этого вслух. Помня об изрезанных руках Сухвиндер, они теперь боялись её обидеть, и предстоящее обращение к психотерапевту тенью нависало над любой беседой.
— И ещё, — продолжала Сухвиндер с лихорадочной, как у самой Парминдер, энергией. — Думаю, отпевание нужно заказать здесь, в церкви Архангела Михаила. Как было у мистера Фейрбразера. Когда мы учились в «Сент-Томасе», Крис ходила на все службы. Я уверена, ни в какой другой церкви она не бывала.
«Божественный свет исходит из каждой души», — вспомнила Парминдер и, к удивлению Викрама, вдруг сказала:
— Да, правильно. Надо попробовать.
Бо́льшая часть расходов легла на плечи семей Джаванда и Уолл; правда, Кей Боден, Саманта Моллисон и матери нескольких девочек из гребной восьмёрки тоже внесли свою лепту. Затем Сухвиндер настояла на поездке в Филдс, чтобы разъяснить Терри, что уже сделано и по каким причинам, рассказать ей про команду по гребле и убедить, что отпевание Крис и Робби должно пройти именно в церкви Архангела Михаила.
Парминдер сходила с ума от беспокойства, когда отпускала дочку одну в Поля, да ещё в эту жуткую лачугу, но Сухвиндер не сомневалась, что всё обойдётся. И Уидоны, и Талли знали, что она пыталась спасти жизнь Робби. Дейн Талли перестал дразниться на уроках английского и отвадил от этого своих дружков.
Терри со всем соглашалась. Измождённая, грязная, она бормотала односложные ответы и оставалась ко всему безучастной. В первый момент, увидев её исколотые руки и беззубый рот, Сухвиндер испугалась, как будто ей предстоял разговор с трупом.
В церкви все присутствующие чётко разделились: обитатели Филдса рассаживались слева от прохода, а пэгфордцы — справа. Шейн и Черил Талли под руки привели в первый ряд Терри, одетую в широкое пальто с чужого плеча; она, похоже, с трудом понимала, где находится.
Гробы стояли один подле другого на похоронных дрогах. На крышке гроба Кристал лежало весло из бронзовых хризантем, на крышке гробика Робби — медвежонок из белых.
Кей Боден вспомнила комнату Робби с засаленными пластмассовыми игрушками, и во время панихиды у неё задрожали пальцы. Естественно, расследования было не избежать: местная газета поместила на первой полосе статью, суть которой сводилась к тому, что ребёнок, воспитанный двумя наркоманками, был бы жив, если бы не преступная халатность органов опеки. Мэтти, сославшись на стресс, опять взяла больничный, и все шишки посыпались на Кей, которая готовила материалы для пересмотра дела о попечительстве. Кей боялась думать, как повлияет эта статья на её шансы получить работу в Лондоне, когда в отделах социального обеспечения повсеместно идёт сокращение штатов, а тем более — как отреагирует Гайя, если им придётся задержаться в Пэгфорде… об этом даже страшно было заикаться.
Эндрю покосился на Гайю, и они обменялись едва заметными улыбками. В Хиллтоп-Хаусе полным ходом шла подготовка к переезду. Эндрю видел, что мать, с её наивным оптимизмом, надеялась пожертвовать этим домом и прекрасной панорамой ради перерождения их семьи. Она всегда молилась на Саймона, оставаясь слепой к его злобе и бесчестности, а теперь спала и видела, что всё плохое останется позади, как забытые при переезде коробки. Зато, думал Эндрю, он скоро будет на шаг ближе к Лондону; Гайя уверила его, что напилась вдрабадан и совершенно не помнит, чем занималась с Пупсом, а после похорон, если срастётся, она вполне могла бы позвать их с Сухвиндер к себе домой на чашку кофе…
Гайя, никогда прежде не бывавшая в церкви Архангела Михаила, не вслушивалась в монотонный речитатив священника; глаза её блуждали по высокому звёздному своду и многоцветью витражей. Когда впереди замаячило расставание с Пэгфордом, Гайя начала видеть в нём некую привлекательность, по которой, как ей теперь казалось, даже можно скучать…
Тесса Уолл решила сесть одна, позади всех. В результате она оказалась прямо под спокойным, пристальным взором архистратига Михаила, чья нога неизменно попирала извивающегося дьявола с рогами и хвостом. При виде двух блестящих гробов у Тессы потекли слёзы; как она ни старалась сдерживаться, её тихое всхлипывание слышали все, кто сидел поблизости. Она бы не удивилась, если бы кто-нибудь из родни Уидонов, признав в ней мать Пупса, бросился на неё с кулаками, но этого не произошло.
(Семейная жизнь Тессы оказалась вывернутой наизнанку. Колин был вне себя.
— Что-о-о ты ему сказала?!
— Он хотел познать вкус реальной жизни, — рыдала она, — оборотную сторону… неужели ты не понимаешь, откуда эта тяга к трущобам?
— Значит, ты ему сказала, что он, возможно, плод инцеста и что я хотел наложить на себя руки, когда он появился у нас в семье?
Годы безуспешных попыток их примирить… понадобилась смерть чужого ребёнка и глубинное понимание вины, чтобы довершить её старания.
Накануне вечером она услышала, как они разговаривают с глазу на глаз в мансарде у Пупса, и замерла возле нижних ступенек, навострив уши.
