– Даша! – укоризненно сказала Ника. Она видела, как Паша, вышедший на маленькую площадку с тропинки, стал мгновенно пунцовым – то ли от Дашкиных слов, то ли от того, что увидел Нику, обнимающую Кирилла за шею.
– Ой, что у тебя с ногой? – спросила Верочка, весь нос и лоб которой были покрыты крохотными капельками пота.
– Сломала, наверно, – сказала Ника.
– Сломала? – Даша подошла к ней, отодвинула Кирилла, сама переложила Никину руку себе на плечо. – Как это ты умудрилась? Ну-ка… сядь вот сюда.
Ника осторожно села на выемку в скале.
– Дай-ка я посмотрю… – Даша несколько секунд изучала Никину щиколотку, пробормотала: – Что-то она у тебя так в сторону-то свернулась… – Потом, без всякого предупреждения, схватилась за щиколотку и рванула ногу что есть силы к себе.
Ника громко вскрикнула от невероятной боли, вслед за ней ахнул Кирилл и выругался Паша. Верочка отступила назад.
– Ты что? – Ошарашенная, Ника смотрела снизу вверх на Дашу. – Совсем обалдела? Господи…
– Наступи! – кивнула Даша. – Наступи-наступи, не бойся. Ну-ка…
Ника, чувствуя, как боль быстро отходит, осторожно наступила на ногу.
– Ну? Как? Лучше? – Даша пристально смотрела на нее.
Не веря себе, Ника переступила с ноги на ногу.
– Вроде… Болит, конечно, но наступать можно…
– А то! – Даша самодовольно потерла руки. – Если кому еще чё ввернуть – я мигом. У меня два брата-дебила, младшие, погодки, у них все время что-то сворачивается, то рука, то нога, то башка… Вижу их редко, но как увижу, сразу – вот так вот им… р-раз… и вверну чё-нить! – Она пихнула изо всех сил Пашу, да так, что тот еле удержался на ногах.
– Ты чего? – прорычал он, но к Даше подступаться не решился.
– Стой ровно! – кивнула ему Борода. – Соблюдай субординацию! Вот это компашка у нас подобралась! Два… – она перевела взгляд с Кирилла на Пашу, – гм… альфа-самца… Или как, мальчики?
Те переглянулись, не зная, что ответить.
– Даш, ну Даш… – Вера подергала подружку за футболку. – Ну ты чё… Классные пацаны…
– Вот я и говорю, – пожала та плечами. – Потом я, королева, со мной мой маленький Верунчик, и вот нам на голову еще мастер спорта, который два километра прошел и ногу подвернул. Слушай, а ты чё, не поняла, что нога вывихнута? Видно же…
– Я никогда раньше не подворачивала ногу, – ответила Ника.
– На лыжах-то? Не падала?
– Падала, почему… Только все нормально было. Первый раз, да.
– Можешь идти дальше? Ох… – Даша присела, сбросила тряпочные кеды, не развязывая. – Жарковато уже. Надо бы ближе к роднику как-то… Написали бы около стрелки – «родник два км», например.
– А если не два, а десять? – Паша тоже сел.
– Ты кроссовки не снимай! – предупредила его Даша.
– А чё?
– А ничё! Экологии навредишь. Газовая атака на гигантских муравьев… Видели, какие здесь муравьи? Я уже наснимала кучу. – Даша достала телефон. – Во, на братанов моих похож, такая же голова длинная… Классно?
– Есть связь? – поинтересовался Паша.
– Да откуда! – махнула рукой Борода. – Была бы, Олег, может, и телефоны взять не разрешил. Какой же это экстрим – идти и по телефону разговаривать… со своим парнем… – Даша выразительно посмотрела на Пашу.
Тот никак не отреагировал.
Верочка тем временем потихоньку перебралась ближе к Кириллу, который фотографировал листья кустарника.
