– А тут и нечего думать, – оборвал его дядя Чарли. – Она – блондинка, а среди блондинок нет приличных женщин, запомни, Боб! И такую особу ты притащил под родительский кров? Стыдись!
Зычный голос полковника разносился по всему дому. Амалия в своей комнате наверху, конечно же, ничего из его разглагольствований не пропустила. Одно только слово осталось для нее непонятным, и она тут же заглянула в англо-французский словарик, который на всякий случай прихватила с собой, но его там не оказалось. Слова, не входящие в словари, никогда не вызывали у Амалии доверия, и она справедливо подозревала, что за ними может скрываться все что угодно.
Ужин подали внизу, в большой комнате с белыми занавесками на окнах. Служанка Чикита подала блюда и отошла к дверям, умирая от любопытства. Полковник был хмур, как туча, Ричардсон делал жалкие попытки поддержать подобие разговора. Амалия его озадачивала и смущала: не далее чем утром она бегло говорила по-английски без всякого акцента, теперь же ее речь стала корявой, как у настоящей иностранки. Вдобавок она величала дядю Чарли мосье Шарлем, что тому было явно не по нутру.
– Мосье Шарль, – проворковала она, – вы должны мне помочь. Я недавно слышать одно слово, я его не понимать. Я очень извиняться, но ведь я иностранка, а для чужого человека трудно все знать.
Полковник в ответ что-то невнятно пробурчал и с остервенением впился зубами в баранью ногу.
– И что это было за слово, которое поставило вас в тупик? – поинтересовался Ричардсон, отрезая себе хлеб.
– Whore[22], – не моргнув глазом, отозвалась Амалия.
Полковник поперхнулся. Чикита фыркнула и зажала рот фартуком. Длинная физиономия Роберта стала еще длиннее.
– Гм… – замычал он с несчастным видом.
– И где же вы слышали это? – проворчал полковник, откашлявшись.
– О! – Амалия с умным видом приставила палец к кончику носа. – Два джентльмен говорить о какой-то леди.
Взглядом Роберт призвал полковника на помощь.
– Да женщина! – ответил за него дядя Чарли. – Ну, конечно! Достойная женщина!
– То есть whore? – полюбопытствовала Амалия.
– Разумеется, – заверил ее полковник.
– Да, – подтвердил Ричардсон, – whore значит достойная женщина.
– Ах, вот как! – обрадовалась Амалия, и в глазах ее запрыгали золотые искорки, как в хорошем шампанском. – Наконец-то я знаю, как сказать: достойная женщина. Полковник, ведь ваша мать была whore, не так ли?
Дядя Чарли сделался багровым. Не сразу, а последовательно пройдя через нежно-розовый, пунцовый, пурпурный и свекольный оттенки. Он тяжело задышал и поднялся с места.
– Я…
– Дядя Чарли, не надо! – всполошившийся Роберт положил ладонь на его руку. Полковник, как-то сразу обмякнув, опустился на стул. – Эмили, у моего дяди… э… не все в порядке со здоровьем. Я…
– Это все оттого, – заметила Эмили-Амалия, заговорив без малейшего намека на акцент, – что он не нашел себе достойную женщину. То есть whore.
Роберт раскрыл рот, вытаращил глаза и разразился диким хохотом. Полковник откинулся на спинку стула и присоединился к нему. Амалия звонко засмеялась. Чикита у дверей хохотала, больше не сдерживаясь. Вчетвером они производили столько шума, что в конюшне заржали лошади. На глазах у полковника выступили слезы.
– Ах вы… чертовка! – сказал дядя Чарли Амалии, грозя пальцем.
– В чем дело, полковник? Вы не верите в достойных женщин?
Новый взрыв хохота потряс стены. Полковник, утирая слезы, объявил, что эта шутка похлеще той, которую до войны отмочил Красавчик Джордж с шулером Пинком. Он хотел уже начать рассказывать, в чем она заключалась, но его прервали. Дверь отворилась, и в проеме показались двое молодых людей в запыленной ковбойской одежде и сапогах со шпорами. Вновь прибывшие походили друг на друга, как братья. Каковыми они, впрочем, и были. При виде гостей Роберт подскочил на месте и кинулся к ним с распростертыми объятьями.
– Рассел! Джек! Как я рад вас видеть!
– Ах ты старый бесхвостый шелудивый енот! Вернулся-таки?
И братья стали хлопать хозяина по спине и стискивать ему руку в знак своих дружеских чувств. Амалия меж тем, как следует переварив услышанное, прикидывала, какую реакцию произвело бы подобное обращение, скажем, в парижском салоне герцогини де Брассанс. Подходит, к примеру, граф Коломбье к издателю Мансару и говорит:
– Желаю здравствовать, сударь вы мой, старый бесхвостый шелудивый енот!
Смертоубийство с секундантами в Булонском лесу было бы ему обеспечено, уж будьте спокойны. Не говоря уж о скандале на весь свет, что в иных случаях гораздо хуже смертоубийства.
