Генрих грустно посмотрел в окно, а затем продолжил:
— После смерти отца надо было на что-то жить. Старшая сестра, Хельга, уже работала, но ей тяжело одной было. Вот и подался я в училище — во-первых, казенные харчи и одежда, а во-вторых, у офицеров хорошее жалованье. Я со своего оклада каждый месяц часть денег домой отсылаю, помогаю матери и сестрам. Так вот и оказался на фронте…
Макс понимающе кивнул — простая, типичная история. Судя по всему, Генрих неплохой парень, честный, трудолюбивый, жаль только, родился он не в то время.
— Я не жалею о своем выборе, — закончил рассказ Генрих. — Как видишь, уже лейтенант, может, и дальше пойду.
— Если нас не убьют здесь, — мрачно заметил Макс.
— Не убьют, — уверенно произнес Генрих, — за меня мама и сестры каждый день молятся. Вот смотри, что они мне пишут…
Следующие полчаса были посвящены чтению посланий от Ремеров. Генрих достал целую пачку ученических тетрадных листов и стал читать. Ему писали и мама, и сестры, он получал как минимум пять-шесть писем в месяц. Макс вежливо слушал и кивал — не хотелось огорчать такого хорошего, отзывчивого парня. Веселого, работящего, заботливого — короче, настоящего немца.
* * *Вскоре вернулись с перевязки соседи по палате — крепкий, почти квадратный оберфельдфебель и такой же, только чуть повыше и потолще, штабс-фельдфебель. Макс помотрел на них и подумал: «Вас что, под копирку делают? Прямо как родные братья».
Юрген Хайн и Отто Бауэр оказались из его же полка, только из другой роты. Макс привычно сослался на амнезию — извините, ребята, но я вас не помню. Фельдфебели понимающе кивали — слышали о вашей беде, герр лейтенант, поэтому представились по полной форме.
Хайн и Бауэр попали в госпиталь после той же русской атаки — один с осколком в руку, другой — в ступню. К счастью, оба отделались легкими ранами, их быстренько зашили и через неделю обещали отправить обратно на передовую. Нечего валяться в госпитале, места нужны для новых пациентов. Война-то идет, у нее не бывает антрактов и перерывов…
В госпиталь постоянно кого-то подвозили — бои не прекращались ни на минуту, хотя интенсивность их за последнее время заметно снизилась. Русские ограничивались лишь небольшими вылазками и перестрелками. Все отдыхали и готовились к новым сражениям.
* * *Максу в плате делать было совершенно нечего, поэтому он вышел в сад. Надев, разумеется, свою лейтенантскую форму, постиранную и даже аккуратно выглаженную. Ее принесла утром миловидная медсестра Бригитта, сменившая на дежурстве старую костлявую Герду. Девушка смущенно улыбнулась и, потупив глаза, сообщила, что она сама привела в порядок его китель и брюки. Неприлично герру лейтенанту ходить в таком грязном виде…
«Будешь тут грязным, — подумал Макс, — когда на дне траншеи поваляешься». Он вежливо поблагодарил сестру Бригитту и предложил ей деньги — за услугу. Бумажник, слава богу, нашелся тут же, в тумбочке. Как и часы.
Макс криво усмехнулся, когда взял их в руки. Часы были практически новыми и нисколько не облезлыми — в блестящем металлическом корпусе и с черным кожаным ремешком. На белом циферблате отчетливо виднелся орел с распростертыми крыльями, сжимающий в когтях фашистскую свастику. Они исправно тикали, отсчитывая время, стрелки двигались. Макс тяжело вздохнул, покрутил заводное колесико и надел на руку. Пришлись как раз впору, по запястью.
Бригитта от денег отказалась, сказала, что постирала вещи господина лейтенанта просто так, из уважения к доблестному германскому офицеру, а не ради заработка. Потом густо покраснела и убежала.
Генрих дружески толкнул Макса в бок: «Ты не деньги ей предлагай, а своди в офицерский клуб. Есть тут в городе, на главной улице. Вечерами бывает музыка, все танцуют. Можно посидеть с девушкой, выпить и закусить. Бригитта на тебя запала, это ясно, сделай ей приятное».
