— Вот, — сказала Фло, поспешно указывая на подгнивающие, но все еще крепкие обломки боковых ветвей, — влезайте, я тут лазила. Верхушка застряла в расселине среди кустов. Там есть лощинка и старое русло горного ручья, по нему и идите прямо сквозь кусты. Тропинка не хуже той, по которой вы взбирались утром с шоссе, только вниз по ней идти куда опаснее. Идите все прямо, до самых истоков ручья, и выйдете к хижине дяди Хайрама, только по другую сторону. Скорей! Я подожду здесь, пока вы не доберетесь до расселины.
— А вы? — спросил он и обернулся к ней. — Как мне вас отблагодарить?
Словно желая избежать прощания, Фло уже отступила на несколько шагов и в ответ только быстро показала рукой вверх.
— Скорей! Полезайте! Каждая лишняя минута — опасность для меня!
Брайсу оставалось только повиноваться, хоть его и обидело, что девушка явно не хотела проститься с ним поласковей. Он глубже спрятал на груди драгоценный пакет и стал карабкаться на дерево. По наклонному стволу и обломанным сучьям было не так трудно добраться до верхушки, и скоро Брайс уже стоял на небольшом выступе скалы. Тут он поспешно огляделся и увидел сверху донизу русло ручья и расселину, уходящую вкось к вершине горы. Потом с этой головокружительной высоты он кинул быстрый взгляд вниз. Сначала он видел одни лишь кроны каштанов с белыми гроздьями цветов. Но вот что-то мелькнуло — его разорванный белый платок, оставшийся у Фло. Затем шляпа с цветком, которая быстро удалялась от него меж деревьев. И Флора Димвуд исчезла.
III
На другой день Эдвард Брайс был уже в Сан-Франциско. Но, хоть он и нес туда хорошие новости и утраченные было деньги, приближался он к своей цели далеко не так храбро, как вступал в долину грабителей. Он понимал, что путь, который он избрал, может навлечь на него насмешки и даже осуждение его начальников; да и репутация Компании могла пострадать из-за его встречи со Стрелком Гарри, и потому его юношеская восторженность порядком поубавилась. Упрек Флоры все еще звучал у него в ушах и, пожалуй, усилил его смущение. Как бы то ни было, он решил говорить чистую правду, утаив лишь то, что касалось Флоры, и выставить поведение Стрелка Гарри и четы Тарбокс в самом благоприятном свете. Сначала он обратился за помощью к управляющему — человеку проницательному и опытному, который рекомендовал его на должность почтальона. Когда Брайс все ему рассказал и подал запечатанный пакет, управляющий посмотрел на него насмешливо, но добродушно.
— Хорошо, что вы пришли сначала ко мне, Брайс, а не стали сразу докладывать правлению.
— Наверно, им бы не понравилось, что я без их ведома вступил в переговоры с разбойником? — робко заметил Брайс.
— Мало того, они не поверили бы ни одному вашему слову.
— Не поверили бы? — вспыхнул Брайс. — Неужели вы думаете…
Но управляющий со смехом прервал его:
— Погодите! Я-то верю, а почему? Да потому, что вы ничего не прибавили, чтобы выглядеть настоящим героем. Ведь вы вполне могли сказать мне, что схватились с вором врукопашную и вам пришлось его убить, чтобы вернуть деньги, и даже принесли бы в доказательство простреленную шляпу и носовой платок, и ни один человек не мог бы уличить вас во лжи.
Брайс вздрогнул, вспомнив, в чьих прекрасных руках остались и шляпа и платок.
— Но для широкой публики эта версия не годится. Вы ее кому-нибудь еще рассказывали? Знает кто-нибудь, как было дело?
Брайс снова подумал о Флоре, но, однажды решив не впутывать ее и уверенный, что она тоже сдержит свое слово, ответил смело:
— Никто ничего не знает.