Впрочем, заметив наконец Амалию (а не заметить ее было невозможно), братья малость присмирели. Рассел стал кидать тревожные взгляды на свои кожаные штаны и пропотевшую и замыленную рубашку, а Джек сдернул с головы шляпу. Полковник представил гостье братьев Донованов – ближайших соседей и владельцев обширных стад рогатых и мычащих четвероногих.
– Ага, я так и знал, что Боб не зря уехал, когда Арабелла дала ему от ворот поворот! – заявил Джек.
– Вы помолвлены или уже женаты? – напрямик спросил Рассел.
Ричардсон внес ясность в вопрос, но при этом так краснел и запинался, что любой решил бы, что он утаивает истину.
– Мисс Хэрмони умрет от зависти, – многозначительно, как ему казалось, уронил Джек.
Братьев усадили за стол, и Чикита принесла еще два прибора. Разговор пошел о стадах, о погоде и вскоре естественным путем перескочил на ограбление экспресса и бегство Билли Мэллоуна. Ричардсон оживился и заявил, что был очевидцем происшедшего.
– Да ну! – в один голос воскликнули братья. – Давай рассказывай!
И Ричардсон начал рассказывать. Вагоны взрывались, пули свистели, шерифы умирали дюжинами, и золото было рассыпано по насыпи в поистине невероятных количествах. Словом, все в его повествовании было совсем как в жизни.
Большие бронзовые часы, предмет гордости хозяина ранчо, пробили девять, и Амалия, пожелав всем спокойной ночи, отправилась спать.
– Блондинка! – сказала мисс Арабелла Хэрмони с упреком в голосе.
– Блондинка! – неодобрительно повторила ее мать.
Кроме них, в гостиной дома Хэрмони в Арчере была еще Чикита. Полковник Ричардсон послал ее к дилижансу спросить, нет ли почты на ранчо «Эсмеральда», и дамы Хэрмони, уже прослышавшие от шерифа о прибытии какой-то незнакомки, решили удовлетворить свое любопытство, зазвав Чикиту к себе и дав ей целый серебряный доллар. От шерифа вчера они так и не смогли добиться толкового описания дамочки, сидевшей в таратайке вместе с Робертом, а Донованы почти безвылазно сидели на своем ранчо, и их было трудно поймать.
– Красивая молодая леди, – так оценил Амалию шериф Гамильтон, прежде более известный как Бандит Пит.
– А во что она была одета? Какая у нее прическа? Она курит? Она помолвлена с Робертом? А может, это какая-нибудь танцовщица, с которой он решил просто поразвлечься?
Интерес мисс Хэрмони станет более понятным, если мы сообщим, что в недалеком прошлом она сама имела на Роберта определенные виды. И если бы не некий франт из Сан-Антонио, спутавший карты, а в итоге оказавшийся двойкой некозырной масти… Просто смешно, что Роберт так близко воспринял к сердцу его появление и даже по совету дяди сбежал в какую-то Европу, на край света, дабы там залечить сердечные раны! Впрочем, у Арабеллы имелось серьезное подозрение, что и сбежал-то он в основном для того, чтобы иметь возможность вернуться. А тут вдруг какая-то незнакомка приехала вместе с ним…
Шериф Гамильтон не выносил, когда его допрашивали, – очевидно, сказывалось богатое прошлое. Он невнятно сослался на служебные обязанности и позорнейшим образом скрылся, звеня шпорами и громко скрипя каблуками.
Итак, дамы Хэрмони, похожие на двух сестер (с разницей в двадцать четыре года), расположились в креслах, приготовившись вытянуть у Чикиты всю нужную им информацию. Мисс Арабелла Хэрмони была шатенка, и притом весьма привлекательная, с ямочками на щеках и на подбородке. А миссис Хэрмони была… ах, в том-то и дело, что она уже вся была.
– Блондинка… – повторила Арабелла задумчиво. А затем заявила с уверенностью: – Наверняка крашеная.
– Вовсе нет! – возмутилась Чикита. – Я сама ее сегодня причесывала: это ее собственный, натуральный цвет волос.
– Нет, наверняка у корней волосы черные, – встряла мать.
– И ничего подобного!
– Бесцветная особа.
– Наверняка. – Дочь вызывающе тряхнула каштановыми кудрями. – И что, Роберт очень ею увлечен?
Чикита была зла на то, что ее слова подвергли сомнению, а новый вопрос подсказал ей верную возможность ужалить прямо в сердце.
– Через неделю, – объявила она без запинки, – он хочет объявить о своей помолвке.
– Ну да! – Арабелла подскочила в кресле. – Врешь!
– Чтоб мне не сойти с этого места! – торжественно поклялась Чикита, держа в кармане фигу.
Мать и дочь обменялись растерянными взглядами.
– Хорошенькое дельце!
– Он уже ни во что нас не ставит!
Решение созрело незамедлительно.
– Надо бы заполучить его к нам…
– Да, но как?
