Нью-Йорк – Москва – Любовь - Анна Берсенева 32 стр.


– Это просто жестоко, – сказал он.

– Что жестоко? Влюбиться в вас?

– Но…

Он держался рукою за дверной косяк. Теперь его пальцы сжались так, что костяшки побелели. Эстер подошла к нему вплотную и положила руки ему на плечи.

– Кевин… – сказала она. – Если бы вы знали, как я счастлива, что вы не погибли. То, из-за чего вы переживаете, по сравнению с этим ужасная ерунда. Я люблю вас больше жизни.

Это была правда. Собственная жизнь не казалась ей важнее того, что она чувствовала к нему.

Она коснулась его волос самым краем ладони, как будто боялась повредить ему этим прикосновением. Ей показалось, что она коснулась рукою травы. Не той, жесткой, что остается в ноябре на этой пыльной земле, а той, что ласково пробивается на волю в апрельском Серебряном бору.

Он стоял совершенно неподвижно. Весь он был как натянутая струна.

Эстер положила голову ему на грудь. Он не шевельнулся. Сердце его билось под ее виском точно так, как тогда в Центральном парке. Только тогда оно билось ровно, а теперь прерывисто. Но это было то же самое сердце.

Кевин медленно поднял руки. Эстер замерла у него на груди.

Он положил руки ей на плечи – осторожно, будто не веря, что это действительно она. Хотя он ведь узнал ее в ту самую минуту, когда она оказалась рядом. И вдруг, постояв так мгновение, он обнял ее таким широким, таким стремительным и сильным объятием, что она ахнула, чуть не задохнувшись в сжатом кольце его рук.

– Если бы ты знала… – Слова срывались с его губ вперемежку с поцелуями. – Я все время думал о тебе, всегда!.. Я знал, что тебя никогда не будет, но не мог запретить себе это. Я думал: все-таки это счастье было – тогда, в парке, – все-таки оно во мне и только вместе со мною умрет…

Эстер не успевала отвечать на его поцелуи и на его слова. Да и не пыталась она отвечать… И только когда он вздрогнул, словно наткнулся на какое-то препятствие, она пристальнее вгляделась в его лицо, перерезанное черной повязкой.

– Что, Кевин? – спросила она. – Что плохое ты подумал?

– Я… Знаешь, ведь я сначала думал, что просто обожжена сетчатка. То есть мне так говорили в госпитале. Когда я еще не двигался и не мог потрогать рукой. Говорили, что глаза такие же, как прежде, только не видят. А потом я понял, что их… вообще нет. Я представляю, как отвратительно это выглядит!

Он вздрогнул. У него в самом деле было живое воображение.

Эстер засмеялась. Ей нелегко дался этот смех, но засмеяться было лучше, чем заплакать.

– Милый мой, милый! – сказала она. – Да разве это важно? Неважно, как выглядят твои глаза, и даже то, что они не видят, тоже неважно. А зато ты не увидишь, как я буду стареть рядом с тобою. Я буду самой счастливой женщиной на свете: мужчина, которого я люблю, не увидит ни одной моей морщины!

Кевин улыбнулся и погладил ее по голове.

– Думаешь, я тебя не вижу? – сказал он. – Я тебя вижу всю. Ты необыкновенная красавица и всегда ею будешь. Но, Эстер…

– Что?

– Я думаю, тебе не надо… относиться к этому так серьезно.

– К чему мне не надо серьезно относиться? – не поняла она.

– К тому, что… у нас с тобой может получиться. То есть ты приезжай, конечно, – торопливо проговорил он. – Каждый раз, когда тебе захочется, ты приезжай ко мне. Но ведь все здесь… Это все совсем не для тебя. Ты актриса, тебе надо жить в большом городе. А я чувствую себя хоть сколько-нибудь… В общем, я могу жить только здесь. Ну что я стал бы делать в Нью-Йорке? – В его голосе прозвучало отчаяние. – Клеить картонные коробки в артели для инвалидов?

