Голодающим России отдал Нансен и свою нобелевскую премию. Принёс он в жертву миру и свою научную карьеру, отказавшись от новых экспедиций.
Но его трудом спасены миллионы жизней! Светлая память великому человеку!
«Русский народ имеет большую будущность, и в жизни Европы ему предстоит выполнить великую задачу», – писал Нансен. – «Это будет Россия, которая в не слишком отдалённом будущем принесёт Европе не только материальное спасение, но и духовное обновление».
Он говорил, разумеется, о России Советской. Будущность нынешней, если быть реалистами – пока под вопросом.
Израсходованный комиссар
Советская внешняя политика прошла, пожалуй, даже больше эпох, чем внутренняя. Бывали в ней взлёты и падения, но даже в худшие времена она не опускалась ниже плинтуса, как в раннеельцинские годы. Стабильно высокий уровень нашей дипломатии – во многом заслуга конструктора и строителя «красного» внешнеполитического ведомства – Георгия Васильевича Чичерина (1872.11.24–1936.07.07).
Его отец – дворянин из старинного рода с итальянскими корнями и карьерный дипломат, мать – из семьи дипломатов. То есть мальчик рос в среде, способствующей фрмированию потомственных дипломатов. Если же учесть, что его отец – Василий Николаевич – 18 лет из своей дипломатической службы провёл в главном архиве министерства иностранных дел (и он сам в 1897–1904-м годах работал там же), то становятся понятны слова Георгия Васильевича «я рос среди всевозможных воспоминаний дипломатического мира».
В 1891-м Чичерин поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. Там он напряжённо работал, изучая политическую экономию, право, естествознание, восточную литературу, языки – вплоть до ирландского, древности – вплоть до иероглифов и клинописи. В результате он свободно читал и писал на всех основных европейских языках, знал латынь (как полагалось – но редко удавалось – тогдашним выпускникам гимназий), хинди, арабский. По словам его секретаря, в Латвии, Литве, Польше, Эстонии «он произносил речи на языке государства, в котором находился». Сильнее всего впечатлили его лекции Ключевского по русской истории с жёстким критическим анализом. В целом же его по праву называли самым образованным в Европе министром иностранных дел.
Формально Чичерин был вторым в Советской России народным комиссаром иностранных дел. Но первый нарком – Троцкий – успел учинить всего два дела – и оба разрушительные: опубликовал секретные договоры Российской империи с другими державами (что в тот момент возымело сильнейшее пропагандистское действие, ибо показало, сколь мало считаются правители с интересами подвластных, но в то же время сильно подорвало доверие к нашей дипломатии, так что на налаживание нормального режима закрытых – до поры до времени – переговоров ушли годы) и сорвал мирные переговоры в Бресте-Литовском (что дало немцам повод возобновить наступление, и мир в конце концов заключили на условиях куда худших для нас, чем немцы предлагали вначале). Чичерин оказался фактически первым настоящим главой внешнеполитического ведомства новой власти.
Прежде всего ему пришлось расхлёбывать последствия действий предшественника. Сам нарком вспоминал: «В сущности, это не были переговоры – это было продиктование вооружённой силой условий мира одной стране, не имевшей возможности защищаться». 1918.03.03 он подписал Брестский мир, о котором позднее в статье «Два года внешней политики» писал: «Советское правительство сознательно шло на тяжёлые испытания, подготовленные брестским договором, зная, что рабоче-крестьянская революция будет сильнее империализма и что передышка означает путь к победе». Испытания и впрямь были непомерно тяжелы От России оказались отторгнуты 780 тысяч квадратных километров с 56 миллионами жителей (треть населения страны). На ней находились до революции 27 % обрабатываемых сельскохозяйственных угодий, 26 % железнодорожной сети, 33 % текстильной промышленности. Там добывалось 89 % каменного угля, производилось 90 % сахара, 73 % железа и стали. Там проживало 40 % промышленных рабочих страны, трудившихся на 918 текстильных фабриках, 574 пивоваренных и 1685 винокуренных заводах, 133 табачных фабриках, 615 целлюлозных фабриках, 244 химических предприятиях, 1073 машиностроительных заводах и множестве предприятий других отраслей.
К несчастью, альтернативы не было. Ведь Советская Россия оказалась зажата в тисках: проигрывающая Первую Мировую войну Германия и выигрывающая Антанта в равной мере нуждались в её ресурсах. Поэтому, как отметил основатель советского государства, «с самого начала Октябрьской революции вопрос о внешней политике и международных отношениях встал перед нами, как главный вопрос».
