Начинает темнеть, скоро наступит долгожданный момент, однако судьба распоряжается иначе. Состав тормозит на станции Монтобан и под скрежет колес сворачивает на запасную ветку, ведущую в депо. Когда немцы со своими пулеметами выстраиваются на перроне, Вальтер понимает, что все пропало. Четверо пленников, подавленные вконец, садятся на пол, и каждый замыкается в своем одиночестве.
Вальтер старается заснуть, чтобы хоть как-то восстановить силы, но в его распухших пальцах сильными толчками пульсирует кровь, и боль слишком сильна. В вагоне то и дело раздаются приглушенные стоны.
В два часа ночи состав вздрагивает и трогается с места. Сердце Вальтера уже не бьется в пальцах, оно взволнованно колотится в груди. Он расталкивает товарищей, и они вместе ждут подходящего момента. Ночь слишком светла - почти полная луна, сияющая в небе, легко может выдать беглецов. Вальтер напряженно смотрит в оконце; поезд набирает скорость, и вот уже вдали показалась рощица.
Вальтер и двое его товарищей сбежали из поезда. Вальтер упал под откос и долго лежал там, затаившись. Когда красный огонек последнего вагона растаял в темноте, он воздел руки к небу и радостно закричал: "Мама!" Потом он прошагал немало километров, наш Вальтер. Добравшись до какого-то поля, он наткнулся на немецкого солдата, который справлял нужду, положив рядом ружье с примкнутым штыком. Вальтер залег в кукурузе и, улучив момент, бросился на него. Откуда только у него взялись силы, чтобы одолеть немца в этой схватке?! Штык пригвоздил солдата к земле, а Вальтер продолжал свой путь, и ему казалось, что он не идет, а летит, словно на крыльях.
Поезд не остановился в Тулузе, так что мы не попали домой, а отправились дальше, минуя Каркасон, Безье и Монпелье.
36
Дни проходят, а жажда - нет. В попутных деревнях люди стараются хоть чем-то нам помочь. Когда один из заключенных, Боска, выбрасывает в окошко записку, местная жительница находит ее на путях и передает адресату - женщине. В нескольких словах на обрывке бумаги пленник пытается успокоить свою жену. Он сообщает, что едет в поезде, что этот поезд 10 августа прошел через Ажан, что у него все в порядке, но мадам Боска никогда больше не увидит своего мужа.
Во время короткой остановки в Ниме нам выдают немного воды, засохший хлеб и прокисший джем, который невозможно взять в рот. Некоторые узники в вагонах впадают в безумие. У них появляется пена на губах. Они вскакивают, кружатся, кричат во все горло, падают в судорогах, а потом следует смерть. Так умирают бешеные собаки. И на такую же смерть нас обрекли нацисты. Другие пленники, еще сохранившие остатки разума, боятся на них смотреть. Они закрывают глаза, затыкают уши и сжимаются в комок, стараясь отгородиться от этого ужаса.
– Как ты думаешь, безумие заразно? - спрашивает Клод.
– Не знаю, но заставьте их замолчать, ради всего святого! - умоляет Франсуа.
Вдали слышатся взрывы, это бомбят Ним. Наш поезд останавливается в Ремулене.
15 августа
Несколько дней поезд простоял, не трогаясь с места. С него сняли труп пленника, умершего от голода. Тяжелобольным разрешают выходить и облегчаться возле вагонов. Возвращаясь, они вырывают из земли пучки травы и делятся ими с товарищами. Обезумевшие от голода люди рвут друг у друга из рук эту пищу для скота.
Американцы и французы высадились в Сент-Максиме. Шустер ищет способ выскользнуть из окружения союзных войск. Но как можно пересечь Рону и проехать вверх по течению реки, если все мосты давно взорваны?!
18 августа
Похоже, немецкий лейтенант нашел решение этой проблемы. Поезд тронулся в путь. У стрелки ему пришлось затормозить, путевой рабочий отодвинул засов одного из вагонов, и трем пленникам удалось сбежать, пока состав шел по туннелю. Другие сделают это позже, в нескольких километрах от Рокмора. Шустер приказывает остановить поезд в скалистом ущелье, где ему не грозят бомбардировки: в последние дни над нами непрерывно летали английские или американские самолеты. К сожалению, в таком потаенном месте нас не найдут и партизаны. И ни один поезд не проедет мимо нас: железнодорожное сообщение прервано по всей территории Франции. Война идет не на жизнь, а на смерть, Сопротивление с каждым днем набирает силу, подобно мощной волне накрывает всю страну. И не важно, что поезд не сможет пересечь Рону, - Шустер заставит нас идти пешком. Почему бы и нет, ведь в его распоряжении семьсот рабов, они вполне могут переправить с одного берега на другой товары и вещи, которые везут с собой семьи гестаповцев и солдаты, ведь он поклялся доставить их всех на родину.
