«Моя дорогая жена, я много думал и решил, что мне очень трудно от тебя отказаться, так же как и от Лиззи. Я пытался с этим бороться, но ничего не выходит.
Я посылаю тебе деньги, сумму, равную нашим двадцати фунтам. Этого будет вполне достаточно, чтобы ты и Лиззи переплыли Атлантику, и я надеюсь, что гамбургские пароходы, останавливающиеся в Саутгемптоне, тебе понравятся, к тому же они дешевле, чем ливерпульские. Если ты сможешь приехать сюда и остановишься в «Джонстон Хауз», я сообщу тебе, как мы встретимся, но сейчас это для меня довольно трудно, и я не очень счастлив, так как мне трудно отказаться от вас обеих. Итак, на этом пока кончаю, твой любящий муж
Джеймс Макферсон».Некоторое время была надежда, что это письмо поможет наконец все выяснить, тем более удалось установить, что пассажир, очень похожий на исчезнувшего вместе с поездом Макферсона, отбыл из Саутгемптона под именем Саммерса на лайнере «Вистула» линии Гамбург — Нью-Йорк седьмого июня. Миссис Макферсон и ее сестра Лиззи Долтон отправились в Нью-Йорк и в течение трех недель жили в «Джонстон Хауз», но так ничего о пропавшем и не узнали. Вероятно, некоторые комментарии прессы дали Макферсону основание считать, что полиция использует женщин в качестве приманки. Как бы там ни было, совершенно точно известно, что он не дал о себе знать, и обе женщины возвратились в Ливерпуль.
ТАК эта загадка и оставалась нерешенной до нынешнего, 1898 года. Может показаться невероятным, что за все эти восемь лет ничто не пролило и малейшего луча света на сверхъестественное исчезновение специального поезда, в котором находились господин Каратал и его компаньон. Тщательные розыски дали возможность установить лишь то, что господин Каратал был хорошо известным финансистом и политиком в Центральной Америке и что во время своего путешествия в Европу он проявлял необыкновенное стремление как можно быстрее попасть в Париж. Его спутник, значившийся в списке пассажиров трансатлантического лайнера под именем Эдуардо Гомец, оказался человеком сомнительной репутации, однако имелось множество свидетельств тому, что он был предан интересам господина Каратала и что последний, будучи человеком физически слабым, держал при себе Гомеца в качестве телохранителя. Можно добавить, что из Парижа никакой информации о возможной цели прибытия господина Каратала не поступило.
ТАКОВЫ были факты по этому удивительному делу, известные до тех пор, пока в марсельских газетах не появилось признание Герберта де Лернак, приговоренного к смертной казни за убийство некоего торговца по имени Бонвало. Это признание имеет форму следующего заявления:
«Не из гордости и хвастовства я даю эту информацию, потому что, будь они моей целью, я мог бы рассказать о дюжине своих поступков, которые были не менее успешными. Я делаю это только для того, чтобы некоторые господа в Париже смогли понять, что я, имея возможность рассказать о судьбе господина Каратала, точно так же могу сообщить, в чьих интересах и по чьему указанию это все было сделано, в том случае, если отмена приговора, которую я ожидаю, не произойдет достаточно быстро.
Примите, господа, мое предупреждение, пока еще не слишком поздно. Вы знаете Герберта де Лернак, его поступки так же реальны, как и его слова. Поторапливайтесь, иначе вам конец!
Сейчас я не называю имен — если бы бы только узнали эти имена, что бы вы подумали! Я только расскажу, как все было сделано. Я был верен своим хозяевам в тот раз и не сомневаюсь, что они меня не оставят ныне. Я надеюсь на это, и до тех пор, пока я не смогу убедиться, что меня предали, эти имена, которые потрясут Европу, не будут оглашены. Но в тот день… что ж, пока я молчу!
Не вдаваясь в подробности, я начну с того, что в Париже в тот 1890 год шел знаменитый судебный процесс, связанный с ужасным политическим финансовым скандалом. Истинный характер и размах этого скандала никогда не будет известен никому, кроме таких доверенных агентов, каким был я. Честь и карьера многих лидеров Франции были под угрозой.
Представьте себе группу кеглей и тяжелый шар, катящийся прямо на них издалека. Шар ударяет по кеглям, и раз, два, три — все они, поверженные, в беспорядке валяются на полу. Так вот, некоторые крупнейшие люди Франции оказались в положении кеглей, а господин Каратал был подобен неумолимо катящемуся издалека шару. Если бы он прибыл, это стало бы концом для них. Поэтому было решено, что господин Каратал не должен появиться в Париже.
Я не виню всех этих людей, потому что на карту ставились огромные финансовые и политические интересы. Чтобы помешать господину Караталу, был образован синдикат. Среди его подписчиков были и такие люди, что даже и не представляли себе, какова его цель. Но очень многие хорошо понимали, что они затевают, и они могут быть уверены в том, что я помню их громкие имена. Им было точно известно, что Каратал прибудет в Париж, еще задолго до того, как он выехал из Южной Америки, и они понимали, что данные, которыми он располагает, означают гибель для них. В распоряжении синдиката были неограниченные средства — совершенно неограниченные, я не преувеличиваю. Искали человека, который будет в состоянии привести в действие всю эту гигантскую мощь, человека изобретательного, решительного и надежного — одного на миллион. Выбрали Герберта де Лернак, и я должен признать, выбор был сделан правильно.