По счастью, действия экспедиционных корпусов Антанты в разных концах России оказались не слишком активны и удачны. В то время призрак коммунизма, как и предупреждали Маркс с Энгельсом, бродил по всей Европе. Например, на родине одного из авторов – в Одессе – в советское время было несколько улиц, названных в честь членов Иностранной коллегии – подпольной группы пропагандистов, работавших среди ввозимых через этот порт солдат Антанты. В конце концов почти всю группу выловила и уничтожила контрразведка, но к тому времени войска настолько не желали воевать с красными, что пришлось срочно эвакуироваться во избежание мятежа. Но ещё задолго до этого западным политикам стала очевидна бесперспективность открытого вторжения в Россию. Уже в конце 1918-го Антанта заговорила о блокаде как способе уничтожения советского строя. Французское правительство назвало блокаду санитарным кордоном, оберегающим весь мир от революционной заразы из России. Тогдашний глава правительства Франции Клемансо заговорил об экономическом окружении, а своим генералам написал, что международное вмешательство не должно носить наступательного характера, но что русским врагам большевиков «надо обеспечить техническое превосходство над большевиками». Министр иностранных дел той же Франции Пишон 1918.12.26 в комиссии по иностранным делам заявил: «Цель союзников – изгнать из России дух большевизма», а 1919.03.26 в палате депутатов сказал: «Истинный мир станет возможен только тогда, когда будет разрешён русский вопрос и будет окончательно потушена зараза, распространяющаяся по Европе». Не правда ли, поразительно похоже на риторику нынешних организаторов антироссийских санкций? Похоже, западное отношение к нашей стране никоим обрадом не зависит от её государственного устройства.
Правда, большевики тоже не были кроткими ягнятами. Они слишком хорошо помнили указание Маркса и Энгельса: революция должна быть мировой – иначе страны, сохраняющие старый строй, всеми силами будут уничтожать новый. Да и статус частей расколотой империи был ещё далеко не определён. Так, разгромив наступавшего на Петроград Юденича, красные командиры вознамерились на плечах отступающих белых перейти эстонскую границу. Чичерин воспротивился. Он написал Ленину: «Это резко изменило бы настроение во всех малых государствах, с которыми мы ведём или собираемся вести переговоры, и сорвало бы эти соглашения, так как везде воскресло бы представление о нашем якобы «империализме»… Уже летом, когда выяснилось, что мы недостаточно сильны для того, чтобы одновременно бороться против наступающих Деникина и Колчака и помешать Антанте создать ряд буржуазных республик на нашем Западном фронте, уже тогда нам стала ясна необходимость прийти к мирному соглашению с этими республиками». Ленин согласился. 1919.12.31 заключён мир с Эстонией. Как и ожидал Чичерин, последствия оказались значительны. Советская Россия показала, что не намерена экспортировать революцию – и в странах Антанты победили противники радикальных методов борьбы с большевизмом. 1920.01.16 верховный совет Антанты снял с РСФСР экономическую блокаду. Чичерин писал: «Наш договор с Эстонией превратился в генеральную репетицию соглашения с Антантой, превратился в первый опыт прорыва блокады и в первый эксперимент мирного сожительства с буржуазными государствами». Вскоре последовали соглашения с нескольким другими осколками империи – Латвией, Литвой, Польшей, Финляндией.
Гражданская война тянулась ещё около двух лет. Но прямо в ходе её РСФСР вела международные переговоры. Страна остро нуждалась в инвестициях, и Чичерину было всё равно, откуда они придут. Он выступал за практичность в международных отношениях, их деидеологизацию: «Если раввин и монах сойдутся торговать и вместо этого начнут спорить о талмуде и отцах церкви, они ничего не наторгуют, а только вырвут друг у друга бороды».
Например, в телеграмме в Англию нарком отметил, что без британского флота и вооружения невозможны были бы успешные действия сперва Деникина, потом его преемника Врангеля, но добавил: «Тем не менее стремление Российской республики к миру и торговле так глубоко и сильно, что, несмотря на перечисленные факты, она остаётся при своём решении заключить с Великобританией предполагаемое соглашение». 1921.03.16 советский представитель в Англии Леонид Борисович Красин подписал торговое соглашение между РСФСР и Великобританией. 1921.03.23 премьер Ллойд-Джордж в палате общин официально заявил: соглашение означает признание де-факто советского правительства.