И вот 18 августа мы бредем колонной, под палящим солнцем, безжалостно сжигающим кожу, и без того изъеденную блохами и вшами. Наши тощие руки еле удерживают немецкие чемоданы и ящики с вином, которое нацисты украли в Бордо. Для нас, умирающих от жажды, это еще одна пытка. Те, кто падает без сознания, уже не поднимутся. Их приканчивают пулей в затылок, как загнанных лошадей. Те, кто еще сохранил силы, помогают товарищам держаться на ногах. Если кто-нибудь начинает шататься, его окружают со всех сторон и не дают упасть, скрывая от глаз конвоира. Вокруг нас до самого горизонта тянутся виноградники. Лозы сплошь увешаны тяжелыми спелыми гроздями, налившимися соком раньше времени под жарким солнцем. Как хочется сорвать такую кисть и раздавить сладкие ягоды пересохшими губами, но солдаты орут, запрещая нам сворачивать на обочин)', а сами набирают полные каски винограда и лакомятся им у нас на глазах.
И мы проходим мимо всего в нескольких метрах от лоз - колонна измученных призраков.
Вот когда мне вспоминаются слова "Красного холма". Помнишь их? "Там нынче созревает виноград, в чьем сладком соке бродит кровь героя".
Пройдено уже десять километров; сколько же наших осталось лежать в придорожных рвах? Когда мы пересекаем деревни, жители испуганно глядят на это жуткое шествие. Некоторые пытаются оказать нам помощь, подбегают, неся воду, но нацисты грубо отталкивают их. А когда в домах распахиваются ставни, солдаты стреляют по окнам.
Один из пленников ускоряет шаг. Он знает, что в первых рядах колонны идет его жена, которая ехала в головном вагоне поезда. Его ноги стерты до крови, но он все же нагоняет ее, берет из рук чемодан и тащит его сам.
Вот так они и шагают бок о бок, наконец-то вместе, но не имея права даже шепотом сказать друг другу слова любви. Каждый из них едва осмеливается улыбнуться другому, с риском лишиться жизни. Но что осталось от их жизни?!
В следующей деревне, в доме у поворота дороги, приоткрывается дверь. Солдаты, также измученные жарой, уже не так бдительно следят за нами. Пленник хватает жену за руку и кивком указывает на дверь, давая понять, что прикроет ее бегство.
– Туда! - шепчет он дрожащим голосом.
– Нет, я останусь с тобой, - отвечает она. - Не для того я столько вынесла, чтобы сейчас оставить тебя. Мы вернемся домой вместе или не вернемся совсем.
Оба они погибли в Дахау.
К концу дня мы добираемся до Copra. На сей раз нас встречают сотни местных жителей, они смотрят, как мы пересекаем городок, направляясь к вокзалу. Немцы растерянны: Шустер не предвидел, что на улицы выйдет столько народа. Люди стараются помочь нам, кто чем может. Солдаты не в силах сдержать толпу, не успевают всех отгонять. Жители несут на перрон еду, вино, однако нацисты все это тут же реквизируют. Несколько пленных, воспользовавшись сутолокой, выскользнули из колонны под прикрытием толпы. На них тут же набросили форменные кители железнодорожников, крестьянские блузы, сунули в руки плетенки с фруктами, чтобы придать вид местных, желающих помочь пленным, и быстренько увели подальше от вокзала, чтобы спрятать у себя дома.
Бойцы Сопротивления, извещенные об этом переходе, спланировали вооруженную акцию, чтобы освободить нас, но охранников слишком много и нападение превратилось бы в бойню. В отчаянии они смотрят, как нас заталкивают в другой поезд, уже поданный на станцию. Если бы мы знали, садясь в вагоны, что всего через неделю Сорг будет освобожден американскими войсками!…
Состав отходит под покровом ночной темноты. Начавшаяся гроза приносит немного свежести и дождевой воды, которая струится внутрь через щели в крыше. Наконец-то мы напиваемся вдоволь.
37
19 августа
Поезд катит вперед на полной скорости. Внезапно раздается скрежет тормозов, из-под колес вырываются снопы искр. Немцы выпрыгивают из вагонов и врассыпную кидаются на обочины. На наши вагоны обрушивается град пуль; над составом в зловещем танце кружат американские самолеты. Первый заход превращается в настоящую бойню. Напрасно мы высовываем руки в окошки и размахиваем лоскутами, оторванными от одежды, - пилоты слишком высоко, они нас не видят, они бросают свои машины в пике и со зловещим воем проносятся над вагонами.
Состав отходит под покровом ночной темноты. Начавшаяся гроза приносит немного свежести и дождевой воды, которая струится внутрь через щели в крыше. Наконец-то мы напиваемся вдоволь.