Я приступил к делу. Мой доверенный немедленно отправился в Южную Америку, чтобы не упускать Каратала из виду во время его путешествия в Европу. Если бы он успел вовремя, корабль, на котором плыл Каратал, никогда не прибыл бы в Ливерпуль, но, к сожалению, корабль отплыл прежде, чем мой агент прибыл в Южную Америку. Тогда я снарядил военный бриг, который должен был перехватить корабль в океане, но и здесь меня постигла неудача. Однако я был готов к подобным неожиданным срывам и подготовил другие мероприятия почти на все возможные случаи.
Задача передо мной стояла довольно трудная: не просто покушение, а уничтожение Каратала вместе с документами и возможными сообщниками, если он доверил им свои тайны. Кроме того, он был наверняка настороже, так как вполне мог предполагать возможность покушения.
Я был абсолютно уверен, что по прибытии в Лондон Каратал возьмет надежную охрану, а потому решил провести всю операцию между его прибытием в Ливерпуль и высадкой на станции железнодорожной компании «Лондон и Западное побережье» в Лондоне.
Я подготовил шесть самостоятельных планов, один совершеннее другого; какому из них суждено было осуществиться, зависело от действий Каратала. Были предусмотрены все возможности.
Конечно, я не мог сделать всего этого в одиночку. Что я мог знать, например, об английских железных дорогах? Но деньги дали мне возможность приобрести отличных агентов, и вскоре моим помощником стал один из наиболее способных людей Англии. Я не называю лишних имен, но несправедливо и присваивать все заслуги себе одному. Этот человек отлично знал линию компании «Лондон и Западное побережье», в его распоряжении была бригада высококвалифицированных, надежных людей. Идея принадлежала ему, а мое суждение требовалось лишь относительно деталей. Мы подкупили нескольких служащих компании, среди них и Джеймса Макферсона, которого мы считали наиболее вероятным хвостовым специального поезда. На нас работал и кочегар Смит. Мы пытались подступиться и к машинисту Джону Слейтеру, но нашли его чересчур упрямым и опасным, а потому от него пришлось отказаться.
К моменту прибытия Каратала в Ливерпуль мы уже знали, что он подозревает о покушении. Он привез с собой телохранителя, человека весьма опасного, носившего при себе бумаги Каратала и охранявшего как их, так и своего хозяина. Я пришел к выводу, что Каратал посвятил его в свою тайну, а посему их нужно было ликвидировать обоих. Они должны были разделить единую участь. Этому особенно способствовало то обстоятельство, что Каратал решил воспользоваться специальным поездом, на котором из трех железнодорожников двое работали на меня за сумму, которая делала их независимыми на всю жизнь. Я не зайду столь далеко, чтобы сказать, что англичане честнее любого другого народа, просто я обнаружил, что купить их стоит очень дорого.
Я уже говорил о моем главном английском агенте, человеке с блестящим будущим (однако болезнь горла, вероятно, сведет его в могилу раньше, чем он сделает достойную карьеру). В Ливерпуле им было подготовлено все; а я ждал условного сигнала в гостинице в Кеньон. Когда были отданы распоряжения о специальном поезде, мой агент немедленно телеграфировал мне и предупредил, к какому моменту все должно быть готово. Под именем Горация Мура он сам явился на станцию и потребовал, чтобы ему предоставили специальный поезд, в надежде, что удастся поехать вместе с Караталом. При определенных обстоятельствах это могло бы быть для нас полезным. Однако Каратал отказался от попутчика, и моему агенту пришлось путешествовать в вагончике Макферсона.
Тем временем я заканчивал последние приготовления к встрече специального поезда. Собственно говоря, все уже было готово, осталось лишь завершающее усилие. Ветка, которую мы выбрали, когда-то соединялась с главной магистралью, но их давно разъединили. Мы заранее проложили рельсы настолько, насколько это можно было сделать, не привлекая внимания; оставалось соединить их со стрелкой, что мои люди сделали очень быстро, так как шпалы были на месте, а все необходимое мы сняли с соседней колеи.
По нашему плану, кочегар Смит должен был хлороформировать Джона Слейтера, чтобы тот пропал вместе с остальными. В этом отношении, и только в этом, мой план нарушился — я даже предполагал, что Макферсон совершит неосторожность и напишет домой. Наш кочегар так ретиво выполнил свою задачу, что Слейтер вывалился из кабины паровоза. И хотя нам повезло, что он свернул себе шею, все же это осталось той единственной накладкой, которая несколько подпортила мой шедевр, который и по сей день вызывает безмолвное восхищение тех, кто о нем знает.
Осталось рассказать немногое. Мой помощник и его четверо вооруженных людей находились у стрелки на тот случай, если поезд сойдет с рельсов. Когда этого не произошло и состав спокойно покатился по ветке, вся дальнейшая ответственность за судьбу предприятия легла на меня.