— …Можешь выкинуть это из головы… всё, что наговорила мама, — грубовато убеждал Колин. — У тебя ведь нет ни физических, ни умственных отклонений, правда? В таком случае… беспокоиться не о чем. Твой психолог научит, как от этого избавиться…)
Хлюпая и сморкаясь в мокрую бумажную салфетку, Тесса думала о том, как же мало она сделала для Кристал, умершей на полу в ванной… вот бы архистратиг Михаил сошёл со сверкающего витража и рассудил их всех, решил бы по справедливости, какова мера её ответственности за эти смерти, за сломанные жизни, за все беды… По другую сторону прохода вертлявый Дейн Талли вскочил со скамьи; мощная, покрытая татуировками женская рука схватила его за шиворот и усадила на место. Сквозь слёзы Тесса охнула от удивления. На толстом запястье она без труда узнала свои потерянные часики.
Сухвиндер сжималась от жалости, слыша её рыдания, но обернуться не решалась. Парминдер была страшно зла на Тессу. Объясняя, почему её руки изрезаны шрамами, Сухвиндер не могла не упомянуть Пупса Уолла. Она умоляла маму не звонить его родителям, но Тесса сама позвонила Парминдер, когда Пупс признался, что отправлял сообщения от имени Призрака Барри Фейрбразера, и Парминдер вылила на неё столько яду, что с тех пор они не разговаривали.
Странно, что Пупс сделал такое признание: он ведь взял на себя и её вину; Сухвиндер увидела в этом едва ли не попытку извиниться. Ей казалось, он всегда умел читать её мысли; знал ли он, что это она нанесла удар собственной матери? Сухвиндер сомневалась, что сможет признаться в этом новому школьному психологу, на которого её родители, похоже, возлагали большие надежды, а тем более — открыться подобревшей и раскаявшейся Парминдер…
Она пыталась вслушиваться в слова викария, но они не приносили ей желанного облегчения. Хорошо, конечно, что мама Лорен успела изготовить весло из хризантем и этого белого медвежонка; хорошо, что пришли Гайя и Энди и девочки из гребной восьмёрки, но её ранил отказ сестёр Фейрбразер присутствовать на отпевании.
(— Мама расстроится, — сказала ей Шивон. — Пойми, она считает, что папа слишком много времени уделял Кристал.
— Ох. — Сухвиндер ошеломило такое объяснение.
— И ещё, — добавила Нив, — маме неприятно, что на подходе к папиной могиле ей каждый раз будет попадаться на глаза могила Кристал. Они же наверняка будут похоронены рядом.
Сухвиндер виделась в этом склочность и мелочность, но говорить об этом применительно к миссис Фейрбразер было бы кощунством. Обнявшись, как вошло теперь у них в привычку, сёстры отошли; они не простили, что Сухвиндер переметнулась к новенькой — к Гайе Боден.)
Она ждала, чтобы кто-нибудь вышел вперёд и рассказал, какой на самом деле была Кристал, что она сделала за свою жизнь, — именно так поступил дядя Нив и Шивон после отпевания мистера Фейрбразера, но высказался один викарий, да и то уклончиво, ограничившись упоминанием «трагически коротких жизней» и «глубоких пэгфордских корней этой семьи».
Поэтому Сухвиндер сама начала перебирать в памяти события того дня, когда их команда победила в финальном заезде на региональных соревнованиях. Мистер Фейрбразер привёз их на микроавтобусе. Гребной канал проходил как раз через территорию частной школы Святой Анны, где учились их соперницы, поэтому организаторы решили, что оттуда и начнётся заезд, а под общую раздевалку отвели школьный спортзал.
— Неспортивное решение, — сказал мистер Фейрбразер своим подопечным на пути туда. — Они же на своей воде. Я пытался добиться переноса, но не тут-то было. Теперь главное — не дрейфить, понятно?
— Мне-то хули…
— Крис!..
— Чё мне дрейфить?
А Сухвиндер, оказавшись на месте, как раз сдрейфила. Мягкие зелёные газоны, большие симметричные здания из золотистого камня, со шпилями и множеством окон — никогда в жизни она не видела ничего подобного, разве что на открытках.
— Прямо Букингемский дворец! — воскликнула у неё за спиной Лорен, а Кристал разинула рот — иногда в ней сквозила детская непосредственность.
Всех родителей, а с ними и бабушку Кристал, попросили ожидать у финиша, то есть неизвестно где. На подходе к этому величественному зданию Сухвиндер поняла, что не она одна ощущает себя маленькой, робкой и ущербной.
По лестнице навстречу им спустилась женщина в строгом платье и обратилась к мистеру Фейрбразеру, одетому в спортивный костюм:
— Не иначе как вы — «Уинтердаун»!
— Во, блин, даёт! Где она тут Уинтердауна увидела? — громогласно возмутилась Кристал.
Учительница из «Сент-Энн» определённо это услышала, и мистер Фейрбразер, обернувшись, сделал строгое лицо, но все поняли, что он едва сдерживает смех. Вся команда фыркала и хихикала, пока мистер Фейрбразер не расстался с ними у входа в спортзал.
— Разомнитесь там! — прокричал он им вслед.
Вместе с девочками из школы Святой Анны в раздевалке находилась их тренерша. Команды уставились друг на друга, разделённые гимнастическими скамейками. Сухвиндер больше всего поразили волосы соперниц. Длинные, распущенные, блестящие — хоть сейчас на рекламу шампуня. А у них в команде Шивон и Нив ходили со стрижкой, Кристал завязывала высоко на затылке тугой конский хвост, у Лорен были просто короткие волосы, а у Сухвиндер — густая, жёсткая, непокорная грива.
Ей показалось, что две девочки из «Сент-Энн» обменялись шепотками и криво усмехнулись; сомнение переросло в уверенность, когда Кристал расправила плечи, испепелила эту парочку взглядом и спросила:
— У вас, наверно, дерьмо розами пахнет?
— Прошу прощения? — не поняла тренерша.
— Да так, интересуюсь, — ласково сказала Кристал и, повернувшись спиной, начала стягивать спортивные штаны.