– Может, невеста была беременной? – предположила я.
– А где младенец? – скривилась Алина. – Он так и не появился на свет.
– Некоторые женщины обманывают мужчин, показывают положительный тест на беременность, а затем врут о выкидыше.
Алина встала, взяла с подоконника сумку, вытащила сигареты и с наслаждением закурила.
— Павел не из таких. Он бы нашел врача, оплатил аборт. Зачем ему жениться?
– Ну… она отказалась от операции… и он, как честный человек…
– Бред, – отмахнулась Алина, – на эмбриона Павла не купить. В чем же было дело? Все гадали, и никто не понял.
– Любовь?
– Ой, нет! Хотя вел он себя как страстный любовник, – пояснила Алина. – Внешне семья смотрелась замечательно – муж одевал жену, обувал, улыбался ей, звал «кисонькой». Кстати, Розалия меня терпеть не могла, наверное, ревновала, вот и сделала так, что мы практически не могли встречаться. Но я Павла отлично знала и могу сказать: Роза его раздражала. Впрочем, думается, знаю, отчего именно Розалия стала мадам Майковой. Понимаете, Павел был человеком с огромным самомнением. Увы, гордиться ему было особо нечем, обычный мужчина.
– Успешный бизнесмен! Алина кивнула:
– Верно, но в список самых богатых людей планеты не входил. Со мной Павлу было не построить семью – я образованна, востребована на работе, твердо стою на ногах. Такой женой не покомандуешь. А Розалия казалась тихой, ничего не умеющей – этакой девушкой без роду и племени. Вот на фоне подобной личности Майков мог возвыситься. В царстве слепых кривой – король. Павел хотел обожания, поклонения, тапочек, принесенных в зубах. Он лишь не учел одной детальки: угнетенные рабы способны восстать, и нет ничего страшней и безжалостней бунта крепостных, решивших убить барина. И еще, получив в жены курицу, Павел начал испытывать раздражение. Оно конечно, два медведя в одной берлоге не живут, но и существовать около наседки Топтыгин не сумеет. Увы, слишком поздно выяснилось: Розалия не клуша, она злобная, трусливая, жадная гиена, ловкая врунья и убийца. Но у нее не получилось закопать правду. Конечно, доказательств у меня нет, зато есть уверенность: это она его отравила, и я знаю почему.
– Почему?
– За день до кончины я разговаривала с Павлом. Кроме моральных причин, у Розы имелись и материальные, – тихо сказала Алина.
Друг детства и названый брат жаловался на головокружения. Подруга посоветовала ему сходить в поликлинику, сдать анализы, но Майков ответил:
– Позднее. Да и не найдут ничего, скажут: здоров, словно конь. Это просто усталость накопилась, надо съездить отдохнуть. Если честно, больше не могу.
– Наплюй на дела и скатайся на море, – предложила Алина.
– Не от службы тошно.
– Дома беда?
– Ерунда, – тут же закрыл тему Павел. И вдруг спросил: – В понедельник нотариусы ведь не работают?
– Вроде так.
– Значит, во вторник пойду.
– Зачем?
Но вместо ответа на вопрос из трубки послышалось:
– Входи, входи, Сергей Иванович! Все, Алина, пока, ко мне люди пришли.
Больше Алина с Павлом не беседовала.
– Понятно, зачем он к нотариусу собрался? – задала она мне сейчас вопрос. – Завещание переделать хотел, но Розалия опередила. Сволочь! Она и Нелли Семеновну прикончила, и кровь мамы на ее жадных лапах! Ее надо найти! Наказать! Расстрелять!
– Вы знаете друзей Розалии?
– У нее их нет.
– Совсем?
– Я не видела ни одной подруги.
– Может, имена родственников назовете?
– Я их тоже не встречала.
– Хорошо, – протянула я, – тогда мама.
– Я с ней не сталкивалась.
– Но вы видели даму на свадьбе.
– Даму… Скажете тоже!
– Нет ли случайно ее телефона?
– Откуда?
Я пригорюнилась, но потом вновь взбодрилась.
