— Машины уже установили. Вскоре приступим к производству.
— Министр требует дать во втором квартале шесть тысяч квадратных метров облицовочной плитки. Это — важный заказ. Сделайте все, что от вас зависит.
— Во втором квартале? — переспросил Григоренко.— Но ведь карьер еще не работает. Мы пока собираем валуны. Это невозможно...
— Как невозможно? — перебил начальник главка.— Вы что, привыкли только к легким заданиям?..
В трубке послышались прерывистые гудки.
— Непосильный, чувствую, заказ? — спросил главный инженер, как только Григоренко положил трубку.
— Шесть тысяч квадратных метров облицовочной плитки!
— Да они думают, что говорят? — возмутился Комашко.— Только-только машины установили. Добыча гранита в карьере совсем недавно начата... Вот вам, между прочим, и ответ на наш спор.
— Вы, насколько помню, против изготовления плит не возражали.
— Я не о том. О вечном нашем споре: не успели машины установить — непомерно высокий план. А дадим шесть тысяч, в следующем квартале увеличат план до десяти тысяч. Попомните мои слова! Теперь понятно, почему другие комбинаты отказались от плит. Пока с нас семь шкур сдерут, они будут преспокойно жить.
— Так уж и семь! Мы еще не работали. Постараемся дать. Хотя план, безусловно, завышен.
— И вы, Сергей Сергеевич, согласились с этим заданием? Ох и хлебнем мы лиха с плитами!
— Но кому-то надо этим заниматься...
Спорить с главным инженером Григоренко не хотелось. Еще к работе и не приступали, а он уже паникует. Вообще-то доля правды в его соображениях есть. Зачастую инициатива слишком дорого обходится директорам и главным инженерам. Намекнул о нововведении — внедряй. А тут план... Вот и начинают сыпаться приказы. Выходит так: не лезь вперед сам. Жди указаний. Будут приказывать — спорь, возражай. Так легче жить.
Снова звонок из Москвы. У телефона Соловушкин. Поздоровались.
— Сергей Сергеевич, — начал Соловушкин, — только что, как ваш куратор, был у снабженцев. Недоразумения с вашими заявками получаются. Вы что, собираетесь в будущем году только плитами заниматься? А кто за вас миллион кубометров щебня будет дробить? — Не удержался, чтобы не добавить: — Больше миллиона...
— В чем, собственно, дело? — перебил его рассуждения Григоренко.
— В том, что для подрывания гранита вы заказали триста восемьдесят тонн пороха, а взрывчатки для щебня — двести сорок тонн. Всего двести сорок тонн, и это на миллион кубометров?!
— Правильно заказали, так и передайте снабженцам.
— Главный инженер видел заявку?
— Он стоит вот рядом со мной. Он не только видел, но и завизировал ее. Заявку мы серьезно обсуждали. И начальник горного цеха настаивает...
— Это тот ваш «академик», Борзов, что ли?
— Пока не академик, но кандидатскую уже защитил.
— Смотрите, чтобы не подвел он вас. Заявку мы примем, но при условии, если будет письменное обоснование. Ваше и главного инженера.
— Что же, письменное так письменное. Пришлем. Кстати, опытный взрыв уже проведен. Гранит на щебень будем порохом дробить.
— Во сколько же это вам обойдется?
— Все обводненные скважины будем подрывать бездымным порохом. Во сколько обойдется, спрашиваете? Одна тонна пороха стоит шестьдесят рублей, а тонна тротила — триста сорок пять. Таким образом, мы сэкономим тысяч пятнадцать, а то и двадцать.
— Когда у вас очередной взрыв намечается?
— В начале следующего месяца.
— Сообщите, пожалуйста, точную дату. Приеду.
— Хорошо, сообщим.
Григоренко положил трубку и почему-то невольно подумал: комбинат ничего не потерял от того, что здесь давно уже не было куратора Соловушкина.
7
Юлия Варфоломеевна, встретив в коридоре мотористку Светлану, торопливо вывела ее на улицу.
— Ты слыхала новость?
— Какую?
— Клянись, что не скажешь, от кого услышала!
— Ну, клянусь! — улыбнулась Светлана.
— Оксана Васильевна хвост показала своему муженьку, — прошептала Юлия Варфоломеевна.
— Как это — хвост? Ушла?
— Полюбовника завела. И так быстро... Году вместе не прожили. Да, пожалуй, и правильно сделала. Человек он тяжелый. Видать, и первая жена сбежала, а сказали, что погибла. Проверять-то никто не станет.
«Неужели это правда? — стала раздумывать Светлана. — Говорят, мать главного инженера сплетничать мастерица. Даже на Григоренко анонимки писала. Но, может, и неправда все это. Ведь на работу-то на комбинат ее взяли...»
— Не верится как-то, — сказала Светлана.