Итак, поезд пошел по ветке, которая вела к заброшенному руднику «Спокойствие духа». Вы спросите, как же никто не увидел поезда, шедшего по неиспользуемой ветке? Могу сказать, что эта ветка идет в довольно глубокой лощине и, чтобы увидеть поезд, нужно было находиться на самом ее гребне. На этом гребне не было никого, кроме меня. И я могу рассказать, что видел.
Когда поезд прошел стрелку и свернул в нужном мне направлении, Смит, кочегар, замедлил его ход, а затем перевел паровоз на полную скорость. В это время Макферсон, мой «Гораций Мур» и сам Смит спрыгнули с поезда. Вероятно, замедление движения поезда привлекло внимание пассажиров, но вот состав уже снова катился с полной скоростью, и только тогда они удосужились выглянуть в окно. Представьте себе их удивление, когда они обнаружили, выглянув из окна своего роскошного вагона, что рельсы, по которым мчится их поезд, покрыты ржавчиной! Как, вероятно, захватило их дух при мысли о том, что отнюдь не Манчестер, а сама смерть ждет их в конце этой заброшенной зловещей линии. А поезд мчался с необыкновенной скоростью по изъеденным ржавчиной рельсам, и колеса его раздирающе скрежетали. Я был близко от поезда и видел лица тех людей.
Каратал молился, по-моему, я видел в его руках четки. Его спутник ревел, как бык, почуявший кровавый запах бойни. Он увидел меня и замахал руками, словно помешанный, потом высунул в окно портфель и швырнул его в мою сторону. Значение этого жеста было для меня совершенно очевидным. Вот документы, словно говорил он, мы будем молчать, если нас спасут. Это было бы очень хорошо, если бы мы могли так поступить, но бизнес есть бизнес. Кроме того, отныне поезд уже был нам так же неподвластен, как и им.
Он умолк в тот момент, когда поезд вышел на вогнутую дугу и взорам обреченных открылась черная горловина рудника. Мы убрали бревна, которыми она была заколочена, и расчистили площадку перед входом. Раньше рельсы доходили только до этой площадки, но мы добавили несколько звеньев до самого края шахты. Последнее звено оказалось даже нависающим своим дальним концом над пропастью.
Я видел в окне две головы: Каратал внизу, а Гомец сверху, оба они молчали, парализованные увиденным.
Удивительно, как при такой скорости поезд не сошел с этих покареженных, проржавевших рельсов!
Врезавшись буфером паровоза в дальний конец шахтного ствола, поезд на минуту остановился, его тендер и вагоны сплющились в единую черно-зеленую массу, и все это, словно подломившись где-то посередине, рухнуло в шахту рудника. До нас донеслись глухие удары обломков поезда о стены шахты, а потом раздался приглушенный удар. Вероятно, в этот момент взорвался котел, потому что послышался взрыв, и плотное облако пара и дыма вырвалось из черной глубины и расползлось вокруг. Потом пар исчез, дым улетучился, и под летним солнцем на руднике «Спокойствие духа» все вновь смолкло.
Выполнив столь успешно наше дело, мы разъединили ветку и главную магистраль, убрали лишние рельсы, прибили на прежнее место бревна, предварительно сбросив в шахту обломки, оставшиеся на месте крушения, и без задержки покинули Англию. Большинство из нас вернулось в Париж, мой «Гораций Мур» отправился в Манчестер, а Макферсон через Саутгемптон — в Америку. Посмотрите английские газеты того времени, и вы увидите, как четко мы выполнили свое дело и как полностью сбили со своего следа умнейших сыщиков страны.
Вы помните, конечно, что Гомец выбросил из окна портфель с бумагами, и мне не нужно пояснять, что я сохранил его и доставил бумаги моим хозяевам. Однако им будет небезынтересно узнать, что из этого портфеля я оставил себе на память обо всей истории несколько небольших бумажек. Я не намерен публиковать их содержание. Но так как в этом мире каждый человек сам за себя, то что еще мне останется, если мои друзья не придут мне на помощь в трудную минуту? Можете верить, господа, что Герберт де Лернак одинаково изобретателен, когда он с вами или когда он против вас, и он не такой человек, который пойдет на гильотину прежде, чем убедится, что каждый вас находится по пути на каторгу в Новую Каледонию. Для своего собственного блага поторопитесь, монсиньор —, барон —, генерал — (читая эти строки, вы можете сами вписать здесь свои имена). Обещаю, что следующем номере газеты пустых мест не будет.
Р. S. Перечитывая это заявление, я обнаружил одно неясное для читателя место. Оно касается дальнейшей судьбы Макферсона, который был настолько глуп, что написал из Нью-Йорка письмо своей жене. Можно представить себе, что, когда на карту были поставлены столь важные интересы, мы не могли рисковать. Нарушив единожды клятву своим письмом, он уже не мог больше пользоваться нашим доверием. Мы приняли меры к тому, чтобы он не встретился со своей женой. Я даже считаю, что будет правильным заверить ее в том, что нет ни малейшего препятствия к ее вторичному замужеству».
1898