– Кирюш, Кирюш, а вот у меня смотри здесь… нет укуса? – Вера приподняла майку и показала Кириллу спину.
Борода громко вздохнула.
– Ну, ты Верунчик, конечно… – Она помотала головой. – Если уже показывать, то не спину! Что там в твоей спине? Ребра одни… И кривой позвоночник… Иди мне покажи, что там у тебя… Пашок, не тушуйся, что хотел сказать?
Паша открыл было рот, да под насмешливым взглядом Бороды ничего сказать толком не смог.
– Вот, – подытожила Даша. – О чем и спич. Рот закрой, а то на американца очень похож с открытым ртом.
Ника засмеялась.
– Правда, забавная у нас компания. Пошли, я уже могу идти.
– Вот, – Борода показала на Нику, – мастер спорта готов выдвигаться дальше. Так, берите тогда свои рюкзаки, мы же всё вам притащили.
– А почему вы пошли нас искать? – спросила Ника.
– Да вот как-то я, как птица, все чувствую, все магнитные поля, – ответила Даша.
– При чем тут магнитные поля? – усмехнулся Паша.
– Пашок, ты не поймешь. Вы не чувствуете ни магнитных, ни биополей, никаких.
– Почему? – пожал плечами Кирилл. – Я перед грозой всегда нервничаю.
– Моя собака тоже в ванную забирается перед грозой. И… воет там… – под общий хохот все же закончила Верочка.
– Вот почему ты ей нравишься! – подмигнула Борода Кириллу. – На добера ее похож! У нее знаешь какой добер! М-м-м… полрайона уже дворняжек бегает – его дети. Верунчик когда несется вечером по бульвару со своим Гансом, так все хозяева сук на руки берут – что пуделей, что ротвейлеров… А собаки, между прочим, на своих хозяев похожи… В кого только Ганс – такой сексуальный террорист, а, Верунчик? – Даша сама засмеялась. – Вот, мастер спорта, имей в виду, конкуренция у тебя серьезная, в борьбе за Кирюшкины прелести. Что ты там обнималась с ним за камнем или не обнималась – а Верунчик у нас…
– Язык без костей, Даш, – покачала головой Ника. – Как мы вообще дальше вместе пойдем? Всех обложила.
– Да ладно тебе! Я ж тебе ногу вправила, забыла? Слова – это шелуха. Так и пойдем, молча. Точнее, с песнями. Паш, запевай.
– Я не умею… – нахмурился Паша.
– Да чё вы вообще умеете! – досадливо махнула рукой Даша. – Толку никакого от вас. Я вот программу разрабатываю, проектная работа у меня такая на десятый класс, хочу даже спонсоров найти… «Будущее без мужчин».
– Это по какому предмету проект? – засмеялась Ника.
– Биология и информатика. А, и еще общага. Вот. У меня группа есть Вконтакте, ты не знала? Присоединяйся. – Даша выбила муравьев, забравшихся в кеды, и стала их натягивать, не развязывая.
– Как называется? – вздернул брови Кирилл. – «Я – феминистка»? Десять подписчиков?
– Нет, почему? – удивилась Борода. – «Я – богиня» называется. И подписчиков у меня больше тысячи.
– Что за бред? – Паша взвалил на себя свой рюкзак и Никин. – Пошли уже. Ну ты, Борода, даешь…
– Как ты сказал?
– А как слышала. Не знала, что тебя так за глаза зовут?
– Бо-ро-да? – Даша от изумления открыла рот, застыв с одним ботинком в руке, и сразу стала похожа на толстую, глупую маленькую девочку. – Меня?
– Закрой рот, на американку похожа, – тоже засмеялся Кирилл.
Ника с удивлением увидела, что Дашины глаза покраснели.
– Паш, ну зачем ты… – проговорила Ника.
– Да достала она уже, – покривился Паша. – Всех строить.
– Вас не построишь – так вы никуда не дойдете… – стала оправдываться Даша. – А… почему Борода?