— Не верится? Недели две тому назад видели, как они по Днепру на катере катались. Ясно?
— С кем?
— Не с рабочим, конечно. Бери выше. С директором Клинского комбината Лотовым. А что... Живет он хорошо. «Волгу» имеет, дачу купил. А у этого...
— Кто же их видел?
— Многие видели. Но боятся сказать Григоренко. Скажешь — тебя же и обвинят. Пускай сам за ней глядит. Да она и от первого мужа непонятно почему ушла. Похоже, такая уж натура у нее ветреная. Говорят, хороший он человек... Ну, выпивал. А кто сейчас из мужчин не пьет? Разве что больные да те, у кого не на что. Сама, поди, виновата, что запил. От такой не то что запьешь... Должно статься, и с тем и с другим жить будет. Она баба таковская. Соблазнительная... Только смотри не проговорись, от кого узнала. Поклялась ведь... — И Юлия Варфоломеевна засеменила в помещение.
Светлана долго смотрела ей вслед, пока та не скрылась за дверью. «Да, не повезло Сергею Сергеевичу. Ну и женщина. Никак не может угомониться. С Комашко, рассказывают, тоже крутила... Нет, если я выйду замуж, на других и не взгляну!»
8
Домой Григоренко вернулся взвинченным. С таким трудом они достали все же эти трубы. Но что толку? Гидромеханизаторы не хотят браться за такой объем вскрышных работ. Не хотят, и все тут. Жди теперь, пока вмешается министр. А май на исходе. Но не только это волновало Григоренко. Беспокоило и другое, в чем не хотел сознаться самому себе. Сегодня он получил анонимную записку, которая всерьез встревожила его. На смену обычной ясности во всем пришла какая-то необъяснимая душевная неуверенность. Да, странное это создание — человек. Иногда одно слово, одно только слово может внести большую сумятицу в его сердце, все перевернуть, заставить усомниться в искренности друга, любимой...
Оксана стирала в ванной белье. Квартира выглядела пустынно и неуютно без скатертей, без покрывал, снятых для стирки. И детей что-то не слышно. Не поссорились ли? Как мало требуется, чтобы исчез в квартире уют,— убрать всего лишь один-другой предмет, и только. И совсем немного надо для сердца, чтобы оно лишилось покоя.
Григоренко долго умывался. Потом широкими шагами мерил комнату. Приглядывался к вещам, машинально дотрагивался до них. Включил телевизор: показывали соревнования по боксу. Поморщившись, Сергей Сергеевич нажал на кнопку выключения.
Оксана, словно почувствовав что-то неладное, вошла в комнату.
— Что-нибудь случилось, Сережа? — подошла она сзади, и ее руки ласково коснулись его шеи. Сергей Сергеевич уловил тонкий аромат духов, которые он недавно привез из Москвы. Сердце его болезненно сжалось. Он повернулся, достал из кармана записку и подал ее Оксане.
— Вот, анонимку какой-то «доброжелатель» подсунул. «Лично». Этот неизвестный мне тип рекомендует получше следить за женой, которая изменяет мне с Лотовым, катаясь с ним в рабочее время на катере по Днепру...
Оксана, прочитав записку, вернула ее мужу. Лицо ее потемнело.
— Неужели у тебя появилось недоверие ко мне?
— Я этого не говорил, Оксана!
— Вот что, Сережа. Брак наш зарегистрирован в загсе. Ты мой муж. Я твоя жена. Мы должны верить друг другу. Иначе не стоит жить вместе. Как ты знаешь, я разошлась с первым мужем, который ревновал меня ко всем, а потом стал пить...
Оксана умолкла. Что сказать еще?.. Ей тоже говорили о нем и Любе, но она же не устраивала сцен, даже словом не обмолвилась.
Оксана ушла на кухню, стала собирать ужин. Движения ее были медленные, машинальные.
Сергей Сергеевич молча посматривал на жену. «Конечно, такая женщина кому не приглянется. Стройная, красивая, с чудесными серо-голубыми глазами. И румянец, ну совсем как у девушки...»
— По Днепру мы действительно ездили. Две недели тому назад. Заброшенный карьер осматривали на острове Фантазия. Думаем там блоки разрабатывать, — первой нарушила молчание Оксана.
— А почему же ты мне ничего об этом раньше не сказала? — смущенно спросил Сергей Сергеевич.
— Я промышленным шпионажем не занимаюсь, — пошутила Оксана. — Мы на разных предприятиях работаем.
— Не говори глупости. У нас нововведения в секрете не держатся. Приходи, изучай и внедряй у себя. Беда лишь в том, что некоторых работников к соседям не выгонишь, чтобы опыт перенять. Так что ты меня в сторону не уводи. Скажи лучше, почему Лотов именно тебя, а не кого-то другого туда взял?