Например, в телеграмме в Англию нарком отметил, что без британского флота и вооружения невозможны были бы успешные действия сперва Деникина, потом его преемника Врангеля, но добавил: «Тем не менее стремление Российской республики к миру и торговле так глубоко и сильно, что, несмотря на перечисленные факты, она остаётся при своём решении заключить с Великобританией предполагаемое соглашение». 1921.03.16 советский представитель в Англии Леонид Борисович Красин подписал торговое соглашение между РСФСР и Великобританией. 1921.03.23 премьер Ллойд-Джордж в палате общин официально заявил: соглашение означает признание де-факто советского правительства.
Готовясь к Генуэзской конференции по урегулированию вопросов, оставшихся за пределами заключённых в пригородах Парижа мирных договоров 1919-го года, Чичерин отметил: «Советская Россия нуждается в товарообмене с передовыми капиталистическими странами так же, как последние нуждаются в товарообмене с Советской Россией. Мы должны воспользоваться техническими орудиями передовых стран и их техническими силами для развития нашего производства, и уступки правящим кругам Антанты в смысле предоставления концессий их капиталистам соответствуют нашим же интересам, открывая дорогу к использованию наших естественных богатств. Мы можем прийти к соглашению с передовыми капиталистическими странами на основании интересов обеих сторон». Правда, оценивая эту позицию, необходимо иметь в виду: в отличие от нынешних либералов, большевики твёрдо сохраняли государственную собственность на ключевые производства, да и концессионеры должны были работать в строгом соответствии с законами страны и договорами.
1922.03.10 Чичерин направил Ленину письменное изложение своих взглядов по программе действий советской делегации в Генуе. Там, в частности, сказано: «Мы должны выступить с «пацифистской широчайшей программой», это один из главнейших элементов предстоящего выступления, однако её у нас нет. Есть только отдельные отрывочные моменты в первых директивах ЦК. Я тут впервые пытаюсь подступиться к этой задаче». В ответе 1922.03.14 Ленин высоко оценил проект Чичерина: «Прочёл Ваше письмо. Мне кажется, пацифистскую программу Вы сами в этом письме изложили прекрасно».
Конференция, естественно, началась с ультиматумов членам советской делегации – не только на общих заседаниях, но и в формате частных встреч Чичерина с Ллойд-Джорджем. Россия ответила встречным перечнем ущерба, причинённого ей и её собственными усилиями в интересах Антанты в Первой Мировой войне, и действиями интервентов Антанты, и деяниями зависимых от неё внешних и внутренних противников. Обсуждение взаимных претензий затянулось. Советско-английские переговоры за закрытыми дверями рождали множество слухов – в том числе о готовности Москвы подписать сепаратное соглашение с Лондоном. Чичерин способствовал их распространению. Более всего эти слухи нервировали немцев. Они надеялись выйти из послевоенной изоляции путём оказания Британии услуг по сдерживанию России. Министр иностранных дел Германии Ратенау боялся: после нормализации отношений между этими двумя державами Лондону не будут нужны тесные отношения с Берлином, и он отдаст немцев на растерзание французам. В конце концов немцы не выдержали изящного советского блефа. Когда Чичерин ночью позвонил в Рапалло – пригород Генуи, где остановилась германская делегация, немцы согласились на немедленную встречу. Об её результате Чичерин сказал: «Рапалльский договор окончательно устанавливает дружественную связь между противоположным империализму полюсом – Советской республикой – и угнетаемой победоносными империалистическими правительствами Германией. Эти дружественные отношения вполне совместимы со стремлением Советского правительства, этого всемирного носителя тенденций к миру, наладить мирные и дружественные отношения со всеми государствами». Новый договор разительно отличался от брестского. Дипломатические отношения немедленно восстановились в полном объёме. РСФСР и Германия взаимно отказались от претензий на возмещение военных расходов и невоенных убытков, договорились о порядке урегулирования разногласий. Германия признала национализацию немецкой государственной и частной собственности в РСФСР и отказались от претензий «при условии, что правительство РСФСР не будет удовлетворять аналогичных претензий других государств». Стороны признали принцип наибольшего благоприятствования (распространения на каждую из них прав и возможностей, предоставленных другой стороной третьим странам) как основу дальнейших отношений. Они обязались содействовать развитию экономических связей. Договор лёг в основу подписанного в 1925-м торгового соглашения. В ходе последующей индустриализации СССР немецкие фирмы поставляли оборудование, технологии, создавали целые предприятия. Сотрудничество двух стран в экономике и военном деле успешно развивалось до прихода к власти в Германии 1933.01.30 национальной социалистической немецкой рабочей партии: её перед этим долго затачивали на предельную антисоветскость и антирусскость, искореняя в партии всё социалистическое и раздувая национальное до уровня лютой ненависти ко всем другим народам.