Макс поморщился — до того ли сейчас, война! Какие, на фиг, девушки… Генрих пожал плечами — а почему нет? Живем один раз, вот и надо ловить момент. Кто его знает, что там дальше будет…
Макс не мог не согласиться с его доводами — на войне действительно надо ценить каждое мгновение, особенно когда это связано с любовью… А Бригитта была вроде бы недурна — хорошая фигурка, миловидное личико, искренняя улыбка. Не сказать, чтоб такая красавица, но что-то в ней было…
«Черт, да я же женатый человек! — тут же вспомнил Макс. — Причем дважды!» Два времени, две семьи. Он еще раз открыл медальон и посмотрел на фотографию. Молодая, симпатичная женщина и прелестная белокурая девочка. Действительно, очень похожа на его Машку. Теперь это сходство еще четче бросалось в глаза. Впрочем, многие маленькие дети похожи друг на друга…
Макс захлопнул крышку, убрал медальон на место. Проверил бумажник: почти двести рейхсмарок и какая-то мелочь. А также две фотографии. На одной — пожилые герр и фрау, видимо, родители Петера Штауфа. Интересно, что с ними? Надо бы узнать… На другой — молоденькая девушка в белой блузке с черным галстуком и в длинной темной юбке. Кажется, это форма Гитлерюгенда. Кто она? Сестра, просто знакомая? Вопросов становилось все больше.
Макс засунул бумажник в карман кителя и осторожно спустился по скрипучей деревянной лестнице вниз, на первый этаж. По госпиталю деловито сновали санитары, доставляя раненых, ходили выздоравливающие. Из операционной послышались громкие стоны — кажется, там кого-то резали. Макс поморщился и постарался побыстрее выйти на улицу.
Он спустился с крыльца, завернул за угол и оказался в прохладном, тенистом саду. На скамейке под старым толстым тополем курили несколько солдат. При его приближении они вскочили. Макс махнул рукой — сидите. И сам опустился рядом на шаткую лавочку. Но не успел он достать пачку сигарет, как к нему подлетел старый знакомый — фельдфебель Курт Загель. Он счастливо улыбался:
— Рад видеть вас в добром здравии, герр лейтенант!
— Спасибо, — кивнул Макс. — А как вы?
— Почти нормально! — расплылся Загель. — Голову перебинтовали, все в порядке. Здорово же мне тогда этот русский варвар врезал, чуть черепушку не прошиб! Но ничего, башка у меня крепкая, заживет.
Фельдфебель слегка прикоснулся к бинтам, видневшимся из-под серого кепи, поморщился и обратился к Максу:
— Разрешите узнать, герр лейтенант, скоро ли вы к нам вернетесь? А то взвод без командира — что баба без мужа. В узде держать надо… Боюсь, без вас ребята совсем разболтаются, дисциплина упадет.
— Ничего, найдется кому в узде держать, — беспечно махнул рукой Максим. — Не мы же одни воюем…
Фельдфебель как-то странно посмотрел на него, и Макс понял, что сказал что-то не то. Сморозил явную глупость.
— В смысле, — быстро поправился он, — как только доктор Миллер позволит мне вернуться, так сразу. Но, боюсь, не скоро. У меня тяжелая контузия, да еще частичная амнезия…
— Вот оно как, — понимающе кивнул Загель. — Ну, лечитесь. Впрочем, доктор Миллер у себя людей держать не любит, говорит, нечего вам койки занимать, ваше место — на фронте. Война быстрее любого лекарства лечит. И то правда — чего на кровати валяться? Заштопали тебя, поставили на ноги — и вперед, к своим. Так ведь, господин лейтенант?
— Так, — согласился Макс, — к своим…
«Только где они, свои?» — с тоской подумал он, а потом сказал:
— Вы, Курт, пока за взводом следите, а то и правда — распустятся ребята. Я, когда смогу, вернусь. Постараюсь, конечно, побыстрее, но обещать ничего не стану. Вы пока командуйте, а я потом вернусь и все проверю!
Макс постарался придать своему лицу строгость и даже суровость, как и положено настоящему германскому командиру, Загелю это понравилось.
— Все, теперь вижу, что вы поправляетесь! — произнес он. — Не волнуйтесь, герр лейтенант, я за ними прослежу. Правильно вы говорите, солдатам поблажки давать нельзя, а то боевой дух упадет. Уж я их!
Загель стал что-то говорить по поводу службы, Макс кивал и даже отвечал, стараясь, правда, не вдаваться в подробности. Он думал, как бы быстрее отделаться от слишком усердного фельдфебеля. Конечно, чтобы не вызвать подозрений. Он пока плохо ориентировался в реалиях армейской службы, тем более немецкой, точнее, практически ничего не знал… Только бы снова не лопухнуться!
К счастью, вскоре подошла сестра Бригитта:
— Господин лейтенант, вас ждет доктор Миллер, в кабинете.
Макс тут же затушил сигарету и простился с Загелем.
— Надеюсь, скоро увидимся, — кивнул он. — А пока держите ребят в узде. Никому и никакой поблажки!