– Брось, Кевин. – Эстер поцеловала его в побледневшую щеку. – Не каждая смазливая дамочка, которая поет в ресторане, может считаться актрисой. Во всяком случае, делать трагедию из моего отъезда из Нью-Йорка точно не стоит. А как у вас тут положено, скоро ли мы с тобой сможем пожениться?

Пожениться оказалось даже проще, чем предполагала Эстер. Кевин объяснил, что, если бы его семья принадлежала к католической церкви, все было бы сложнее: прежде чем креститься перед венчанием, Эстер следовало бы пройти катехизацию, то есть сдать что-то вроде экзамена на знание Священного Писания. С крещением в протестантскую веру хлопот было гораздо меньше.

– Но, может быть, ты вообще не хочешь креститься? – спохватился он, объяснив ей все это. – Ведь вера твоих родителей совсем другая. В таком случае, я…

– Ерунда, – махнула рукой она. – То, во что верили мои родители, вообще не имеет отношения к Богу. Протестантство так протестантство. Не обижайся, но мне все равно, в какую церковь ходить по праздникам.

«Скорее всего, я не буду ходить ни в какую», – подумала она.

Во всяком случае, ни в день своего крещения, ни в утро венчания Эстер не испытывала в связи с посещением церкви ни малейшего трепета. Да и Кевин, она видела, хотя и был взволнован очень сильно, но волнение это происходило лишь от ее присутствия, а не от того, что им предстоял некий обряд. Всю неделю, которую она провела в его доме от своего приезда до венчания, он был взволнован точно так же. Даже изумление родителей, которые потеряли дар речи, узнав, что свалившаяся как снег на голову красавица – это его невеста и свадьба состоится немедленно, не отвлекло его от Эстер ни на минуту. Он держал ее за руку даже ночью, во сне, в те редкие мгновения, когда она не лежала у него на груди.

Протестантская церковь выглядела так просто, что вообще не напоминала храм. Подойдя к ее двери, Эстер увидела, что она к тому же почти пуста: людей на венчание собралось немного – несколько соседей с ближайших ранчо да немногочисленные родственники Давенпортов.

Пастор уже ожидал у алтаря. Эстер и Кевин вошли в церковь.

Эстер смотрела на вырезанное из темного дерева распятие над алтарем, на тусклые трубы органа… Она думала, что сегодняшний день взволнует ее так же мало, как взволновало крещение – тоже очень простой, без особенной торжественности обряд. Но то, что начало происходить с нею, когда пастор произнес первые слова, обратился к ней с вопросом, на который она машинально ответила «да», потому что, конечно, выходила замуж по доброй воле… Все изменилось в этом небольшом помещении – все изменилось в ней самой, хотя она не понимала, почему это вдруг случилось.

Солнце взглянуло в узкие окна церкви. Пылинки заплясали в его слабых лучах. Эстер почувствовала, что задыхается. Что-то огромное переполняло ее вне происходящего, независимо от происходящего… Или все-таки зависимо?..

Бог стоял перед нею во всем величии своей суровой славы. Она чувствовала его присутствие так же, как, она знала, чувствовал его Моисей, стоя на вершине неведомой горы.

«Господи, – без слов сказала она. – Спаси Игната от смерти! Помоги ему на войне, перенеси его через наши реки, по воде яко посуху. Пусть он будет жив!»

Ей не пришло в голову просить Бога о счастье. Он не для того явился пред нею в этот миг, чтобы она стала просить его о чем-то для себя.

– … в горе и в радости, в нужде и в богатстве, пока смерть не разлучит вас.

Эстер почувствовала, как тревожно вздрогнул рядом с нею Кевин.

«Прощай, Игнат! – точно так же, без слов, сказала она. – Это было в последний раз».

Она взяла Кевина за руку. Может, так было не положено по обряду, но это не имело для нее значения. Она сжала его пальцы и почувствовала, как волна счастья заливает ее изнутри до самого горла.

