– Выпимши я был, – снова пробурчал Гусев.
– Между прочим, Гусев, – строго сказал Белоусов, – я бы на вашем месте так упорно состояние опьянения в этот день не афишировал. Вы знаете, что совершенное противоправное или уголовное деяние в состоянии алкогольного опьянения рассматривается как отягчающее вину обстоятельство?
– Где вы краску взяли? – неожиданно ткнул пальцем Белоусов в Гусева.
– Я? Так я ничего и не красил, то есть не пачкал, – не очень уверенно стал упираться Гусев.
– Официально заявляете? Понимаете, что потом я вас привлеку за лжесвидетельство?
Отец Василий с удивлением посмотрел на участкового. То, что он сейчас говорил Гусеву и чем его пугал, было откровенной глупостью. Никакого протокола не велось, да и объяснения, которые мог письменно получить участковый, грубо говоря, особого веса в следственной практике не имели. Вот если бы тот сидел на допросе у следователя, под протокол допроса, да расписавшись, что предупрежден об ответственности за отказ от дачи показаний или дачу заведомо ложных показаний, тогда – да. А в этой ситуации слова участкового были дешевым разводом для несовершеннолетних. Белоусов уловил взгляд священника и еле заметно подмигнул ему. Значит, умышленно несет всю эту ахинею. Не очень умный ход, но кто его знает?..
Гусев нахмурился и замолчал совсем. Пашутин как-то поспешно бросился ему на помощь.
– Вы это прекратите – запугивать вашими жандармскими методами трудящегося человека! – потребовал он, забыв в запале спора, что Гусев уже около года как нигде не работал.
– Тихо, тихо, Пашутин, – попытался осадить коммуниста участковый. – Не давите на следствие. Белую масляную краску у нас можно взять всего лишь в двух местах. У рабочих, которые ремонтируют пристройку к опорному пункту, но этот источник я сразу отметаю. А еще такую краску можно взять в хозяйстве предпринимателя Овчарова, где ведутся ремонтно-строительные работы.
– Так, командир! – возмутился теперь уже предприниматель. – Ты чего? Теперь на меня наезды делаешь? На какой хрен мне для церкви гадить, если я сам постоянно пожертвования делаю, да еще не маленькие? Между прочим, от чистого сердца, а не как дань моде.
– А, например, по сговору с самим настоятелем храма иереем отцом Василием, – не очень громко, но веско предположил участковый. – Пашутин и Гусев его сильно раздражают своим поведением. Вот вы в сговоре могли и подставить их. Как вам такой вариант, а, батюшка? – Теперь Белоусов повернулся уже к священнику.
– По-моему, вы просто сошли с ума, – ответил спокойно отец Василий. – Как вам такое в голову могло прийти? Меня в селе знают не первый день…
– Знаю, знаю, – махнул рукой участковый, – наслышан. Герой вы и спаситель. Один двух беглых уголовников задержали, с Корнеем разобрались. Только это как раз против вас и свидетельствует. Не очень вы обычный батюшка. Вот я и предполагаю, что и методы у вас могут быть не совсем обычными. А с Овчаровым вас может связывать острая неприязнь к тому же самому Пашутину и Гусеву. Они ведь и предпринимателя своими нападками достали до такой степени, что вы могли и пойти на крайние меры. Логично?
– Ну, это вы уж того… – робко попытался возразить Кузьмич, но его не услышали.
– Очень даже логично, гражданин участковый, – оживился Пашутин. – Вот где в самом деле нужно искать корни. Вот где истинное зло кроется. Правда, она глаза колет, и они решили честного человека – Гусева – подставить.
– А может, они его и наняли? Не сами же краской мазали? – вскинул победно брови Белоусов.
– Гусев не мог! – буквально взвился на своем стуле Пашутин. – Гусев – представитель народа…
– Праведный гнев народа, так вы вроде вещали, а? – не дал договорить коммунисту участковый. – Взял и смог. Чтобы свой гнев излить на эксплуататоров и иже с ними.
– Послушайте, Павел Борисович, – поднявшись на ноги и остановив жестом все прения в комнате, сказал отец Василий. – Вы куда-то клоните. Только вот я не пойму куда? Чего вы добиваетесь этой странной беседой?
– Я пытаюсь, отец Василий, разобраться, – ответил участковый. – К тому же вы сами не так давно советовали мне не выносить сор из избы, не увлекаться официальными расследованиями и бумагами, щадя самолюбие односельчан в целях их покоя и хорошего настроения.