— Очень хорошо. И вы, я полагаю, не возражаете, если мы не станем посвящать во все это газеты? Ведь вы не жаждете прослыть героем?
— Конечно, нет, — с негодованием сказал Брайс.
— Что ж, значит, все останется между нами. Вы будете молчать. Я передам деньги Компании, но расскажу им из вашей истории ровно столько, сколько они в состоянии принять на веру. Вам ничего не грозит. Юба Билл уже полностью оправдал вас в своем докладе Компании, а то, что вам удалось вернуть деньги, еще больше возвысит вас в их мнении. Но помните, люди ничего не должны об этом знать.
— Но как же можно такое скрыть? — изумился Брайс. — Ведь отправители… те, кто потерял деньги… должны знать, что они нашлись?
— А зачем? Компания возьмет на себя ответственность и возместит им убытки. Компании ведь куда выгоднее, чтобы все думали, будто в подобных случаях за все отвечает она сама, и вовсе незачем отправителям полагать, что они получили назад свои деньги лишь благодаря счастливой случайности.
У Брайса только теперь открылись глаза. Значит, вот оно как бывает. И притом все случившееся останется тайной, Стрелок Гарри и его шайка никогда не узнают, что тут была замешана Флора. Об этом он раньше как-то не подумал.
— Итак, — продолжал управляющий официальным тоном, — что вы скажете? Согласны вы предоставить все это мне?
Брайс на секунду замялся. Его порывистая правдивая натура восставала против такого решения. В мечтах он рисовал себе совсем другую развязку. Он хотел вступиться за Стрелка Гарри, завоевать для него уважение и признательность Компании — и ничего не вышло. Даже управляющего он не сумел убедить. Его рассказ не только не вызвал в том человеке никаких благородных чувств, но показался ему просто невероятным. А все-таки Флору удалось оградить от каких бы то ни было подозрений! И он со вздохом согласился.
И все же он должен был остаться доволен исходом разговора. Чек на кругленькую сумму, полученный на следующий день вместе с благодарственным письмом от Компании, и повышение по службе — он был переведен с «дороги» в контору в Сан-Франциско — удовлетворили бы всякого, но не таков был Эдвард Брайс. Впрочем, он был признателен, хоть и немного испуган, да и совесть его мучила из-за того, что ему так повезло. Он все время невольно вспоминал снисходительное добродушие грабителя, ужасную смерть настоящего вора, оказавшуюся спасительной для него самого, а главное, великодушную, храбрую девушку, которая так помогла ему. Еще по пути в Сан-Франциско, упоенный своим успехом, он написал ей несколько строк из Мэрисвилла и вложил в конверт, адресованный мистеру Тарбоксу, но ответа не получил.
Прошла неделя. Он снова написал, и снова никакого ответа. Тогда им овладела смутная ревность, — он вспомнил, как она намекала на внимание, которое ей оказывают, и от души порадовался, что ее дядюшка Гарри такой отличный стрелок. И тут его обожгла жестокая мысль (ибо какой же истинный влюбленный не рисует себе самых страшных картин, когда ревнует свою возлюбленную?) — он вспомнил, как ловко она ускользнула от дядюшкиных соглядатаев с ним, но ведь точно так же она может ускользнуть от него с кем-нибудь другим. Уж не потому ли она так спешила спровадить его, не потому ли уговорила не возвращаться к дядюшке? Прошла еще неделя, полная разочарования, и тут Брайс принялся утешать себя жалкой и циничной философией — ведь он извлек немалую выгоду из своего приключения, а это в конце концов самое главное — и почувствовал себя еще несчастнее.