– Потому что у тебя борода растет! Не замечала? Богиня… – хмыкнул Паша. – Идем! А то па́рит так, и облако мне вон то не нравится… Грозу… это… завтра к вечеру обещали, а вдруг сегодня будет? Раньше придет. И что мы делать будем? Не спрячешься нигде.
Даша тряхнула головой и громко засмеялась.
– Прятаться от грозы? А мы и не будем, правда, Верунчик? Под дерево нельзя… Разве что пещерку какую найдем…
Верочка смущенно привалилась к Кириллу.
– Меня Кирюша спрячет, да? Он такой большо-ой… У тебя есть для меня пещерка? – Верочка тихонько захихикала.
– Он – смазливый! Пещерка… – вздохнула Даша. – Паша гораздо больше. Но Паша тебе не катит. Прыщей много.
– И в морду ведь тебе не дашь, – развел руками Паша.
– Не дашь, – согласилась Даша. – Олег выгонит из лагеря и из клуба. Так что двигай батонами, как ты выражаешься. Я-то попила, а у вас тепловой удар будет, если мы не дойдем до родника. Кто помнит по карте, сколько всего километров, если не плутать? Семь?
– Странно как… – покачала головой Ника. – Несерьезно как-то все. А если правда – тепловой удар у кого-нибудь? Телефоны не работают, да у меня и нет, например, мне сказали брать не надо в поход, я и не взяла…
– Не паниковать! – Даша похлопала ее по спине и подтолкнула. – Пацаны, а вы что сникли? Орехов еще набрать надо на ужин. Я что-то пока ни одной орешины не видела…
– А вернуться можно к ужину? – тоненько спросила Верочка. – Мне как-то расхотелось ночевать здесь… Я не так себе все представляла…
– Посмотрите! – Ника показала на стремительно несущиеся по небу темные облака, низкие, плотные. – Откуда только они взялись…
– Я вот и говорю… – Паша остановился.
– Может, вернемся, пока не поздно? – Кирилл тоже остановился.
– Да ну, вы что! – Даша пренебрежительно махнула на них рукой. – Позор какой будет! До родника впятером не дошли. Идем дальше!
И она, не обращая внимания на возражения, решительно потопала вперед, увлекая за собой Верочку. Остальные, недовольно переговариваясь, все же пошли за ними.
Глава 10
Глава 10
– Что ты делаешь?
Анна молча подняла голову. Мальчик стоял перед ней, ковырял ногой землю и грыз сушку.
– А? Копаешь? А зачем? Дай мне покопать! Ты червяков копаешь? Я дяде Гене червяков копал… Хочешь накопаю? Я могу вот столько накопать! – Мальчик показал, сколько он может накопать червяков.
Анна встала, достала из кармана передника тряпку, вытерла руки, взяла лопату и молча ушла. Она услышала за собой звук быстрых шагов.
– А ты куда идешь? А как зовут кота?
Анна остановилась. Мальчик от неожиданности чуть не врезался в нее. Отступил от нее на шаг. Анна негромко спросила:
– Какого кота, мальчик?
– Рыжего!
– Не ходи за мной.
Мальчик похлопал светлыми ресницами, почесал лоб – Анна невольно заметила большой некрасивый шрам, тянущийся через всю руку от ладони до локтя. Анна резко отвернулась и пошла прочь.
– А почему не ходить? – Он обогнал ее и, прискакивая, побежал рядом.
Анна шла так быстро, что мальчугану приходилось бежать. Он бежал-бежал, потом все-таки отстал. Анна дошла до фруктового сада, решила окопать яблони, все равно на завтра ей было определено это сделать. Но какая разница, можно и сегодня.