Отец Василий понял, что Белоусов откровенно издевается. Возможно, попытка запугать, запутать, заставить отказаться от претензий была логичной. Но причина этих действий лежала как раз в другом. В нежелании канителиться с нормальным расследованием, которое из-за неопытности лейтенанта ничего не даст. Не хочет портить в своем Управлении репутацию? Возможно. Но только откуда в нем такое пренебрежение ко всем сторонам, участвующим в этой странной беседе? По какой-то не совсем той дорожке пошел молодой участковый. Итог разыгранного фарса был священнику совершенно ясен. Продолжать в нем участвовать он не собирался.
– Я вас понял, Павел Борисович. И надеюсь, что понял правильно. Бог и ваше начальство вам судья, если вы пренебрегаете служебным долгом и не хотите заниматься этим делом. Мы не будем жаловаться. Ни к чему это. Мы и сами разберемся в том, кто прав, а кто виноват. Существуют и другие виды наказания, кроме административного и уголовного.
С этими словами отец Василий вышел из опорного пункта и пошел домой. Его догнал Кузьмич и некоторое время шел рядом с удрученным видом. Сзади хлопнула дверь опорного пункта. Священник оглянулся и увидел, что на улицу вышел взбешенный Овчаров.
– Вот и еще один не выдержал, – прокомментировал Кузьмич.
– Не стоит гневаться и гневить других, – сказал священник. – В конце концов, ничего очень страшного не случилось, из-за чего стоило бы впадать в грех. Это ведь грех гордыни прежде всего. Нам стыдно и неудобно перед односельчанами, что с нами так поступили, испортили праздник, испачкали стену клуба. Гордыня это. Надо просто делать свое дело, и все, а прихожане сами разберутся, кого винить, а кого нет. Если посчитают, что батюшка не соответствует, значит, я просто уйду и освобожу место другому священнику. Более мудрому и опытному.
– И вы готовы вот так, без борьбы, сдаться? – удивился Кузьмич.
– О какой борьбе может идти речь? Не бороться надо, а поступками, смирением и верой доказывать людям, кто ты есть. Вот и я впал в гнев, раз говорю такое, – поморщился отец Василий. – Не доказывать, а показывать. Показывать пример. Так что, Кузьмич, не расстраивайся. Покрасим мы стену клуба, завтра же покрасим, а ты готовься к началу занятий воскресной школы в следующую субботу. Будем делать, что наметили, невзирая на препятствия.
Следующий день прошел в повседневных заботах. О вчерашнем напомнил только Овчаров, приславший двух рабочих с краской, которые должны были покрасить стену клуба. Отец Василий улыбнулся. Молодец предприниматель, не побоялся, что этот поступок расценят как доказательство вины и попытку ее загладить.
Но через два дня стало ясно, что тайный злоумышленник не успокоился. К отцу Василию прибежал Кузьмич с таким виноватым видом, будто сам совершил нечто предосудительное. Священник напрягся, готовясь к новым неприятным известиям.
– Батюшка, я даже не знаю, как вам и сказать о таком, – начал мямлить Кузьмич, озабоченно ероша от волнения свою и так не очень опрятную шевелюру.
– Говори, Кузьмич, как есть. Я готов встретить любые испытания, какие бы ни были мне ниспосланы свыше. Смиренно относись к ним и ты. Так что стряслось?
– В клубе опять кто-то… в общем, осквернили помещение.
– Как осквернили-то, что ты тянешь?
– Кто-то забрался в музыкальный класс и посреди пола… справил нужду.
– Ты хочешь сказать, что…
– Да, батюшка, – кивнул головой Кузьмич. – По большому. Я, конечно, все убрал, проветрил помещение…
– Ну и дела, – вздохнул священник. – Когда же они угомонятся в злобе своей? Пойдем-ка, Кузьмич, к Прокопенко сходим. Виновника мы с тобой все равно не найдем, а через управляющего хотя бы внимание общественности привлечем. Молчать о таком не следует. Пусть все знают.
Когда священник с заведующим клубом подходили к зданию правления, то Прокопенко как раз садился в милицейский «уазик» участкового. Вид у него был хмурый и недовольный, но отец Василий не собирался откладывать свой вопрос на потом. Проблема ведь не только в рамках церкви и воскресной школы. Все, что происходило, было проблемой всего села, а значит, и муниципального управляющего тоже. То, что о случившемся услышит и участковый, тоже было хорошо. Пусть знает, что творится на его участке.
– Погоди-ка секундочку, Николай Петрович, – окликнул священник Прокопенко.
Управляющий, занеся уже ногу на подножку машины, остановился, не выпуская ручку открытой дверки машины.
