За месяц до Победы Роберта Александровича арестовали. Он неудачно доверительно поговорил в присутствии стукача о достоинствах немецкой техники и недостатках советской архитектуры – и получил десять лет лагерей за антисоветскую агитацию. Оказался в весьма отдалённых местах, в Туруханске, причём среди уголовников.
Но тут ему пригодился литературный талант. Страшную и повторяющуюся день ото дня реальность даже отпетым уголовникам хотелось разбавить чем-то романтическим. Иначе как выжить?
Штильмарк пересказывал товарищам по несчастью романтические произведения Александра Дюма, Фенимора Купера, Вальтера Скотта и всех тех, кого ещё мог вспомнить. А когда запасы памяти исчерпались, Роберт Александрович стал придумывать собственные истории: «с любовью и изменами, смертями и местями, пиратами и виконтами, аббатами и индейцами, героями и злодеями, чудными красавицами и бешеными бизонами… чего только не было в них!» – вспоминал автор. Разумеется, он это воплощал в форме, наиболее понятной малограмотным уголовникам.
Вот тут-то он и обратил на себя внимание местного авторитета Василия Павловича Василевского. Заключённый нарядчик, из уголовных, сидел третий раз, в общей сложности имел стаж двенадцать лагерных лет. Лагерное начальство тем не менее использовало авторитета для поддержания порядка – как порою в армии офицеры закрывают глаза на дедовщину (так называемые «деды» – старослужащие, считающие свой опыт достаточным не только для передачи новичкам, но и для помыкания ими – избавляют самих офицеров от предписанных уставом забот по воинскому обучению и поддержанию дисциплины, хотя взамен порождают немало иных забот и несчастий).
Сам Штильмарк в автобиографическом романе «Горсть света» объяснял неожиданную тягу авторитета к «доброму и вечному» следующим образом. Кто-то сообщил Василевскому, будто бы Сталин читает только исторические романы. И был, дескать, случай, когда за сочинение такого романа «скостили срок». Вот Василевский и решил: если книга под его фамилией с обозначением места написания – Туруханский край (где и сам вождь отбывал царскую ссылку!) – попадёт к Сталину, это принесёт и ему досрочное освобождение. Надо отдать отпетому зэку должное: в его голове созрела многоходовая комбинация, не всякому вольному руководителю доступная.
И вот авторитет создал литератору-зэку Штильмарку все возможные в тех обстоятельствах условия для творчества…
С непосредственного строительства Штильмарка перевели учётчиком на бельевой склад. Обычно писатель «сидел с листом фанеры на коленях и делал вид, что ведёт учёт грязного белья. А сам страничка за страничкой создавал роман. Если появлялось начальство и проводили обыск – на коленях у учётчика грязного белья каждый раз лежал только один листок, все остальное каждый вечер забирал Василевский и куда-то прятал…»
Авторитету роман понравился, и он перевёл Штильмарка на склад ГСМ, где тот продолжал своё постраничное творчество столь же изощрённым образом.
Роман, созданный за год и три месяца, получил название «Наследник из Калькутты».
Время действия удивительного произведения, написанного в заключении в Туруханском крае, – конец восемнадцатого века. Место действия – Британия, Северная Америка, Индийский океан, Африка… Как всегда борются Зло и Добро. Разумеется, хорошие герои побеждают, и конец оптимистический – о том, как среди мира насилия и рабства им удастся заложить первый Город Солнца: «Но они понимали, что воздвигнуть Город Солнца для всей огромной семьи человечества смогут лишь новые поколения отважных людей на вольных просторах земли, освобождённой от страшной власти золота».
Роман был красиво оформлен и сдан под фамилией Василевского в политотдел. Руководству вещь тоже понравилась. В предисловии Сталину содержался намёк на героическую жизнь отца народов: «Книга создавалась там, где силы тьмы пытались погасить солнце разума планеты…»
Вдохновлённый Василевский решил избавиться от подлинного автора, но другие зэки отговорили его: «Не сможешь ты, мил человек, защитить своё авторство…» и посоветовали приписать на титуле вторую авторскую фамилию.
Книгу отправили в Москву. Но тут Сталин умер. Лагерь, где сидели в кавычках «соавторы», расформировали, судьба их разбросала.
Василевский ещё мотал срок, а Штильмарк, как политический, вернулся в столицу лишь в 1956-м, после реабилитации, но заранее списался с сыном – Феликсом Робертовичем.