Прошел месяц, и вот однажды утром он получил по почте небольшой пакет. Адрес на конверте был написан незнакомым почерком, а внутри оказался аккуратно сложенный носовой платок. Присмотревшись, Брайс понял, что это тот самый его платок, который взяла Флора, но теперь он был так искусно заштопан, что следов выстрела не осталось, а штопка напоминала красивую вышивку. Внезапная радость охватила Брайса, — так, значит, она его не забыла, теперь ясно, его подозрения были просто глупы, и он смело может надеяться! Брайс стал нетерпеливо осматривать конверт и нашел еще нечто вроде визитной карточки, которую сначала не заметил. На ней было напечатано, и не каким-нибудь простым газетным шрифтом, а красивыми буквами: «Хайрам Тарбокс, агент по продаже леса и земельных участков, Калифорния-стрит, 1101». Брайс снова осмотрел пакет; нет, больше ничего, от нее — ни строчки. Но все-таки это знак — она его не забыла! Он схватил шляпу и десять минут спустя уже почти бегом поднимался на крутой песчаный холм, в который в те дни упиралась Калифорния-стрит, и снова появлялась на вершине, где она состояла всего из нескольких с трудом прилепившихся здесь домишек.
Но когда Брайс добрался до вершины холма, он увидел, что улица уходит гораздо дальше, появились новые кварталы коттеджей и домов, похожих на виллы. Таков был и дом номер 1101 — небольшой, но по сравнению с придорожной хижиной Тарбокса в горах Сьерры просто дворец. Брайс нетерпеливо нажал кнопку звонка и, не ожидая, пока о нем доложат, ворвался в маленькую гостиную, где восседал мистер Тарбокс собственной персоной. Мистера Тарбокса тоже стало не узнать: на нем был теперь костюм с иголочки, такой же новехонький и крикливый, как и сама гостиная.
— Вы получили мое письмо? А передали вы ей то, что я вложил туда для нее? Почему вы мне не ответили? — набросился на него Брайс, едва успев поздороваться.
Лицо Тарбокса мигом преобразилось и стало таким мрачным и упрямым, что Брайсу показалось, будто он снова в хижине у дороги. Тарбокс выпрямился, поднялся со стула и ответил нарочито медленно и с вызовом:
— Да, я получил ваше письмо. Нет, ей я ничего не отдал. И не ответил вам до сих пор потому, что вовсе и не собирался отвечать.
— Почему? — с негодованием спросил Брайс.
— Я не отдал ей ваше письмо потому, что совсем не желаю посредничать между вами и племянницей Стрелка Гарри. Послушайте, мистер Брайс: с тех пор, как вы дали мне прочесть ту статейку в газете, я решил, что не годится мне знаться с грабителем, и я покончил с этим делом. Ваше письмо я попросту швырнул в огонь. А не ответил я вам потому, что не к чему мне с вами переписываться. Показал я вам дорогу к лагерю Гарри — и хватит. У меня теперь есть дом и дело, которое требует много времени, и не пристало мне якшаться со всякими почтальонами. Все это я извлек из той самой вашей статейки, мистер Брайс.
Ярость и отвращение охватили Брайса: значит, этот себялюбец бесстыдно отрекся от своих родных! А ведь он, Брайс, еще и сам тогда помогал состряпать эту статейку!
— Неужели из-за той дурацкой статейки вы предали вашу плоть и кровь? — начал он с горячностью. — Значит, вы тоже поддались подлым предрассудкам ваших соседей и отказали бедной, беззащитной девушке в единственном надежном прибежище, где она могла укрыться? И еще посмели уничтожить мое письмо к ней и этим заставили ее думать, что и я такой же неблагодарный себялюбец, как вы?