Как назло, там сейчас была молодая насельница, Катя, которой скоро предстоял постриг. Она пришла в монастырь тоже два года назад, как и Анна, но было ощущение, что она всегда в нем жила, и все знали, что она долго в послушницах не пробудет, точно станет монахиней по истечению положенных трех лет послушания. Катя верила просто, безоговорочно, чувствовала себя в монастыре прекрасно, как будто другого мира и не знала. Росла она в многодетной семье, обычной, среднепьющей, не беднее соседей, несмотря на то, что родителям приходилось кормить не двоих, а пятерых детей. Отец работал водителем троллейбуса, мать – воспитательницей в детском саду. Родители не верили в Бога вообще. Катю в церковь стала водить соседка, у которой не было детей. Катины родители верить не верили, но церковные праздники праздновали наравне с государственными, просто потому что они «наши, русские праздники», как всегда приговаривала ее мать.
Кате неожиданно понравилось стоять на службах, она словно попадала в совершенно иную реальность, не уставала, могла несколько часов простоять, забыв обо всем. Потом соседка записала ее в воскресную школу. Оказалось, что у Кати хороший слух и несильный, но светлый и чистый голос, очень высокий, колоратурное сопрано, легкое, хрустальное, летящее до исчезающих, не воспринимаемых человеческим ухом как голос нот. Те ноты, которые могла спеть Катя, слышатся как звук музыкального инструмента или голос крохотной птички. Кто-то советовал Катиным родителям отдать ее в музыкальное училище после девятого класса, но Катя к окончанию средней школы твердо заявила родителям: «Хочу жить в монастыре». Никакие уговоры не помогли. Съездив пару раз с соседкой в монастыри, она иного пути для себя не видела. И радостно, как награду, как избавление приняла переезд в монастырь.
Катя – идеальная монахиня, пришедшая в монастырь из любви к Богу, той любви, которая пронизывает все существо некоторых монахов, необъяснимой с житейской точки зрения, закрывающей для них жизнь в миру, но открывающей какие-то иные, духовные, потаенные пути. Главное, открывающей им путь к счастью.
Анна видела, что Катя счастлива. Это счастье было сродни блаженству, тому самому, которое в русском языке имеет удивительный смысл. Блаженство – высшая степень чистого наслаждения. Благой – прекрасный и высокий. А вот блаженные, или тем более блажные – это те, кого нормальная жизнь в миру отделяет, отталкивает, давая им название, в котором слышится некое снисходительное уничижение. Но что есть нормальная жизнь… Анна вздохнула, поправила платок. Она видела, что Катя кротко улыбается ей, небольшие серо-голубые глаза, ясные, простодушные, с радостью смотрели на Анну. Что вызывало такую радость Кати – непонятно. Измученная своими страданиями, ожесточенная Анна – как на нее можно было смотреть с такой радостной улыбкой? Чему тут улыбаться? Анна заставила себя спокойно поздороваться с Катей.
– Здравствуй, сестра, – мягко ответила ей Катя. – Денек-то какой сегодня. Божий.
– Да, слава Богу, день хороший, – ровным голосом ответила Анна.
Катя ее невыносимо раздражала. Ничем. Своей радостью. Своей кротостью. Своей нерассуждающей любовью к Богу и церкви. Бога Анна тоже любит. Чувствует себя под его защитой, говорит с ним, верит ему, верит в него. Не может не верить. Потому что не верить, что она встретит когда-то Артема, что Артем сейчас с ее матерью, невыносимо больно. Когда наступают минуты сомнения, боль становится физически невыносимой.
– Мальчика видела? – спросила ее Катя.
– Видела, – сквозь зубы проговорила Анна. – Его все видели, я думаю.