37
19 августа
Поезд катит вперед на полной скорости. Внезапно раздается скрежет тормозов, из-под колес вырываются снопы искр. Немцы выпрыгивают из вагонов и врассыпную кидаются на обочины. На наши вагоны обрушивается град пуль; над составом в зловещем танце кружат американские самолеты. Первый заход превращается в настоящую бойню. Напрасно мы высовываем руки в окошки и размахиваем лоскутами, оторванными от одежды, - пилоты слишком высоко, они нас не видят, они бросают свои машины в пике и со зловещим воем проносятся над вагонами.
Время словно остановилось, я больше ничего не слышу. Все двигаются, как в замедленной съемке, ненормально размеренно. Клод смотрит на меня, Шарль тоже. Жак, стоящий напротив, вдруг широко улыбается, и из его рта брызжет кровь; затем он медленно оседает и падает на колени. Франсуа бросается к нему, чтобы помешать упасть, крепко обхватывает его руками. В спине Жака зияет огромная дыра, он силится что-то сказать нам, но не может вымолвить ни слова. Его глаза стекленеют, голова клонится набок; тщетно Франсуа пытается поддержать ее - Жак мертв.
Франсуа издает душераздирающий вопль: "НЕТ!", этот крик заполняет все пространство; его лицо забрызгано кровью друга, самого близкого друга, который ни на миг не покидал его во время всего этого долгого пути. Мы даже не успеваем его удержать - он бросается к окну и начинает голыми руками рвать колючую проволоку. Немецкая пуля, со свистом влетевшая в проем, срезает ему ухо. Теперь голову Франсуа обагряет его собственная кровь, но ему уже все безразлично: вцепившись в край окна, он пролезает наружу, спрыгивает на пути, выпрямляется, бежит к двери вагона и отодвигает засов, чтобы выпустить нас на свободу.
Мне так отчетливо помнится силуэт Франсуа в ярком дневном свете. Над ним, в небе, носятся самолеты, - крутой вираж и пике! - а за его спиной немецкий солдат целится и стреляет. Выстрел бросает тело Франсуа вперед, и половина его лица размазывается по моей рубашке. Последняя судорога, последняя дрожь, и Франсуа разделяет участь Жака.
Так 19 августа в городке Пьерлат мы потеряли, в числе многих товарищей по несчастью, двух наших близких друзей.
Паровоз весь в дыму. Из его пробитых боков вырываются клубы пара. Этот состав уже никуда не пойдет. В нем множество раненых. Фельдфебель идет за деревенским врачом. Но что может сделать этот человек, вконец растерявшийся при виде распростертых пленников с выпущенными кишками, со страшными ранами по всему телу? А самолеты возвращаются. Пользуясь паникой среди солдат, Титонель бросается бежать. Нацисты открывают огонь, одна из пуль настигает его, но он все равно мчится через поля. Какой-то крестьянин подберёт его и отвезёт в госпиталь Монтелимара.
Небо наконец опустело. Деревенский доктор, стоя возле поезда, умоляет Шустера оставить ему раненых, которых еще можно спасти, но лейтенант и слышать об этом не желает. Вечером их грузят в вагоны, и как раз в это время из Монтелимара подходит новый паровоз.
Вот уже неделя, как СФ и ФВС [25] перешли в наступление. Нацисты в панике отступают, их поражение уже не за горами. За железнодорожные пути и национальное шоссе № 7 идут жестокие бои. Американские войска и танковая дивизия генерала де Латтра де Тассиньи [26], высадившись в Провансе, быстро продвигаются на север. Долина Роны стала для Шустера ловушкой. Но ФВС стянули в кулак свои отряды, чтобы помочь американцам взять Гренобль; сейчас они уже в Систероне. Еще вчера у Шустера не было никаких шансов пересечь долину, однако теперь французы разомкнули кольцо осады, и лейтенант пользуется этим, больше такого шанса вырваться из окружения у него не будет. В Монтелимаре наш состав делает остановку на вокзале, на тех путях, куда приходят поезда южного направления.
Шустер хочет поскорее избавиться от мертвецов, поручив их Красному Кресту.
Шеф монтелимарского гестапо Рихтер, как всегда, на месте. Когда начальница местного Красного Креста просит у него разрешения забрать также и раненых, он категорически отказывает.
Тогда она поворачивается и уходит. Он спрашивает ее вдогонку, куда это она отправилась.
– Если вы не отдадите мне раненых, занимайтесь трупами сами, как хотите.
Рихтер и Шустер совещаются и наконец уступают, пообещав, однако, что как только раненые поправятся, их тут же увезут.