— Молодой человек, — ответил мистер Тарбокс еще медлительнее, но с некоторым даже достоинством, чего Брайс в нем прежде не замечал. — Что там у вас с Фло и какие у нее причины думать, что вы, мол, неблагодарный себялюбец, вроде меня, и так она думает или не так — этого я не знаю. А уж насчет того, что я предал свою плоть и кровь, — зря вы в моем же доме обзываете меня неблагодарным себялюбцем. Ведь Гарри Димвуд, глядишь, тоже сказал бы мне такие слова, ежели б я стал посредничать между его племянницей и молодым человеком, который служит в почтовой компании, а стало быть, ему заклятый враг. Что я вам помог повидаться с ней в лагере собственного ее дядюшки — это одно дело, а чтоб мой дом стал для вас тайной почтовой конторой — это уж совсем другое. Чем письмо писать, пришли бы лучше сами, тогда б вы и узнали, что я, как порвал с Гарри, сразу ему предложил, отдай, мол, мне Флору, пускай всегда живет у меня, только сам держись подальше. Вот вам и «надежное прибежище», где «бедная, беззащитная девушка» и укрылась, потому как три недели назад ее тетка-калека померла и развязала Гарри руки. Вот так-то я и «поддался подлым предрассудкам», прочитавши эту «дурацкую статейку», и все это устроил.
Брайс рассыпался в извинениях, но его лицо и сияющие глаза яснее всяких слов говорили, как он благодарен Тарбоксу и как искренне раскаивается в своей резкости.
— Простите меня, — запинаясь, твердил Брайс. — Я был несправедлив к вам, несправедлив к ней… ко всем. Но ведь вы знаете мои чувства, мистер Тарбокс, я так глубоко… я всем сердцем… я…
— Да, бывает, что от этого человек теряет разум, — сказал мистер Тарбокс прежним, сухим, бесстрастным тоном. — Видно, так оно и с вами случилось. Верно, и она тоже так думает, потому что просила меня послать вам этот платок. Похоже, она порядком над ним потрудилась.
Брайс бросил быстрый взгляд на лицо Тарбокса. Оно было непроницаемо. Значит, она никому не сказала, что произошло между ними там, в лощине. Впервые он с любопытством оглядел комнату.
— А я и не знал, что вы земельный агент, — сказал он.
— Я этим и не занимался. Опять же, все с той самой статейки пошло, мистер Брайс. Хекшилл — ну, тот, который уж больно был вежливый, — после написал мне, что до той статейки он даже не знал, как меня звать, а теперь, мол, я такой «всем известный гражданин», так не присоветую ли ему, где купить хороший участок леса. Я и присоветовал половину моего же участка в четверть квадратной мили, а он взял да и купил его. Он там ставит лесопилку — вот еще и поэтому я сюда переехал, уж очень шумно там стало, а мне бы где потише, поспокойней. По правде сказать, мистер Брайс, я стараюсь устроить так, чтоб Гарри отсюда убрался и продал нам с Хекшиллом свои права на землю и на воду в Рукаве. Я ведь открываю собственное дело.
— Значит, пока вы тут занимаетесь делами, мисс Флора осталась там, в хижине, с миссис Тарбокс? — на всякий случай спросил Брайс.
— Не совсем так, мистер Брайс. Старуха решила, что это самый подходящий случай переехать во Фриско и определить Фло в школу при католическом монастыре — они там не задают вопросов, откуда, мол, взялось такое сырое полено, а делают из него гладкую доску, и шлифовка — первый сорт! Смекаете, мистер Брайс? Кстати, миссис Тарбокс сейчас тут, в соседней комнате, и с охотой сама вам все расскажет, так уж я пойду и пришлю ее к вам.
Мистер Тарбокс снисходительно помахал рукой и с важностью удалился.
Брайс был рад, что остался один и мог немного опомниться и собраться с мыслями. Итак, Фло отняли у ее злокозненного дядюшки и определили в монастырскую школу! А Тарбокс из незаметного поселенца превратился в ловкого спекулянта землей, уже начал преуспевать и стал опекуном Фло вместо дядюшки Гарри! И все это произошло за какой-нибудь месяц, пока он бессмысленно роптал на судьбу! Каким жалким казалось ему теперь собственное приключение и успехи, какими нелепыми — попытки покровительствовать девушке с высоты своего величия! Как умело этот необразованный лесной житель поставил его на место — с той же легкостью, с какой Фло отвергла ухаживания журналиста и Хекшилла! Да, они его здорово проучили, и даже возвращение платка — тоже ему наука! Сердце его сжалось, он подошел к окну и, тяжело вздохнув, принялся глядеть на улицу.