– Отныне вы муж и жена, – сказал пастор.

Эстер повернулась к Кевину.

– Я люблю тебя, – сказала она. – И буду любить тебя всегда.

Эстер проснулась на рассвете от того, что ее живот наполнился болью.

Она уже привыкла к обитаемости своего живота, к тому, что ребенок то и дело шевелится в ней, толкается и даже, ей казалось, фыркает. Она привыкла к этому не сразу, потому что была уже далеко не в том возрасте, когда ко всему, что с тобой происходит, привыкаешь без затруднений.

Но к тому, что происходило с ней теперь, привыкать было и не нужно, это она сразу поняла.

– Кевин?..

Он проснулся мгновенно.

– Тебе плохо? – спросил он тревожно. – Что с тобой, Эстер?

– Кажется… Мне кажется, я рожаю, – растерянно сказала она.

Он резко сел на кровати.

– Ты чувствуешь, что схватки начались?

– Не схватки! Роды начались, Кевин! – воскликнула она сквозь слезы. – Но как же это?.. Еще ведь не время и… И почему же я не почувствовала заранее?!

Простыня под ней была мокрой. Ребенок рвался из нее, выкручивался из нее, как какой-то слишком большой угловатый предмет. Она вскрикнула. Кевин успел уже одеться – когда он успел?

– Ты не бойся, – сказал он. – Чего тебе бояться, моя родная? Ведь у тебя здоровье крепче, чем у двадцатилетней девчонки. Помнишь, врач говорил?

Она задыхалась от разрывающей ее боли, но когда он это сказал, ей показалось, что боль все-таки стала меньше. Хотя этого, конечно, не могло быть, она ведь в самом деле рожала.

– Но врач ведь не успеет, Кевин, – всхлипнула Эстер. – Что же делать?

– Но врач ведь не успеет, Кевин, – всхлипнула Эстер. – Что же делать?

– Ничего страшного. Мы обойдемся без врача.

– Ну да. – Эстер улыбнулась сквозь слезы. – Когда Звездочка рожала, ты же справился сам!

– Вот именно. – Он положил руки ей на живот, и боль утихла совсем. – А Звездочка ведь у нас старая кобылка, не то что ты.

– Я тоже старая кобылка… – пробормотала Эстер.

Но тут же ей стало не до размышлений о собственном возрасте. Она почувствовала, как ребенок снова рванулся из ее тела.

– Кевин! – воскликнула она. – Держи меня за руку, пожалуйста! Или не за руку… Просто держи меня, помоги мне!

– Вообще об этом не думай. – Его голос прозвучал так, что успокоился бы смерч. – Я тебе помогу. Все будет хорошо.

Сказать, что все происходящее с нею хорошо, Эстер все-таки не решилась бы. Она металась на сбившейся постели, ноги скользили по простыне, она не могла толком упереться в эту неподходящую поверхность… Кевин гладил то ее живот, то колени, она тужилась, выталкивая из себя ребенка… Ей казалось, это будет длиться вечно!

И вдруг она услышала внутри себя какой-то странный хлюпающий звук. Что-то выкатилось из нее, выкатилось легко, плавно, как яйцо из курицы. Ей стало смешно оттого, что она подумала про себя как про курицу, и она засмеялась.

– Ну вот, – сказал Кевин, – зря ты боялась. Ты родила, любимая моя! Ты родила мне дочку!

– О-ох… – выдохнула она. – Как же я перепугалась! – И встревоженно спросила: – А почему она молчит? С ней что-то не так?

Она попыталась приподняться, чтобы разглядеть ребенка, которого Кевин держал у нее между ног.

– С ней все в порядке, – сказал он. – Просто у нее, наверное, будет робкий характер.

Эстер засмеялась снова и сразу почувствовала, что из глаз у нее хлынули слезы.

– В кого же у нее может быть робкий характер? – сквозь этот смех и эти слезы спросила она.