Штильмарк-младший вспоминает: «В тысяча девятьсот пятьдесят четвёртом году мне, уже будучи московским студентом, удалось извлечь рукопись этого романа (четыре тома плотно сшитых общих тетрадей) из культурно-воспитательного отдела Главного управления лагерей. Его первым читателем был Иван Антонович Ефремов, давший «зелёный свет» столь необычному произведению».
По возвращении из ГУЛАГА Штильмарк-старший по совету Ефремова принес роман в ДЕТГИЗ. Редактором отдела прозы там работала жена писателя Рувима Исаевича Фраермана – автора знаменитой повести «Дикая собака Динго». «Наследник из Калькутты» и ей понравился. К роману сделали предисловие: как в суровой тайге самоотверженно работали на благо коммунизма геологи-комсомольцы и в короткие часы досуга, между трудовыми стахановскими вахтами, рассказывали вот такие истории.
Роман издали сперва под двумя фамилиями, но затем суд признал Роберта Штильмарка единственным автором. «Я не только не писал, но даже и не всё читал, – сказал Василевский на суде, – но без меня романа бы не возникло».
Что правда, то правда. Воленс-ноленс, уголовный авторитет Василевский стал соавтором если не знаменитого романа, то уж точно знаменитой истории.
Физика на хозрасчёте по Будкеру
Скажем несколько слов о выдающемся советском учёном, основателе и директоре Института ядерной физики Сибирского отделения Академии наук Герше Ицковиче Будкере. Вернее, лишь об одном эпизоде его жизни, доказавшем: фундаментальная наука не просто требует вложений, но и окупает себя.
«Когда придумываешь что-то сам, высок шанс ничего не придумать. Но когда живёшь чужим умом, уж точно ничего не придумаешь, – говорил прославленный академик и добавлял: – Иногда полезнее не знать, что сделано до тебя, чтобы не сбиться на проторенный путь».
Мало кто знает, что в 1941-м году будущий учёный, окончивший физический факультет МГУ, ушёл добровольцем на фронт, хотя имел в кармане бронь в качестве специалиста важного оборонного предприятия. Ещё в годы войны Герш Будкер придумал устройство, позволившее зениткам эффективнее бить по самолётам противника. Это имело большое значение для ПВО крупных городов и промышленных центров. Тогда-то молодого изобретателя заметили. И Курчатов взял Будкера в свою лабораторию номер два – впоследствии Институт атомной энергии, занимавшийся не только «мирным» атомом. Кстати, за участие в ядерном проекте молодой учёный отмечен Сталинской премией.
Академик РАН Евгений Велихов вспоминает, как великий Курчатов всячески поощрял свободный поиск. По его словам, «из странных на первый взгляд исследований потом вырастали целые направления промышленности. Увы, – сетует Велихов, – к свободному творчеству в России всегда относились с подозрением. Конечно, были периоды оттепелей, но кратковременные, бюрократия быстро устанавливала жёсткий контроль. Поэтому человек в нашем обществе не привык сам ставить перед собой задачу, определять приоритеты, действовать и доводить идеи до результата. Эдисон не получал указаний, что создавать, шёл на свой страх и риск. В нашей стране таким человеком был академик Будкер: из него идеи били фонтаном, а Курчатов создавал особые условия для его работы».
«Аппарат привык группироваться вокруг начальника, чтобы остальные наблюдали только его, аппарата, филейную часть», – острил Герш Будкер. Сам он, разумеется, был учёный до мозга костей, учёный от Бога и никогда ни к какому аппарата не принадлежал.
«Однажды мне было поручено обеспечить регулирование будущего термоядерного реактора, чтобы тот не очень «разогнался» и не вышел из-под контроля. Сейчас это поручение напоминает историю о том, как некто хотел изобрести вечный двигатель и взял патент на то, чтобы тот не разогнался до бесконечных скоростей…» – шутил Будкер спустя много лет.
Как свидетельствуют ученики академика, он предложил свой собственный подход к проблеме термояда, придумал «магнитные пробки» – открытые ловушки для удержания плазмы. И стал родоначальником нового научного направления. Всех, кто занимался этой проблемой, восхитила смелость выдвинутых им идей. Позже, когда работы по термояду рассекретили, стало известно: американский физик Роберт Пост тоже предложил аналогичную систему удержания плазмы – одновременно с Будкером. Впоследствии её стали называть «ловушкой Будкера – Поста».