– Алина, у вас есть ключи от апартаментов Майковых?
– Да, – кивнула женщина, – висят в шкафчике. Нелли их нам на всякий пожарный случай вручила.
– Дайте мне связку.
– И по какой причине? – насупилась Алина.
– Откроем дверь и поищем.
– Что?
– Ну… авось найдем нечто, подсказывающее, куда могла отправиться Розалия.
На лице Алины отразилось раздумье.
– Поздно уже, мне завтра рано на работу, – заявила она наконец.
– Отвезу вас на машине туда и обратно, здесь ведь совсем близко! – принялась я упрашивать Волынкину. – Вы же только что утверждали: Розалию необходимо поймать. Но как это сделать, не имея никаких сведений о бабе?
– Поехали, – согласилась Алина.
Очутившись перед опечатанной створкой, Волынкина безо всяких колебаний содрала бумажку.
– Смехота, – резюмировала она, всовывая ключ в скважину, – неужели грабителя остановит полоска с чернильной кляксой?
Я вошла в квартиру и вздрогнула. Те, кто не первый раз встречается со мной, знают: Даша Васильева не религиозный человек. Я не соблюдаю посты, не произношу ежедневные молитвы, о Боге вспоминаю лишь в минуты опасности, допустим, в ту секунду, когда самолет, на борту которого нахожусь, вдруг проваливается в воздушную яму или попадает в зону турбулентности. Вот тут закрываю глаза, стискиваю зубы и начинаю читать про себя «Отче наш». А еще я не верю во всякие там эфирные и ментальные тела, не ощущаю чужую ауру и усмехаюсь, услышав слова «порча», «карма», «сглаз». Но, переступив сейчас через порог квартиры Майковых, я испытала безотчетный страх. В длинном коридоре, казалось, пряталось нечто загадочное, холодное, колючее, опасное.
Алина щелкнула выключателем.
– Кому достается приватизированная квартира, если хозяин умер? – вдруг спросила она.
– Наследникам, – тихо ответила я, – в данном случае Розалии.
– А дача?
– Тоже ей, если только не составлено завещание в чью-то пользу. Впрочем, я не являюсь специалистом, могу ошибаться.
Алина скривилась:
– Да уж, ясненько! Пошли пороемся в ее спальне.
Комната, где обитала Розалия, напоминала гостиничный номер. Нет, тут висели картины и стояли симпатичные безделушки, но сразу становилось понятно: интерьер обустраивал специально нанятый дизайнер, хозяйка не внесла ничего личного.
Обычной телефонной книжки мы не нашли, компьютера у женщины не имелось.
Испытывая некоторую неловкость, я порылась в ящиках изящного бюро и обнаружила в них лекарства, деньги и всякую мелочь вроде заколок. В ванной комнате теснились шеренги флаконов, бутылочек и коробочек. Одних шампуней я насчитала с десяток, и все для светлых, тонких окрашенных волос.
– Тут еще гардеробная имеется, – сказала Алина, увидев мое разочарование.
Я засунула голову и присвистнула:
– Ничего себе, метров двадцать квадратных, набитых шмотками!
Алина усмехнулась:
– Розалия скопидомка, нитку не выбросит, Нелли страшно раздражала жадность невестки.
Я пошла между кронштейнами, подумав: а ведь обычно свекрови упрекают снох в расточительности. Каноническая фраза: «Ты без конца тратишь деньги моего сына, и он весь измучился на работе, желая обеспечить капризы жены» – лично мною была слышана от всех четырех «мамулечек». Но, видно, близким родственникам мужа угодить невозможно: Нелли Семеновну, наоборот, раздражала экономность Розалии. Хотя если взглянуть на скупость с иной стороны, то ее можно назвать хозяйственностью.
– Ну надо же, – крикнула Алина, занырнувшая внутрь помещения, – она, оказывается, хранила все сумки.
Я пошла к Волынкиной, увидела стену, а на ней специальные крепления, на которых висели торбочки разных размеров и цветов.