– Сейчас я перережу пуповину и займусь ею, – сказал Кевин. – А ты полежи спокойно. Еще ведь не все кончилось.

Он завернул ребенка в простыню, положил на широкий стол, стоящий в углу спальни, и вернулся к Эстер. Она не удивлялась тому, как точно и правильно он все это делает. За столько лет жизни с ним она привыкла, что в кромешной темноте, в которой он живет, Кевин делает все вернее и лучше, чем она в своей зрячести.

Да он и не жил во тьме. От его рук исходили свет и чудо, и к этому она тоже почти привыкла.

– Обними-ка меня за шею, – сказал он. – Я на минутку положу тебя на пол и перестелю постель. Вода греется. Потом я обмою малышку.

– Ох, Кевин! – улыбнулась Эстер. – А я ведь даже не думала, что это произойдет так… просто.

– Но это же хорошо, что ты родила. Что хорошо, то всегда происходит просто.

– Хорошо, что ты этого не видел, – пробормотала Эстер, оглядывая свои залитые кровью ноги. Восход летом был ранний, поэтому, хотя Кевин не зажигал свет, она уже могла их разглядеть. – Неприглядное, скажу тебе, зрелище! Ты, наверное, не захотел бы меня больше никогда, если бы увидел, на что я похожа.

– Вряд ли, – улыбнулся он. – Мне трудно представить, чтобы я тебя не захотел.

Девочка наконец закричала, вернее, запищала, тоненько и в самом деле робко.

– Дай же ее мне! – попросила Эстер. – Я ведь ее еще даже не видела.

Кевин взял ребенка и положил рядом с нею на кровать. Глаза у девочки были закрыты, красное сморщенное личико складывалось в короткие гримаски. Эстер смотрела на нее с недоумением.

– Как ты ее назовешь?

Кевин пришел из кухни. В руках у него был чан с теплой водой.

– А как ты хочешь?

– Но это же ты ее родила. – Он развернул малышку и стал осторожно обмывать ее, держа на руке над чаном. Она висела у него на руке покорно и как-то вяло. – Назови, как тебе нравится.

– Давай назовем ее Ксенией, – вздохнув, сказала Эстер. – Пусть будет счастлива.

– Ксенни? Красиво. Это русское имя?

– Да.

– Ты сделала меня счастливым. – Он наклонился над кроватью и прижался щекой к ее щеке. Его голос дрогнул, впервые за все это время. – Каждый день моей жизни, и сегодня снова… Поспи немного. Молоко у тебя еще не прибыло. Я побуду с ребенком.

«Может, это просто от того, что она родилась так неожиданно? – растерянно подумала Эстер. – Может, я просто не успела это осознать, а потом стану относиться к ней… иначе?»

Она проводила взглядом Кевина, который, нежно прижимая к себе девочку, уносил ее из спальни, и, вздохнув, закрыла глаза.

Эстер проснулась от доносящихся с улицы голосов.

«Уже утро? – мелькнуло у нее в голове. – Или вечер? Я, наверное, сутки проспала! А ребенок?»

Она приподнялась на постели. Голова сразу закружилась, она снова упала на подушку. Но тут голоса стали громче, и она расслышала, о чем говорят за окном.

– Ты пьян, Преснелл. – Это был голос Кевина. – Иди проспись, и я забуду, что ты тут плел.

– А я не для того сюда пришел, чтоб ты забыл это, Давенпорт!

Язык у Рэя Преснелла, здоровенного детины с соседнего ранчо, в самом деле заплетался, но при этом все же было понятно, что он не просто несет что-то спьяну, а говорит вполне осмысленно. Эстер села на кровати, поморщилась от боли, которая сразу заворочалась у нее в животе, и потихоньку спустила ноги на пол.

– Мне плевать, для чего ты пришел! – Голос у Кевина сделался стальным. – Убирайся к черту, пока я еще позволяю тебе это сделать.

– Если б ты был зрячий, я бы сказал, чтоб ты протер глаза! – заревел Преснелл. – У тебя под боком живет шпионка, а ты не замечаешь!