– Опять у нас неприятности в селе, – начал священник. – Дело общее, социальное, поэтому к тебе и пришли. При случае в разговорах с односельчанами ты об этом расскажи. Безобразие похуже варварства.
Управляющий, занеся уже ногу на подножку машины, остановился, не выпуская ручку открытой дверки машины.
– Опять у нас неприятности в селе, – начал священник. – Дело общее, социальное, поэтому к тебе и пришли. При случае в разговорах с односельчанами ты об этом расскажи. Безобразие похуже варварства.
– Да что случилось-то?
– В клубе сегодня ночью кто-то прямо посреди музыкального класса нагадил.
– Нагадил?
– Именно, – пояснил отец Василий, – справил большую нужду. Естественно, предварительно взломав входную дверь здания клуба. Как вам это нравится?
– Что же это такое творится-то? – не выдержал Прокопенко. – Я своих односельчан не узнаю. Какая же сволочь, простите, батюшка, это делает? Ладно бы, если пацаны нахулиганили, так ведь взрослые ведь гадят, откровенно гадят, и все тут!
Хлопнула водительская дверка «уазика», и из-за капота появился Белоусов.
– Все никак не поладите, – усмехнулся он. – Надо же какие-то компромисы искать.
– Какие? – не понял, точнее, сделал вид, что не понял, священник. – Свернуть деятельность храма? Закрыть его совсем? Какие, подскажите?
– А может, заведующий клубом сам… того, – предположил с усмешкой Белоусов, – по пьяному делу совершил. А сам теперь уже и не помнит.
– Кузьмич, между прочим, вторую неделю не пьет, – заявил Прокопенко.
– Не пьет или пьяным его не видели? – попытался уточнить участковый.
– Зря вы так, – не выдержал священник. – Не на тех грешите, Павел Борисович. Не знаю уж, кто совершил это безобразие, но помещения освящены крестом и молитвой. Падет гнев Господен на грешника, помяните мое слово.
С этими словами отец Василий повернулся и потащил за рукав за собой возмущенного Кузьмича. Тот ворчал, возмущался вполголоса по поводу бездействия Белоусова и поминал прошлого участкового Рогова, при котором никто не посмел бы затевать такое. Отродясь такого в селе не бывало.
Уже поздно вечером отец Василий узнал, что Прокопенко с участковым днем ездили на ферму Овчарова. Пашутин организовал там митинг с флагами и самодельными плакатами. Поводом послужило то, что предприниматель запустил очередной животноводческий комплекс и на днях должно было прийти закупленное небольшое поголовье скота. Под это Овчаров нанял несколько человек для работы в новом комплексе. Нанял именно из Верхнеленского, обеспечив еще несколько человек постоянной работой. Хуже было другое. По договоренности со школой он принял на летнюю отработку старшеклассников. Есть такое понятие в российских школах, именуемое «обязательный общественно полезный труд школьников в летние месяцы». Если раньше такая отработка проводилась бесплатно, то Овчаров решил заплатить школьникам. Не очень много, но достаточно, чтобы мотивировать их на добросовестный труд. Пашутин узнал об этом и устроил чудовищный скандал везде, где только мог, позвонив даже в районный отдел образования и редакцию районной газеты. Подал он эту ситуацию, естественно, как использование детского труда «новыми русскими», чуть ли не капиталистическое рабство. Участниками акции вместе со старым неугомонным коммунистом были несколько известных сельских скандалисток. Двух в свое время уволил Овчаров, а еще три мамаши сами упросили школу перенести отработку своим деткам, отправив их куда-то отдыхать. Теперь их, что называется, «душила жаба». Там же оказался и подвыпивший Гусев. Короче, первый день отработки школьников прошел комом и чуть было стараниями Пашутина не был сорван совсем.
Подумав немного, отец Василий решил сделать еще одну попытку поговорить по душам с молодым участковым.
Белоусов оказался дома, когда, извинившись за поздний визит, священник пришел к нему. Разговор получился долгий. Отец Василий попытался объяснить лейтенанту, что нельзя разговаривать с людьми, практически унижая их – и Кузьмича, который вдохновился новым и интересным для себя делом преподавания в воскресной школе и практически бросил пить, и предпринимателя Овчарова, который с пониманием относится к населению и своим рабочим. Он ведь не обязан, а помогает, чем может, и сельчанам, которые для него чужие – ведь он не из этих мест, – и храму, а ведь его нельзя назвать верующим. Просто Овчаров понимает, что, придя в это село, он должен жить общей жизнью, так сказать, пришел в чужой монастырь и живет по монастырскому уставу, а не по своему.