– Просто цирк! – удивлялась Алина. – И правда ничего не выбрасывала. Ой, вон та беленькая – совсем дешевая, две копейки стоит, а она и ее оставила!
– А куда ты деваешь ненужные сумки? – спросила я, оглядывая «выставку».
Алина хмыкнула:
– Выбрасываю, если совсем вид потеряла. Порой отдаю кому-нибудь, иногда теряю.
– Мода ходит кругами, – протянула я. – Сколько раз себя упрекала: ну зачем отнесла на помойку ридикюльчик! Пусть бы полежал в укромном месте, потом снова носить можно.
– Сумка вместе с туфлями хороша, – не согласилась Алина, – обувь же быстро выходит из моды. Относила босоножки лето, и адью! Через год что-нибудь да изменится: каблук, допустим, тоньше станет, а вместо тонких ремешков широкие сделают. Я, например, всегда замечаю, даже на улице: вроде женщина модно одета, а обувка у нее явно старая. И потом, как-то тоскливо через пять лет влезать в старые туфли, унизительно в обносках ходить.
– Теперь, как ты выражаешься, «обноски» именуются «винтаж» и стоят больших денег, – усмехнулась я. – А Розалия и туфли хранила.
– Точно жадюга! – засмеялась Алина.
Я молча рассматривала горы обуви. Лично меня удивляло не желание хозяйки оставить при себе все ношенные некогда тряпки, а ее патологическая аккуратность. Подобные гардеробные я до сих пор встречала лишь на картинках. Здесь царил абсолютно неживой порядок. Сумки на крючках; внизу, на специальных колодках, обувь, каждая туфелька тщательнейшим образом еще прикрыта пленкой. Не менее впечатляли и вешалки – на них на каждой висело по одному платью, не видно измятых или грязных кофт с юбками. Но совсем уж поразительно выглядел отсек для белья. Ровные стопки трусиков, лифчиков… даже колготки идеально сложены. Скажите, у вас в шкафах тоже так? Лично у меня полнейшее безобразие. Конечно, я стараюсь следить за своими вещами, но все равно – на полках скомканные ночнушки, да и блузки частенько так засовываю, забыв их повесить. Похоже, Розалия не человек, а робот. И еще, неужели в ее квартире не провели обыск? Арестовали по подозрению в убийстве и не переворошили апартаменты? Федосеев забыл о стандартной процедуре? Или некто навел тут порядок?
– У Розалии имелась домработница? – повернулась я к Алине.
– Да, – кивнула та, – Танька. Дура дурой. Неизвестно, почему ее держали, косорукая идиотка.
– А где ее можно найти? Алина почесала переносицу.
– На кухне, около хлебницы, листок бумаги лежит, Нелли туда всякие необходимые телефоны записывала, можно глянуть.
– У Татьяны имелись ключи?
– Конечно, она у Розалии три года работала. Кретинка полная, но честная, вот тут и придраться нельзя, – пояснила Алина. – Пойдет в магазин – сдачу до копеечки отдаст. Нелли первое время на Таньку страшно злилась. Велит она ей помидоры купить, девка в супермаркет сносится и… огурцы приволакивает. Попросит белье перестирать, та запихнет в машину вместе темное и белое. Сколько она Павлу рубашек изгадила! Нелли ее увольнять собралась, но Павел ей тогда сказал: «Мамочка, любая поломойка не особого ума, иначе она бы не сортиры мыла, а в университете преподавала. Зачем тебе в помощницы человек-философ? Просто обучи дурочку, она хоть честная».
Ну Нелли и послушалась сына. Надо признать, ей удалось обтесать Таньку, та в последнее время почти хорошей горничной стала, хотя привычка вытирать нос кулаком осталась. Ой, а это же свадебная сумочка Розалии! Вот ведь барахло…
Хихикая, Алина схватила небольшой бесформенный белый мешочек с атласными завязками.
– Дурацкая, да?
– Ты говорила, она брала свадебный наряд напрокат, – напомнила я.
— Платье точно, – закивала Волынкина, – а вот насчет остального, значит, ошиблась. Ха! Там что-то лежит. Или дно из картонки?