«А почему ты вызвал в Москву не кого иного, а именно Любку Зинченко? — подумала Оксана, но тут же взяла себя в руки. — Нет, ни за что не скажу ему этого».
— Наверное, нравлюсь ему, — улыбнулась она невесело. — А если интересуешься, подробную информацию о нашей поездке ты можешь получить у Георгия Михайловича.
— У кого? Какого Георгия Михайловича?
— У секретаря горкома. Он был с нами.
«Так вот оно в чем дело! Значит, секретарь горкома подыскивает и Лотову карьер для блоков. Громов такой. Не отступит. Заставит и Лотова облицовочные плиты делать».
Почувствовав сразу облегчение, Григоренко с теплыми нотками в голосе произнес:
— Прости меня, Оксана!.. Я обидел тебя.
— Эх, развел ты, товарищ Григоренко, у себя анонимщиков! — засмеялась Оксана.
— А у вас их, что ли, нет?
— Отчего же, есть... Только поменьше.
— Два-три анонимщика тоже могут засыпать письмами все центральные учреждения.
— Каждый судит о поступках других по себе. Прости, тебя это не касается. Это я о тех, кто языками болтают да подобные записки пишут.
— Ладно, Оксанка, ты прости меня...
Григоренко встал, подошел к жене, бережно коснулся пальцами ее щеки. Она порывисто поднялась, прижалась к его груди.
— Сережа, неужели и ты такой, как и все! Пойми, мне хочется жить так, как никто еще до нас не жил. По-особенному! Чтобы все нам завидовали. Я стала чувствовать, что теперь ни думать, ни мечтать, ни работать одна не смогу. Одна, без тебя. С тобой я была, по крайней мере до сегодняшнего дня, счастливой. Прости, но сейчас ты поколебал мою веру в тебя...
Она отстранилась и пошла накрывать на стол.
Из другой комнаты выбежала Верочка, защебетала:
— Мама, мамочка!.. Вот вы какие, сами ужинаете, а нас не зовете!..
9
Николай Фролович Пентецкий нашел Григоренко в котловане нового карьера, где работали резальные и шлифовальные машины.
— Сергей Сергеевич, увольте меня от этого расследования, — стал просить он.
— Как это уволить?
— Не могу я найти виновного. Ясно одно — кто-то зол на бригаду Сабита и решил им насолить. Это факт.
— А если все-таки — небрежность?
Григоренко очень не хотелось верить, что кто-то решился на такое.
— Десятка полтора гвоздей вытащили. От них остались дырочки. На некоторых досках — одни шляпки.
— Значит, Сабит и Белошапка не виноваты. Бегма — тоже, он отсутствовал. Так кто же тогда? Бетон-то погубили!
— Не знаю, кто виноват. Главный инженер тоже говорит только о халатности. О чем-либо другом и слушать не желает. Но факты есть факты. Кто-то намеренно напакостил Сабиту.
— Ну хорошо, кто-то вытащил гвозди. А где был бригадир?! Куда смотрели те, кто укладывал бетон? Почему не обратили внимания?
— Не обратили, и все. Валили и валили бетон, пока опалубка не поползла. Кто мог подумать, что такое могут подстроить.
— Хорошо, Николай Фролович, вы напишите все, как есть, как думаете. Подсчитайте убытки. Свои выводы сделайте. Больше от вас ничего не требуется.
— Так бы раньше и сказали, а то ищи, ищи... К вечеру подам материал расследования, — облегченно вздохнув, сказал Пентецкий и заторопился к прорабу.
Глава девятая
1Солнце едва взошло. Над Днепром курится, переливаясь в розовом отблеске зари, туман. В этот ранний час, как обычно, вовсю играет рыба. Сверкнет серебристой чешуей в воздухе и скроется, оставляя на воде медленно расходящиеся круги. Чайки тоже не зевают. Камнем падают до самой воды и мигом взмывают вверх. Одни с поживой — рыбешкой, другие — обиженно пища.
Красив Днепр на заре. Несет он свои воды неторопливо и гордо, как хозяин. Натрудившись в верховье, здесь он вроде отдыхает, набирается сил, чтобы потом снова поработать в полную свою мощь.
Над Днепром мост-великан. Смотришь на него, и кажется, что построен он лишь для украшения. Впечатляет мост своими строгими формами. Чтобы смягчить гранитную массу гиганта, создатели моста принарядили его кружевной железной резьбой.
— Какая красота!.. — кивнув на мост, проговорила Зоя. — Натянут, как струна. Коснись только — и зазвучит аккорд.
— Да, великолепное сооружение, — ответил Остап.
По выражению лица Ростислава трудно понять: любуется ли он утренним Днепром или смотрит вдаль, ничего вокруг не замечая. Ласковый ветерок, словно жалея, нежно гладит его коротко остриженные побелевшие волосы. Лисяк смотрит не в сторону моста, а на набережную, где должна вот-вот появиться Люба Зинченко. Но ее все нет. А ведь обещала поехать вместе с ними.