– Ты слишком долго пьянствуешь, Рэй, – усмехнулся Кевин. – Времена, когда в каждом русском видели коммуниста, давно прошли.

Эстер прошла через просторную гостиную, вышла в прихожую и остановилась, прежде чем шагнуть на веранду, где стоял Кевин. У нее снова закружилась голова, иначе она, конечно, не помедлила бы.

О чем говорит придурок-сосед, было ей понятно. Соседи вообще не любили ее и, она знала, охотно сплетничали у нее за спиной. Но одно дело, когда эти сплетни вертелись вокруг ее излишней, на их взгляд, заносчивости, и совсем другое, когда они приобретали мрачноватый характер.

Несмотря на союзничество России и Америки во время Второй мировой, после войны любому русскому легко было оказаться здесь, в Америке, под подозрением. Эстер знала из писем, которые время от времени присылала ей из Голливуда Анна Стен, что, например, режиссер Борис Мороз сидит в тюрьме за шпионаж в пользу СССР…

Но услышать подобные бредни в свой адрес, да еще в техасской глуши, Эстер пришлось впервые! Или просто муж не рассказывал ей о них?

– Позови ее, Давенпорт, позови, и пусть она ответит, прямо глядя мне в глаза: неужели она не отсылает на свою бывшую родину каких-нибудь секретных писем? Зачем она ездила в Нью-Йорк три раза подряд за последние полгода? Скажешь, пошляться по театрам?

Эстер хотела уж было выйти на веранду и в самом деле посмотреть в мутные глаза Преснелла, но звук, донесшийся оттуда, заставил ее застыть на месте. Потом она осторожно выглянула наружу.

Наверное, ружье с самого начала стояло на веранде, просто пьяный Преснелл его не замечал. Теперь не заметить ружья было невозможно: Кевин держал его в руках. Ствол был направлен Преснеллу прямо в лоб.

Эстер стояла под дверью, боясь пошевелиться. Кровь текла по ее ногам, но она этого не замечала.

Холодно и коротко лязгнул затвор.

– Эй, эй, ты что, свихнулся? – заорал Преснелл.

– Ты сейчас очень медленно повернешься и пойдешь к воротам. Не оглядываясь. Если ты оглянешься хоть раз, я выстрелю. Если после того, как ты уйдешь, к моей жене явится с подобными обвинениями еще хоть кто-нибудь, неважно, трезвый или пьяный, я найду тебя, где бы ты ни был, и пристрелю. Ты все понял, Преснелл?

Эстер увидела, что Преснелл попытался присесть на корточки. Ствол ружья тоже опустился ниже, оставаясь на уровне его лба.

– Тебе черт ворожит, Давенпорт! – сквозь зубы процедил Преснелл. – Или ты только притворяешься слепым?

Он медленно повернулся спиной и пошел к воротам, почти не покачиваясь, – видно, протрезвел от страха.

Когда он скрылся за воротами, Кевин опустил ружье.

– Зачем ты встала? – сказал он. – У тебя сегодня такой счастливый день, тебе совсем ни к чему слушать пьяные глупости.

– Конечно, у нас сегодня счастливый день, – сказала Эстер. – Пойдем, милый мой муж. Выпьем за здоровье нашей дочки.

Глава 21

Снег в Москве все еще шел.

Может, он вообще не прекращался на то время, когда Алиса уезжала. А может, она и не уезжала вовсе – так ей казалось, когда она шла по бульвару у Чистых Прудов. Снег бесконечно падал с неба и лежал над прудами высокой шапкой, его медленные свитки разворачивались поверх невидимой подо льдом воды.

Алиса вышла из такси, не доехав до Кривоколенного переулка. Ей нужно было немного пройтись пешком. Не то чтобы подумать, но как-то… собраться с собою.

Она не знала, что будет делать, если Тим снова скажет, чтобы она не вмешивалась в его жизнь.

Назад Дальше