– Матушка сказала, теперь много детей у нас будет. Вот завтра приедет… девушка… – Катя чуть помедлила, смущенно улыбаясь, – беременная…
– Девушки не бывают беременные. – Анна прямо посмотрела в глаза Кате, дождалась, когда та, покраснев, опустит глаза, поправила платок, с силой воткнула лопату в землю и широкими шагами пошла открывать воду. Не надо ее трогать! Одна просьба ко всем, ко всему миру! Не ковырять ее кокон, который она плетет, плетет, он рвется, снаружи врывается то ледяной ветер, то дождь, то горячее дыхание солнца, а она закрывается, закрывается, и ей удастся спрятаться там ото всех. Почему только год назад это было легче? Боль утраты была сильнее, чем сейчас, но ничто так страшно не раздражало, было гораздо дальше. А сейчас мир приближается со своими глупостями, суетой – даже здесь! Даже здесь… Как могут они принять беременную, беременность настолько физиологический процесс, женщина ведь так погружена в состояние своего организма, необычное, тревожное, сложное. Что делать беременной среди них, многие из которых – девственницы?
Анна обернулась. Катя, блаженная Катя, стояла и смотрела на нее с той же кроткой улыбкой. Да черт возьми! Анна развернулась и подошла к ней.
– Прости, – сказала она.
– За что? – искренне удивилась Катя. – Бог простит.
Анна кивнула и все же пошла открыть воду. Да, с ними очень трудно. Они и она, Анна. Остальные монахини и послушницы сами по себе, и она сама по себе. Она так решила. Она привыкла все решать сама в жизни. До какого-то момента это получалось. Пока кто-то или что-то не остановил привычное течение ее жизни. Анна силой заставила себя не думать в эту сторону.
«Господи, помилуй мя, грешную…» – Анна начала повторять привычные слова молитвы, заставляя себя не пробалтывать, а вдумываться в каждое слово. Тогда действительно отвлекаешься. В маленькой скудной библиотеке монастыря Анна в прошлом году нашла жизнеописания древних святых. И сквозь сказочную, наполненную волшебными происшествиями канву житий она пыталась понять наивную и часто страшную правду жизни того, кто, родившись обычным человеком, стал святым. Святым в понимании окружающих. Так чисто жил? Так была непохожа его жизнь на жизнь других? Так много страдал и так терпеливо принимал эти страдания? Анна поймала себя на том, что невольно представила, как она рассказывает это Антону, как он слушает ее, улыбаясь глазами, как он всегда смотрел на нее, с самого первого дня их знакомства. Этот взгляд ее грел, этот взгляд был частью ее жизни, частью ее самой, она представить себе не могла, что сможет жить без него. Смогла! И сможет дальше! Да что с ней сегодня такое? Вот правда – никак не относящиеся к тебе, совершенно посторонние события могут напрочь выбить из колеи, дернуть, заставить нервничать. А ведь игуменья права. Зря Анна отмахнулась от ее слов. Молиться, молиться часами, и реальность тогда отходит.
– Его зовут Рыжий!
Анна от неожиданности вздрогнула и исподлобья взглянула на мальчика.
Тот, желая заглянуть ей в глаза, присел на корточки и оказался близко от ее лица. Анна успела разглядеть круги под глазами ребенка, заеды в уголках рта и – чистые серые глаза.
– Я тебе уже сказала – отойди от меня, – негромко проговорила Анна, не вставая с корточек и отворачиваясь от него.
– Почему? – Мальчик, ничуть не смутившись, присел рядом с ней.
– Ты меня бесишь, – так же негромко и твердо сказала Анна.
Мальчик ничего не ответил. Анна продолжала выпалывать сорняки – сныть лезла и лезла, несмотря на ежедневные прополки. Если бы все на земле было так живуче, как сорняки… Их можно вырвать с корнем, корень разрубить, и если не выбросить, не сжечь, то остаток корня начнет прорастать в землю. Часть сорняков – целебны, и монахини собирали их, пытались сушить. В прошлом году Анна насушила и ромашку, и дикую мяту, и всю зиму пили ароматный чай, который невероятно раздражал Анну. Домашний, уютный запах – Антон любил заваривать всякие травяные чаи. И в этом году Анна категорически отказалась собирать что-либо. Надо – пусть сами собирают.