Курт вытянулся во фрунт, и Макс со спокойной душой пошел за сестрой Бригиттой в здание. Кажется, ему удалось неплохо сыграть свою роль… Петер Штауф, оказывается, был большим любителем дисциплины, надо это учесть. Ну да, ведь Генрих сказал: лейтенант Штауф — образцовый германский офицер. Придется поддерживать имидж…
К счастью, вскоре подошла сестра Бригитта:
— Господин лейтенант, вас ждет доктор Миллер, в кабинете.
Макс тут же затушил сигарету и простился с Загелем.
— Надеюсь, скоро увидимся, — кивнул он. — А пока держите ребят в узде. Никому и никакой поблажки!
Курт вытянулся во фрунт, и Макс со спокойной душой пошел за сестрой Бригиттой в здание. Кажется, ему удалось неплохо сыграть свою роль… Петер Штауф, оказывается, был большим любителем дисциплины, надо это учесть. Ну да, ведь Генрих сказал: лейтенант Штауф — образцовый германский офицер. Придется поддерживать имидж…
* * *Доктор Миллер принял его в своем кабинете — маленьком закутке на втором этаже. Все свободные комнаты в госпитале приспособили под палаты, даже коридоры, подвал и чердак. Доктор показал на шаткий стул у стола, а сам стал просматривать какие-то бумаги. Наконец произнес:
— У вас, лейтенант Штауф, серьезная амнезия, я считаю, что вам полезно побывать дома. В семье, среди родных и близких, вы быстрее поправитесь. Ваша потеря памяти, судя по всему, носит временный характер, причин для беспокойства нет, однако… Я уже поговорил с майором Хопманом, и тот согласился предоставить вам три недели отпуска по ранению. Полежите пока пару дней у меня, а потом, когда документы будут готовы, в Берлин. Полагаю, этого времени вам хватит, чтобы полностью восстановиться.
Макс молчал, не зная что ответить, и вообще — радоваться или печалиться. С одной стороны, ему давался шанс удрать с фронта (пусть и на время) и забыть о войне, но с другой — впереди была встреча с семьей Петера Штауфа, о которой он тоже ничего не знает.
Миллер истолковал его молчание по-своему:
— Понимаю, что вам не терпится вернуться на передовую, к своим солдатам. Знаю, что вы ответственный и храбрый офицер, так и рветесь в бой… Но все же настаиваю на отпуске. Поверьте, это лучше для вас. Контузия — весьма коварная штука, могут быть самые неожиданные последствия, в том числе связанные с головой…
Миллер многозначительно постучал себя по лбу.
— Полагаете, что я могу свихнуться? — чуть не подпрыгнул от удивления Максим.
— Нет, что вы! — протестующе замахал руками Миллер. — Вы абсолютно нормальный человек, вам ничто не угрожает. Но лучше все же подстраховаться. Провалы в памяти у вас имеются, это факт. И весьма печальный. Пребывание же в домашней обстановке позволит вам быстрее реабилитироваться и вспомнить все, что надо. Да и разве вам самому, лейтенант Штауф, не хочется побывать дома, увидеть своих родных — жену, дочку, родителей?
— Конечно, хочется, — соврал Макс, — но обстановка на фронте сейчас такая… Я не имею права оставлять своих солдат, причем в этот тяжелый, ответственный момент!
— Бросьте, — слегка улыбнулся Миллер, — вы же не на всю жизнь уезжаете! Побудете немного в Берлине и вернетесь. У нас, слава богу, пока достаточно офицеров, чтобы временно заменить вас, так что я могу с чистой совестью отправить вас на лечение. Русская кампания вряд ли скоро закончится, навоюетесь еще. Мы, думаю, застряли здесь надолго, еще на год — как минимум…
«На два с половиной, — поправил доктора (разумеется, про себя) Максим, — только в конце 1944 года территория Советского Союза будет полностью освобождена от фашистов, а затем война придет в Польшу и в Германию. Да и в другие страны тоже…»
Он неплохо знал историю, всегда с удовольствием учил в школе и, конечно, помнил все основные даты и моменты. Но до Победы еще дожить надо было… И желательно носить к тому времени форму лейтенанта Красной Армии, а не вермахта. А вообще — вернуться домой, в свое время, и навсегда забыть об этом кошмаре. И больше никогда не лазить ни по каким блиндажам и никакие немецкие часы не покупать…
— Спасибо, доктор, — вежливо поблагодарил Макс, — я действительно очень соскучился по своим родным. Особенно по жене и дочке…
— Вот и отлично, — кивнул Миллер, — поезжайте. Уверен, вы меня потом благодарить станете. Всегда слушайте своего доктора, он вам плохого не посоветует.
«Где-то я уже слышал это, — подумал Макс, — по-моему, в нашей же районной поликлинике. Похоже, у всех врачей одни и те же присказки». Он еще раз сердечно поблагодарил Миллера и вернулся в свою палату. Лег на скрипучую кровать и решил подремать до обеда — голова страшно болела.