Тонкие пальцы Алины развязали белые ленточки и вытащили глянцевый прямоугольник.
– Ой, смотри! – оживилась молодая женщина. – На свадьбе фотограф был, делал снимки и желающим сразу раздавал…
Я приблизилась к Алине и глянула на карточку. На переднем плане невеста и какая-то полная тетка, а на заднем – несколько женщин сидят за круглым столиком. Заинтересовавшая меня женщина, с простым, слегка испуганным лицом, одета в «парадное», явно не часто вынимаемое из шкафа платье. Может, Алина права, утверждая, что отслужившую свое одежду следует выбрасывать? Незнакомая мне тетка явно носила парадное одеяние не один год, вернее, не носила, а надевала по «красным» числам, и при беглом взгляде на женщину тут же становилось понятно, что ей неудобно – платье жмет под мышками и излишне обтягивает полные бедра.
– Вот Лиза Ринкина, – поясняла Алина, – дальняя родственница Нелли, сейчас в Америке живет, а слева Танька-домработница.
– В красном бархатном платье?
– Нет, в зеленом, жутком, – улыбнулась Алина.
– А это кто? – указала я на интересующую меня тетку.
– Понятия не имею, – забормотала Алина. – Хотя вроде там посторонних не было, лишь свои… А! Наверное, это тамада или дрессировщица, я их уже не помню.
– Кто? – удивилась я.
Алина стала засовывать фотографию в сумочку.
– У Павла тогда особых денег не имелось, но ведь праздник нельзя пустить на самотек? Кто-то и посоветовал тамаду, сказали, недорого берет и хорошо работает. Только…
– Обманула? Взяла деньги и исчезла?
– Нет, честно отслужила, – скривилась Алина. – Но такую глупость устроила! Сначала невесту выкупали, потом рисом обсыпали, а хуже всего за столом получилось. Представляешь, она конкурсы идиотские устроила: кто быстрее передаст друг другу носовой платок без помощи рук или носом яйцо прокатит. А потом эта массовица-затейница подружку свою выводит, вроде концерт предлагает. Баба сначала частушки пела под аккордеон, очень глупые и малоприличные, а потом вынула из перевозки собачку. Жалкое зрелище! Шавка явно недокормленная – она за кусок колбасы так старалась… Хотя гостям в тот момент уже было без разницы, на кого глядеть: трезвых в зале не осталось.
– Можно мне взять фото?
– Думаю, да, – пожала плечами Алина. – Только зачем?
– Наверное, снимок представлял ценность для Розалии, если она его столько лет берегла, – протянула я.
– Сомневаюсь, – махнула рукой Алина.
– Почему?
– На свадьбе всем такие давали, бесплатно. Вернее, Павел фотографу заплатил, а тот гостям даром вручал. Парень подходил, щелкал камерой и отдавал снимок. Розалия, наверное, взяла, сунула в сумочку и забыла. Я сама частенько ищу какую-нибудь ерунду и не нахожу, а потом полезу в старую сумку, перед тем как отдать ее кому-нибудь, и наткнусь на потерю.
– Все равно, – улыбнулась я, – разреши забрать фотку.
– Мне не жаль.
– И пойдем все-таки поищем телефон домработницы…
Через пару минут у меня в руках оказался листочек с наспех нацарапанными цифрами. Алина тщательно заперла квартиру, поплевала на бумажку с печатью и вернула полоску на место. Я отвезла Волынкину домой и, еле удержавшись от желания позвонить Татьяне прямо сейчас, порулила в Ложкино.
Очень надеюсь, что домработница вспомнит, рядом с кем ее запечатлели в тот памятный день. Конечно, Алина права: я сама многократно забывала в сумочках всякие мелочи, а Розалия, очевидно, убрав свадебные аксессуары, более никогда к ним не прикасалась. Но мне надо узнать, что за женщина на фото! Может, все-таки мать Розалии? Татьяна могла знать правду: прислуга часто в курсе секретов хозяев. Вдруг у домработницы и телефон ближайшей родственницы Розалии есть?