На протяжении практически всего пребывания во главе советской дипломатии Чичерин вынужденно боролся со стремлением коминтерновцев экспортировать революцию, устраивать восстания там, где для них явно не было почвы. Если в 1923-м ещё казалось, что обстановка в Германии пригодна для мятежа (в ноябре почти одновременно выступили коммунисты в Гамбурге и нацисты в Мюнхене), то позднее всем, кроме откровенных фанатиков, стало ясно, что капиталисты научились смягчать многие внутренние противоречия и предотвращать перерастание недовольства в организованные действия. В таких условиях действия Коминтерна срывали мирное взаимодействие советской страны с внешним миром, не давая ничего взамен. Чичерин писал Молотову: «Ввиду чрезвычайно осложнённого международного положения, в которое мы теперь вступили, необходимо устранять всякий лишний повод к нападкам на нас, за который могли бы уцепиться наши противники или недоброжелатели». Кстати, впоследствии Молотов, занимая тот же пост, что и Чичерин, убедился: в ходе Великой Отечественной войны само существование Коминтерна служит поводом для агитаторов, разрушающих единство антигитлеровской коалиции. Организацию, созданную 1919.03.04, распустили 1943.05.15.
По сей день актуально звучат и предостережения Чичерина против попыток прямого вмешательства в междоусобные и межплеменные распри в Афганистане. Пусть он рядом с нашей Средней Азией – но любая поддержка одной из вечно противоборствующих там группировок обернётся дружным отпором всех остальных. Чичерин отметил: «Не понимаю, почему ради Коминтерна требуется рассорить нас с Афганистаном, Персией и Китаем… Все повсеместно смешивают РСФСР и Коминтерн, и несвоевременный шаг его может создать нам катастрофу. Военных сил у нас мало. Нападение на нас Афганистана может повести к катастрофе в Туркестане. Этим нельзя играть. Считать позорною бдительность ввиду этих опасностей – это действительно позорно». Кроме того, местная специфика далеко не очевидна со стороны. В частности, в июне 1921-го Чичерин в инструкции советскому полномочному представителю в Афганистане Раскольникову предостерегал от неверных оценок монархических реформ в этой стране: «В нынешней стадии развития Афганистана просвещённый абсолютизм типа нашего XVIII столетия является для него серьёзным прогрессивным явлением. Вы должны всячески избегать роковой ошибки искусственных попыток насаждения коммунизма в стране, где условий для этого не существует». Не будем цитировать здесь прочие многочисленные замечания Чичерина по поводу столь же многочисленных проектов интриг или прямых интервенций, ограничимся сокрушённым вздохом: ах, если бы в 1979-м кремлёвские старцы получили столь же разумные подсказки!
Увы, до этого времени не дожил никто из дипломатов, старательно отобранных и обученных самим Чичериным. Причём многие из них погибли ещё задолго до старости – в недоброй памяти 1937-м. Но ещё задолго до того чичеринскую команду стали теснить интриганы и откровенные проходимцы. Нарком сказал: «С 1929 года были открыты шлюзы для всякой демагогии… Теперь работать не нужно, нужно «бороться на практике против правого уклона», то есть море склоки, подсиживаний, доносов. Это ужасное ухудшение госаппарата особенно чувствительно у нас, где дела не ждут… Нельзя отсрочить международные дела. Демагогия в наших «общественных организациях» стала совсем нетерпимой. Осуществилась диктатура языкочешущих над работающими». Не зря Ильф в своих «Записных книжках» отметил: «Мало любить советскую власть – нужно ещё и работать».
В конечном счёте линия Чичерина в советской внешней политике восторжествовала. Но для этого кадры НКИД пришлось воссоздавать чуть ли не с нуля. Разгром советской дипломатии за полтора года Большого Террора – один из тягчайших просчётов Сталина: всё, что делали с этим ведомством, ему следовало проверять особо тщательно. Оправдывает его разве что его собственное продолжение чичеринской политики (до 1945-го года, когда вся обстановка в мире изменилась настолько, что значительная часть былых концепций – и не только наших – оказалась неуместна).