В 1957-м году он сразу же принял предложение И. В. Курчатова организовать в Сибири новый ядерный институт – хотел сбросить груз обветшалых традиций и стереотипов, начать новое большое дело вдали от столичного начальства. Через десять лет будкеровский коллектив – молодые сибирские физики – первыми в мире начали изучать взаимодействие вещества и «антивещества» на ускорителях со встречными пучками. В те времена задача казалась всем исследователям в мире абсолютно неосуществимой.
«Автором идеологической основы первого в мире адронного коллайдера – получения сверхвысоких энергий на встречных пучках – был академик Будкер, первый директор Сибирского института ядерной физики», – вспоминает нобелевский лауреат Жорес Алфёров.
«Слова «невозможно», – пишет вдова академика, – для него не существовало. Чем труднее была задача, тем больше она его увлекала. Решения, которые он находил, были оригинальными, неожиданными, простыми и эффективными. И не только в физике, но и в области человеческих отношений… Кому могло прийти в голову поручить Институту ядерной физики Сибирского отделения АН СССР защищать зерно от вредителей? Искать новые способы бомбардировки раковых клеток? Работать над проблемой обеззараживания сточных вод? Никто не поручал. Будкер и его молодой коллектив взялись за это сами».
У института было собственное мощное производство ускорителей и около тысячи высококвалифицированных рабочих. Отношения с ними – особая глава яркой жизни академика Будкера. На собрания, где выступал директор, ходили толпами, в зале чуть ли не на люстрах висели. Он говорил ясно и точно, не уставал объяснять: вы работаете для высокой науки, вы тоже делаете её историю. Рисовал перспективы – не только производственные, но и перспективы для детей, внуков. Слова его никогда не бывали казёнными, тусклыми.
По свидетельству вице-президента Российской академии наук Валерия Васильевича Козлова, Институт ядерной физики имени Будкера в Новосибирске развивается и по сей день «благодаря тому, что они уже в советское время вписались в рыночные международные связи и отношения. По заказу в институте делали и продолжают делать уникальное оборудование в плане ускорителей. Это такие штучные, уникальные и, надо сказать, дорогостоящие, ёмкие в плане науки объекты. И до сих пор там производятся современные исследования мирового уровня в области элементарных частиц, строения и так далее».
Словом, даже физика бывает на хозрасчёте, если за дело берутся такие выдающиеся личности. Дайте им только свободу действий, и именно они – а не эффективные менеджеры, обученные подгонке многообразной жизни под стандарты из учебников – сделают экономику инновационной.
Школы интеллектуализации
Михаил Алексеевич Лаврентьев – один из крупнейших специалистов в области математической физики – не только учёный с мировым именем, но и выдающийся организатор науки, педагог и воспитатель молодёжи. Среди его учеников – Базилевич, Келдыш, Кудрявцев. Он же – Лаврентьев – основал Сибирское отделение Академии наук СССР и Новосибирский Академгородок.
Сибирское отделение стало широко известно во всём мире, зарекомендовало себя не только серией фундаментальных разработок, но и приложением их к самым жизненно важным задачам развития Сибири, Дальнего Востока и европейской части страны.
Советское правительство в те годы думало стратегически. И это была стратегия грядущего, рассчитанная на опережение реалий и менталитета граждан.
Лаврентьев, подобно Эдисону, интересовался многим – почти что всем.
Ещё в молодости в Москве Лаврентьев был участником «Лузитании». Эту математическую школу создал незадолго до Первой Мировой войны выдающийся отечественный математик Николай Николаевич Лузин. Его характерная особенность как учёного и педагога – коллективная форма проведения исследований, способствующая постановке принципиально новых задач и нахождению новых подходов к старым задачам. Из его школы вышла плеяда выдающихся отечественных математиков. Среди них, например, великий Колмогоров.
В свою очередь выдающийся ученик Колмогорова Владимир Игоревич Арнольд, продолжая отечественную математическую традицию, много позже поставил к одной из своих многочисленных книг эпиграф «Мир держится на детях, которые учатся».