— Наверное, не придет наша Любочка, — вздохнула Зоя.
— Подождем еще минут пятнадцать, — попросил Ростислав. — Ладно?
Ну никак не везет Ростиславу с девушками. Понравилась ему медсестра, а когда выписался, узнал — у нее есть жених. Зря только голову морочила, надежду подавала. Любу вот тоже трудно понять.
Прошло почта полчаса. Но Любы все не было.
— Ладно, поехали, — сказал Лисяк.
— Но она обещала тебе? — стала допытываться Зоя. — Как говорила?
— Сказала: «Не знаю. Может, поеду».
— Ну, тогда ждать нечего.
Затарахтел мотор. С одного рывка завелся. Новый. И лодка у Остапа новая — «Прогресс».
Вскоре показались белоснежные домики базы отдыха комбината, Генеральские кручи, а там недалеко и Красные камни.
Кто-то с базы начал махать им рукой.
— Вон и наша Любка! — крикнула Зоя.
— Где? — обрадовался Ростислав.
— Да не туда смотришь. На базу отдыха смотри.
Остап повернул катер вправо.
— Да это не Люба, Светлана машет, — разочарованно произнес Ростислав.
— Подъезжай, узнаем, чего она хочет, — сказала Зоя мужу.
Пристали к берегу.
— Перевезите на ту сторону, — попросила Светлана.
— Садись.
В лодку Светлана прыгнула легко, ловко. Бодрая, веселая, с карими озорными глазами и слегка вздернутым носиком. Платье на ней широкое, как купол.
— Собрались с подругой покататься по Днепру, а к ней хлопец из Полтавы приехал. Вот и осталась я одна.
У Светланы полная авоська огурцов, зеленого лука, консервов, хлеба.
— Приехала на базу отдыха, а здесь одни старики да бабуси. Молодые же все разъехались.
— А может, с нами поедешь? — предложила Зоя, хотя и знала, что Остап недолюбливает Светлану. Но не оставлять же ее одну. Все-таки свой человек, вместе работают.
— Если не помешаю, то с большим удовольствием! Можно, Остап Вавилович?
— Поехали, раз села.
«Так и знал, — подумал Остап. — Сначала — перевези. Потом — примите в компанию. Хотя, впрочем, это ее Зоя пригласила...»
Лодка помчалась так, что у всех дух захватило. Вокруг, выглядывая добычу, носились чайки. Солнце сверкающими искрами рассыпало свои лучи по водной глади Днепра.
Но вот мотор затих, и лодка врезалась носом в песчаный берег.
Пляж. Чистый желтоватый песок похрустывает под ногами. Рядом лес. На деревьях нежная зелень молодой листвы, на полянках какие-то ранние цветы розового цвета. Светлана сказала, что это петушки. Но Ростислав назвал их плюшевками.
Надели купальные костюмы.
Зоя и Светлана сразу же улеглись на песок загорать.
Остап закинул донки. Ростислав — удочки.
Легкий ветерок с Днепра доносится порывами, как от взмаха крыльев какой-то гигантской птицы. Ощущать такой ветерок — одно удовольствие.
Рыба не клевала. Да и какой может быть клев, если солнце поднялось уже так высоко. Через плотину по воскресеньям воду не спускают, рыбу не тревожат, и поэтому она становится вялой. Разве что на зорьке порезвится немного.
А вода так и манила.
— Остап, кончай колдовать, — сказал Ростислав. — Не ловится, ну и шут с ней. Не на промысел же мы приехали. Вон и девчата уже загрустили.
Сам он давно воткнул удочки в землю и почти не смотрел на поплавки, а загорал, подставляя солнцу то спину, то грудь.
— Вот еще разок наживку сменю — и баста, — откликнулся Остап.
— У тебя и на руке ссадины, — заметила Зоя, когда Лисяк повернулся к ним боком. — А нога как?
— Все зажило, как на собаке. Живучий я.
«Он еще и шутит, — удивилась Светлана. — Тело все в шрамах. Сколько времени прошло? Месяца два...»
Ростислав посмотрел, улыбаясь, на девушек, на Остапа и с разгона бросился в реку. Левую руку он прижал к боку: болит еще. А нога — вроде ничего. Вода потихоньку понесла его по течению, у самых губ заплескались мелкие волны.
«Доплыву вон до той косы и там отдохну, — подумал Ростислав. — Как верно писал Гоголь: «Редкая птица долетит до середины Днепра». Широкий Днепр. Метров шестьсот будет, а то и больше».
Песчаная коса почти на середине реки.
Ростислав лег на спину отдохнуть. «До косы не так-то и близко, — прикинул он. — Течение только кажется медленным, а на самом деле — быстрое и сильное».