Вдруг у него за спиной раздался легкий смех, словно эхо того, который очаровал его в ту памятную ночь в хижине Тарбокса. Он быстро обернулся — в дверях стояла Флора Димвуд, и глаза ее тоже смеялись.
Сколько раз за этот месяц он в воображении своем рисовал эту встречу: как он с ней заговорит, что она ответит и о чем они потом станут разговаривать. И, смотря по настроению, решал, что будет держаться с ней сухо или нежно, с холодной учтивостью или с пылкой любезностью, прямодушно или с укоризной, будет печален или весел… Но всегда он собирался начать разговор с почтительной серьезностью или откровенностью, под стать ее собственной и уж никогда, ни за что он не оскорбит ее, как тогда в горах, под каштанами! А вот теперь он стоял перед ней, смотрел на ее хорошенькое сияющее личико, и все его планы, все заранее приготовленные речи и обдуманные жесты растаяли как дым, и он совсем онемел и растерялся. Потом шагнул к ней, попытался что-то сказать… с губ его сорвался не то смех, не то вздох… а в сущности, это был поцелуй, ибо он просто сжал ее в объятиях.
Оказалось, ничего лучше и нельзя было придумать, потому что юная особа высвободилась, пожалуй, не так быстро, как тогда, под каштанами, и лицо у нее на сей раз было не такое холодное и невозмутимое. Но она его убедила — все еще держа его руку в своей — сесть подле нее на неуютную сверкающую лаком кушетку, обитую зеленым репсом, хоть ему и показалось тогда, что это укромный уголок в райском саду. И тут она сказала с восхитительным упреком:
— Вы даже не спрашиваете меня, что я сделала с телом.
Эдвард Брайс вздрогнул. Он был молод и неопытен и не представлял себе, какие неожиданные мысли могут прийти на ум женщине в такие великие минуты.
— Тело? Ах да… конечно…
— Я сама его зарыла — вот страх-то был! Потому, что шайка как пить дать нашла бы его, да еще с пустым поясом. Пояс-то я сожгла. И ни одна душа век ничего не узнает.
Минута была неподходящая для того, чтобы обращать внимание на не слишком гладкую речь — кое-какие неправильности были уже, впрочем, трогательно исправлены монастырской школой, — да и, боюсь, Брайса ее ошибки только умиляли. Потом она сказала:
— Теперь, мистер Эдвард Брайс, сядьте-ка подальше и давайте поговорим.
И они стали разговаривать.
Говорили они целый час, отвлекаясь от разговора лишь изредка, а потом раздалось деликатное покашливание, и в комнату вошла миссис Тарбокс. Тут пошли еще разговоры, и вдруг оказалось, что мистеру Брайсу давным-давно пора в контору.
— Заглядывайте в любой день, когда Фло будет дома, — сказала на прощание миссис Тарбокс.
Весь следующий месяц Брайс в самом деле к ним заглядывал, и довольно часто. Однажды, когда он уходил, Тарбокс проводил его до двери.
— Ну вот, теперь, раз уж все решено и улажено, мистер Брайс, коли вы пожелаете про это рассказать вашим хозяевам, так можете и про меня упомянуть: мол, есть у Флоры Димвуд такой двоюродный дядя, он тоже держит свои деньги в вашем банке. И если кто когда вздумает вас попрекнуть, что вы женитесь на племяннице Стрелка Гарри, — прибавил он еще медлительней обычного, — можете эдак между прочим сказать, что, мол, Стрелок Гарри под именем Генри Дж. Димвуда уже сколько лет сам совладелец ихнего знаменитого банка!