Быть может, педагогический опыт, унаследованный от Лузина, и привёл Михаила Алексеевича к идее физико-математических школ – ФМШ. Он говорил: «Сначала идеи и люди, а потом – здания и приборы». Он понимал значение материально-технической базы – но к чему она без интеллекта, без специалистов!
Деинтеллектуализация – болезнь, смертельная для общества. Построить современный завод можно за считанные годы. А вот чтобы воспитать работников, способных хотя бы пользоваться его оборудованием, нужны многие десятилетия. Не говоря уж о воспитателях этих работников, а тем более о разработчиках, способных придумать и новое оборудование, и новые изделия, производимые на нём. Формирование научных и инженерных школ требует многих поколений. А тот, кто хочет устоять на ногах в мире высоких технологий, должен, словно Алиса в Стране Чудес, бежать со всех ног, опережая неутомимое время.
В 1947-м году Лаврентьев сделал на сессии Академии наук доклад «Пути развития советской математики», где призвал к скорейшему созданию института вычислительной техники. И это во времена борьбы с кибернетикой![22] Ведь уже тогда – задолго до «Суммы технологий» Лема – Лаврентьев понимал: мир будущего контролирует тот, кто владеет технологиями электронными.
В области военного строительства академик был привлечён и к атомному проекту: исследовал динамику облака ядерного взрыва, развивал теорию автомодельного движения турбулентных вихревых колец. Его интересовали и мирные задачи: волны на воде и гашение их дождём; возникновение и развитие гигантских морских волн (цунами); борьба с лесными пожарами; предотвращение загрязнения рек; экология строительства; достоинства различных электронно-вычислительных систем; организация научных исследований; методика преподавания в высшей и средней школе.
По инициативе Лаврентьева в январе 1963-го года в Академгородке создана специализированная физико-математическая школа-интернат при Новосибирском государственном университете. Но много ли ныне таких школ по стране? Хватит пальцев на руках, чтобы пересчитать. Даже если учесть созданные впоследствии тем же Лаврентьевым химическую школу и клуб юных техников.
Самое слабое звено российской системы образования – мотивация к обучению. Сегодня она в нашей стране начисто выкошена. Просто потому, что значительная часть рабочих мест не требует образования вообще, а на многих других – вроде бы современных – можно обойтись натаскиванием на простейшие действия вроде нажатия кнопок.
Кардинал Ришельё, первый министр Франции времён Людовика XIII, сказал как-то: «Одно из величайших благ, каких только можно добиться для государства, – это дать каждому ровно такое занятие, к какому он пригоден». Министр образования России, по-моему, весьма низко запрограммировал степень пригодности взрослеющих россиян.
Нобелевский лауреат (1977) физик Филип Уоррен Хэрри-Уорренович Андерсон ещё в конце 1990-х отмечал общую тенденцию деградации и для западного общества. Там на уровне людей, принимающих решения, сложилась вера: новые научные революции невозможны – стало быть, всяческие усилия по поддержке фундаментальных дисциплин бессмысленны. Основная задача действующих учёных заключается, по их мнению, всего лишь в уточнении раз достигнутых результатов в рамках общепринятых парадигм.
«Мы не должны позволить сбыться пророчеству о конце науки, – пишет Андерсон. – Всякий раз, когда наука даёт ответ на какой-то вопрос, возникают другие, и этот процесс не имеет конца. Сейчас нам больше всего нужны не те, кто умеет отвечать на старые вопросы, а те, кто умеет задавать новые. Лучший способ предотвратить конец науки – всемерно поддерживать наиболее творческую и оригинальную молодёжь. Этого сейчас НЕТ. Но должно быть».
НЕТ – не только на Западе, хотя они этим в отличие от нас озабочены!
Мы счастливы, что застали время, когда государство считало развитие интеллекта граждан одной из главных своих задач. Один из нас счастлив, что лично общался с Михаилом Алексеевичем Лаврентьевым и учился в лаврентьевской ФМШ. Мы счастливы, что наша Родина – СССР – давала шанс на обязательное, унифицированное и лучшее в мире среднее образование всем советским детям независимо от того, где они родились: в городе или деревне, кишлаке или ауле.
«Господствующий класс», не лишайте же этого счастья детей современной России!
Интеллект для державы
Приведём один пример из собственного опыта одного из авторов книги.
Ещё до воцарения Горбачёва он обратился к руководителям советского государства и партии с предложением. Оно радикально расходилось с официальной политикой пополнения рядов КПСС.