Глава 10
Несмотря на поздний час, окна нашего дома ярко сияли огнями. В прихожей, около галошницы, мирно спал Хуч.
– Ты почему тут устроился? – удивилась я, стаскивая туфли.
– От «силиконовой долины» жутко воняет, – прозвучало в ответ.
Я вздрогнула и в ту же секунду увидела Машку, выходящую из гардеробной.
– Очень хорошо понимаю Хуча, – заявила дочка, – от подобного запаха самой захотелось в ботинки забиться. «Силиконовая долина» ужасна не только внешне, она еще и тухлая.
– Какая долина? Ты о чем речь ведешь? Машка фыркнула:
– Тема решил дом отделывать.
– Знаю.
– Нашел прорабов.
– Я их видела, Донские Витя и Лада.
– Во! Она и есть «Силиконовая долина». Мусик, ты эту Ладу разглядела в деталях?
– Не очень, получила лишь поверхностное впечатление.
– И как?
– Ну, вообще говоря, не следует судить о человеке вот так сразу, не узнав его…
– Она похожа на кобылу, – захихикала Маня.
– Есть немного. Только Тема не собирается жениться, ему просто надо отделать здание, – улыбнулась я.
Маня прищурилась:
– Ты сядешь в кресло к стоматологу, у которого гнилые зубы?
– Нет!
– А к парикмахеру, если у того грязные волосы?
– Наверное, не рискну.
– Теперь внимательно посмотри на Донских, – фыркнула Машка. – Тема у нас наивный в бытовом плане. Бизнес-то круто ведет, но стоит ему из офиса выйти, он в ребенка превращается. Иди, муся, в столовую, и потом скажешь, что с этим делать.
– Почему ты называешь Ладу «Силиконовой долиной»? Она имеет отношение к компьютерам?
Машка прыснула:
– Нет. У мадамы в грудь, губы и попку вкачаны литры геля. Поэтому она «Силиконовая долина».
– Маша! – Что?
– Это неприлично!
– Что?
– Так обзывать человека.
– Я констатировала факт, – надулась Маруська. – Если свинью назвать свиньей, будет нормально? А как описать тетку, залившую себе во все места жидкую резину? Ладно, не нравится «Силиконовая долина» – стану называть ее просто: клизма.
Я покачала головой и пошла внутрь дома. Похоже, Лада пришлась Маруське не по душе. Да и Хучику тоже – мопс предпочел залечь в прихожей, а в столовой, между прочим, сейчас подали угощенье: вкусный сыр, от аромата которого у Хучика начинается обильное слюноотделение.
Я вошла в просторную комнату, нос моментально уловил странно-неприятный запах. Подобный исходит от цветов, гниющих в вазах, или от куска бри, забытого на столе.
– Дашутка, – ажиотированно воскликнул Тема, – иди сюда! Здорово, что ты пришла! Наши разбежались, а мне нужен совет.
Старательно задерживая дыхание, я села на стул, находившийся с противоположной стороны от Лады; прорабша вскочила:
– Эй, Ирка, подай хозяйке кофейку. Дашенька, солнышко, вы устали? Такая бледная… Наверное, слишком много работаете. Люди! Ау! Дайте же ужин человеку! Ну, похоже, никого не дождешься, пойду сама позабочусь.
Я растерялась. Лада вела себя так, словно мы знакомы по крайней мере лет двадцать. И Машка права: строительница, если учитывать специфику ее работы, одета более чем странно.
Большую попу Лады слишком сильно обтягивали белые бриджи, украшенные ярко-черными буквами «D» и «G». В мою душу немедленно заползли сомнения. Вряд ли Дольче с Габанной видели эскиз этих брюк, скорей всего одежку сшили ловкорукие китайцы. Да и тесная маечка, в которую Лада втиснула свои перси как минимум пятого размера, никогда не встречалась с модельерами «Прада», несмотря на то что футболку украшает фамилия этой великой женщины. А на ногах у Лады, как я отметила еще утром, красовались босоножки на головокружительных, очень тонких каблуках.