«Черт, совсем забыл про анальгин, — запоздало подумал он, — впрочем, наверняка его еще не изобрели. Но какие-то таблетки у них должны быть, так ведь? Лечат же они чем-то своих больных!»
Глава 3
Лежать в госпитале было скучно, тем более что на дворе стояло лето. Да и никакого лечения, собственно говоря, особого не было — не считая ежедневных визитов доктора Миллера. Но они проходили рано утром, а потом Макс был предоставлен сам себе.
Ему надоело валяться в душной палате, и он стал проводить большую часть времени в саду, среди новых знакомых. Во-первых, веселее, а во-вторых, полезнее — можно узнать что-то новое и важное. При этом Макс старался прилежно играть роль лейтенанта Петера Штауфа, — простого парня, хорошего товарища и отличного офицера.
Он скоро понял, что среди его сослуживцев эта военная кампания особой популярностью не пользуется. Многие солдаты и даже офицеры скептически относились к заявлениям доктора Геббельса о скорой победе над большевиками и недоверчиво хмыкали, когда какой-нибудь хмырь начинал с пеной у рта доказывать, что к зиме русские будут окончательно разбиты и доблестные немецкие дивизии войдут в Москву. «Как же, входили уже, — ворчали старые вояки, — почти у самых кремлевских стен стояли. А потом быстренько назад побежали — когда русские по нам ударили. И больше ходить что-то не хочется…»
Опытных солдат в вермахте называли «старые зайцы». Но не потому, что те были трусливы — нет, в этом прозвище не было ни малейшего намека на оскорбление. Наоборот, была дань уважения их умению выживать и сражаться в любой ситуации. Эти солдаты хорошо знали все трюки и хитрости противника, могли обороняться и наступать в любых условиях. Разумная осторожность и осмотрительность ценились на фронте гораздо выше, чем безумная храбрость и слепая отвага. Хороший солдат — живой солдат, мертвые драться не в состоянии…
Трусов, конечно, не любили, при первой возможности от них избавлялись — сплавляли куда-нибудь подальше в тыл, чтобы своим страхом и истерией они не заражали остальных, а вот твердость и стойкость, присущие старым, опытным солдатам, ценились очень высоко.
«Старые зайцы» часто ругали фюрера — но, разумеется, вполголоса и только среди своих. В основном они были недовольны тем, что Гитлер не угадал со сроками Восточной кампании. Думали, что все закончится быстро, за несколько месяцев, а застряли в России до самых холодов. И пришлось им на своей шкуре испытать все прелести суровой зимы.
Грозный «генерал Мороз» для многих стал опаснее, чем танки и пушки. Но долг был превыше всего, и они продолжали сражаться, служить своему фюреру и Германии. «Deutschland, Deutschland über alles, über alles in der Welt…» Германия превыше всего…
Старшие офицеры вермахта, как заметил Макс, чаще всего происходили из семей потомственных военных, нередко с приставкой «фон» перед фамилией. Белая кость, элита, соль земли прусской. Прекрасно образованные и великолепно обученные, они являлись основой германской армии, ее опорой и стержнем. С подчиненными держались просто, по-товарищески, с младшими по званию — по-дружески, но, разумеется, никакого панибратства не допускали.
Младшие командиры происходили из семей попроще, как говорится, родом из народа. Тот же Генрих Ремер, например. Отец — обычный плотник, мать — дочь пастора, домохозяйка, сам поступил в пехотное училище не по призванию или семейной традиции, а по обстоятельствам. А солдаты были вообще из самых обычных семей — и крестьян, и тех же рабочих…
А вот кого в армии действительно не любили, так это эсэсовцев. Если какой-нибудь «черный чин» случайно появлялся в курилке (дивизия СС «Дас Райх» тоже принимала участие в боях на Ржевском выступе), разговоры разом смолкали и офицеры старались незаметно исчезнуть.
— Не люблю я этих парней, — морщился при их виде Генрих, — высокомерные, наглые. Нет, конечно, отличные вояки, храбрые, умелые, прекрасно вооруженные, но… Одно дело — драться с противником, и совсем другое — воевать против мирных жителей. А тем более проводить среди них карательные операции…
Макс кивнул — кто бы спорил. Им еще в школе рассказывали про зверства фашистов на оккупированных территориях. Палачи, изверги… Однако свои чувства Макс старался держать при себе — чтобы не ляпнуть чего лишнего, не выдать себя. По большей части он вообще молчал и только слушал.
Он очень сошелся с Генрихом, стал проводить с ним почти все свободное время. Тот рассказывал о своей семье, жизни в Германии, об учебе в школе. Макс мотал на ус — могло пригодиться. Тем более что все это было для него внове…