Мы сгрудились у окошек и смотрим, как наших товарищей выносят из вагонов на носилках; одни стонут, другие уже замолчали навеки. Трупы кладут рядами на пол в зале ожидания. Несколько железнодорожников, печально глядя на них, снимают фуражки в знак прощания. Машины Красного Креста увозят раненых в госпиталь, и старшая сестра, дабы отбить у нацистов, еще занимающих город, охоту расправиться с ними, объявляет, что все они больны тифом, а это чрезвычайно заразно.
Грузовички Красного Креста удаляются; тем временем мертвых везут на кладбище.
Земля укрывает тела, опущенные в братскую могилу, навсегда засыпает лица Жака и Франсуа.
20 августа
Мы едем в сторону Баланса. Поезд останавливается в туннеле, чтобы избежать бомбардировки. Воздуха не хватает до такой степени, что все мы теряем сознание. Когда состав подходит к станции, какая-то женщина, пользуясь тем, что фельдфебель не смотрит в ее сторону, выставляет в окне своего дома плакат с крупной надписью: "Держитесь! Париж уже окружен!"
21 августа
Проезжаем Лион. Через несколько часов после этого бойцы ФВС поджигают склады горючего на аэродроме Брона. Немецкий штаб покидает город. Фронт приближается к нам, но поезд идет все дальше и дальше. В Шалоне снова остановка - вокзал полностью разрушен. Нам встречаются остатки экипажей люфтваффе, которые едут на восток. Один немецкий полковник чуть было не спас жизнь нескольким пленным. Он потребовал у Шустера два вагона. Его солдаты и оружие куда важнее, чем эти призраки в лохмотьях, которых лейтенант так оберегает в своем поезде. Спор двух военных едва не переходит в рукопашную, но Шустер - крепкий орешек. Он решил доставить всех этих евреев, полукровок и террористов в Дахау, и он это сделает. Никто из нас не будет освобожден. И поезд продолжает свой путь.
В нашем вагоне внезапно отодвигается дверь. Трое незнакомых немецких солдат, совсем молодые парни, суют нам несколько головок сыра и торопливо задвигают дверь. За последние полтора дня мы не получали ни пищи, ни воды. Ребята тотчас принимаются делить сыр, стараясь, чтобы всем досталось поровну.
В Боне нам на выручку приходит местное население и Красный Крест. Нам приносят еду - немного, но хватит, чтобы не умереть с голоду. Солдаты вскрывают ящики с вином. Они напиваются в дым и, когда поезд трогается, забавы ради стреляют из пулеметов по окнам домов, стоящих вдоль путей.
Проехав всего тридцать километров, мы оказываемся в Дижоне. На вокзале царит полная неразбериха. Ни один поезд не может следовать дальше на север. Битва на рельсах достигла апогея. Железнодорожники хотят помешать составу продолжить путь. Бомбардировки следуют одна за другой. Но Шустер твердо стоит на своем; несмотря на сопротивление французских рабочих, паровоз дает свисток, шатуны приходят в движение, и лейтенант везет дальше свой страшный человеческий груз.
Однако составу не суждено уйти далеко: впереди взорваны рельсы. Солдаты выгоняют нас из вагонов, и мы беремся за разборку завалов. Теперь депортированные превратились в каторжников. Под палящим солнцем, под прицелами охранников мы укладываем рельсы, разрушенные партизанами.
– И пока не закончите, не получите ни капли воды! - орет нам Шустер, стоя на мостках паровоза.
Дижон остался позади. Наступают сумерки; мы все еще надеемся на спасение. Партизаны атакуют поезд, но действуют не слишком активно, боясь ранить пленных, и немецкие солдаты тотчас открывают шквальный огонь с платформы хвостового вагона, отбивая нападение. Однако бой не кончается, партизаны следуют за составом по адскому маршруту, который приближает нас к немецкой границе; мы знаем, что стоит нам пересечь ее, и назад мы уже не вернемся. На каждом километре, съедаемом колесами поезда, мы спрашиваем себя, сколько же нам осталось ехать до Германии.
Время от времени солдаты стреляют в сторону полей; может, там мелькнула какая-то подозрительная тень?
23 августа
Никогда еще путешествие не было таким тяжким. Последние дни в вагоне стоит адское пекло. Нам больше не дают ни есть, ни пить. Поезд идет через разоренные, опустевшие места. Скоро два месяца, как нас вывели со двора тюрьмы Сен-Мишель, два месяца, как мы едем в поезде, и наши глубоко запавшие глаза на изможденных лицах видят, как истаивают наши тела, все явственнее выступают кости скелета. Те, кто избежал безумия, замыкаются в мертвом молчании. Мой младший брат с его исхудавшим лицом напоминает глубокого старика, и все же, поймав мой взгляд, он каждый раз улыбается.