Участковый стал возражать, что не обязан пресмыкаться и подстраиваться, а наоборот, должен устанавливать определенные предписываемые законом порядки. По его мнению, Рогов распустил граждан своего участка, а теперь ему, новому участковому, хотят сесть на шею. Если он, лейтенант Белоусов, начнет идти на поводу у населения, то погрязнет в мелких разборках из-за каждого разбитого горшка и унесенной ветром с забора половой тряпки. Он считал, что должен свой участок держать в строгости и вмешиваться только тогда, когда совершаются действительно противоправные действия, которые могут нанести настоящий вред имуществу или здоровью граждан. Он же, Белоусов, попрекнул настоятеля храма, что тот слишком вмешивается в мирскую жизнь, хотя его работа – верующие прихожане. Своей чрезмерно активной позицией он наживет себе врагов и оттолкнет верующих от храма.
Спор продолжался до поздней ночи. Ничего он в отношениях священника и молодого участкового, по сути, не изменил. Лишь точнее расставил акценты. Это тоже был результат, хотя и отрицательный. Теперь отец Василий хорошо понимал, что в сложившейся ситуации он может положиться лишь на немногих людей в селе. Прихожане в основной своей массе были людьми хорошими и терпимыми, но пассивными. Все заканчивалось обсуждениями у калиток и на завалинках.
Кузьмич был человеком вялым, не способным на серьезный поступок – одним словом, творческая личность, страдающая запоями. Прокопенко был на стороне настоятеля храма, но лишь по своей должности. В душе он был убежденно неверующим и поэтому проблемы храма принимал далеко не всегда близко к сердцу. В крайнем случае он будет действовать, но лишь в рамках своего долга, не больше. Был еще и непонятный Матюшин. К батюшке он относился с большим уважением и, как бы это точнее сказать, интересом. Старый охотник многое повидал на своем веку, но вот таких священников, кажется, впервые. Был охотник верующим, но храм посещал редко, пропускал причастия. Иногда приходил на воскресную службу, стоял в сторонке, будто лишь любуясь убранством храма. Вот и все, на кого мог опереться отец Василий. Правда, был еще предприниматель Овчаров. Но тот имел свои заботы, которые были несравнимо сложнее забот батюшки. Со своими животноводческими комплексами Овчарову приходилось сутками крутиться, как белке в колесе. До проблем храма ли ему, тем более что Овчаров был тоже неверующим. По крайней мере, интереса к службам не проявлял.
С этими невеселыми мыслями отец Василий и вышел от Белоусова. Он шел по темной улице, вдыхая ночные запахи тайги, доносящиеся с окраины, и думал о том, что еще можно предпринять, чтобы избежать дальнейших происков злоумышленников. Можно, конечно, обратиться с жалобой на участкового в районное управление внутренних дел. Накатать большое заявление, описать все случившееся, поведение и бездействие лейтенанта Белоусова. Можно даже собрать массу подписей под этим заявлением. Но что это даст по большому счету? Можно смело сказать, что практически ничего. Ничего полезного! Белоусов получит выговор или замечание по службе, его обяжут разобраться и принять меры, назначат сроки, возьмут на контроль. Скорее всего, участковый затаит обиду, но разобраться все равно не сможет, потому что время ушло. Значит, будет заниматься отписками и оправданиями. В конце концов, от него отстанут, а дело останется на том же месте. Результат? Если сейчас с Белоусовым у священника лишь неприязненные отношения, то после этой эпопеи с заявлением начнется открытая вражда. Плохой политик и психолог Белоусов. По молодости лет и неопытности. Ничем особым отцу Василию негативное отношение участкового не грозит. Но озлоблять молодого человека совсем не хотелось. Умнее всего и достойнее было бы, наоборот, показать пример доброго отношения. Самому разобраться в ситуации и показать парню все, как оно есть на самом деле. Вот тогда и появится доверие, уважение и все остальное, что способствует мирной жизни и добрым отношениям.
На этом решении отец Василий и остановился. Настроение сразу поднялось. Оно всегда поднималось у священника, когда он видел перед собой четкий план действий. Это означало, что можно работать в свое удовольствие…
Выстрел прозвучал настолько неожиданно и неуместно, что отец Василий даже не успел испугаться и броситься в сторону. Короткое резкое жужжание закончилось глухим стуком, от которого со старого столба полетела шелуха и щепки. Залаяли собаки, с шумом пронеслась над головой какая-то ночная птица.