– Устроим вечер.
– Дорогая, благоразумно ли это?
– И заодно взглянем на эту дамочку. Что ты беспокоишься? Отдых в семейном кругу. Пригласим судью Рафферти, Грантов, потом Донованов…
– Может, и дедушке пошлем приглашение? Он так рад будет увидеть тебя лишний раз.
– Он же написал, что болен, так что, я думаю, не стоит. Нет, мы пригласим доктора, потом Стива Холидея…
– Умоляю, дорогая, его не надо! У меня от него мороз по коже.
– Ну и что? Гробы – тоже товар, не говоря уже о том, что каждому из нас они когда-нибудь да понадобятся.
– Когда ты так говоришь, – плаксиво отозвалась мать, – ты напоминаешь мне своего отца.
Миссис Хэрмони овдовела более десяти лет назад.
– Фу, мама, это низко. Его ведь ты выбирала, не я… Я бы, ясное дело, предпочла, чтобы моим отцом был Рокфеллер или Морган, на худой конец… Чикита! Вот тебе записка для твоего хозяина. И смотри, не забудь ему передать, что мы его ждем к себе завтра вечером!
8
Когда Амалия пробудилась утром, она долго не могла понять, где находится.
За окном заливались птицы. Где-то ржали и фыркали лошади, а в отдалении то и дело басом давала о себе знать корова.
Взгляд Амалии скользнул по светлым занавескам, по стенам, обшитым деревянными панелями. Единственным украшением комнаты была картина неизвестного, в какой-то миг своего существования вообразившего себя художником. Картина изображала горящий апельсин, по непонятным причинам зависший над большой лужей сизой мочи, что, судя по всему, должно было означать закат солнца над безбрежным морем.
Амалия вздохнула и закрыла глаза. Ей было тепло, хорошо и уютно. Кашель, от которого она страдала в Нью-Йорке, исчез бесследно. Теперь Амалия уже готова была допустить, что оказалась в тот момент чересчур мнительной. Она повернулась на бок, подложила ладонь под щеку и стала наблюдать за солнечным зайчиком, ползшим по стене.
Сегодня, разумеется, решительно невозможно уехать. Это было бы слишком невежливо по отношению к Ричардсонам. До конца недели остается пять дней, вот эти пять дней она и погостит на ранчо «Эсмеральда», а в понедельник Джон отвезет ее в Сан-Антонио, на вокзал. Наверняка она будет адски скучать – ведь вокруг нет ничего интересного, одни прерии, коровьи пастухи, то бишь ковбои, и коровы, зато правила приличия будут соблюдены.
В дверь постучали. Вошла Чикита – смуглая, черноволосая, хорошенькая служанка, и Амалия разрешила ей заняться своими волосами, после чего спустилась к завтраку.
Роберта за столом не оказалось: он поднялся ни свет ни заря и поскакал в лагерь ковбоев – посмотреть, как идут дела. Донованы вернулись на свое ранчо, и Амалия завтракала с одним полковником, который заметно улучшил свое мнение о ней после ее вчерашней выходки.
Когда Джон принес вино, дядя Чарли осведомился о ее планах. Ответ Амалии огорчил его.
– Видно, вы здорово обижены на нас, если не хотите остаться хотя бы до Рождества, – заметил он.
Амалия объяснила, что ее присутствие может понадобиться дома. Полковник подумал, кивнул и опрокинул стаканчик.
– А ваш муж? Он знает, где вы?
Поскольку никакого мсье Дюпона в природе не существовало, он, разумеется, ничего и не мог знать. Амалия, впрочем, не стала вдаваться в столь утомительные подробности. Она опустила ресницы и, выдержав паузу, огорошила полковника замечанием, что никому не известно, что творится в голове у мсье Дюпона.
– То есть как? – удивился полковник.
– Дело в том, – сказала Амалия, – что он… э… не в себе.
– Так почему вы с ним не разведетесь? – прогремел полковник.
Амалия указала на то, что в Европе развестись с сумасшедшим невозможно.
– Вздор! – фыркнул полковник. – Ох, уж мне этот Старый Свет! Если у мужа повылетали все винтики, так жена должна иметь возможность по крайней мере сберечь свои. Сколько вам лет?
– Восемнадцать, – сказала Амалия.
До восемнадцати ей оставалось чуть больше двух месяцев.
– Разумеется, – пробурчал полковник, – в вашем возрасте тащить такую обузу… – Он вздохнул. – Ваше здоровье, дорогая леди! И пусть провалятся в тартарары все, кто вам не мил!
После завтрака полковник предложил Амалии сесть на лошадей и осмотреть земли Ричардсонов. Она ответила, что с удовольствием бы поехала верхом, но не захватила с собой амазонки. Поначалу ее собеседник даже не мог понять, о чем идет речь, и Амалия не без труда ему растолковала, что амазонка – это платье для верховой езды, скроенное особым образом.
– У нас все женщины ездят в мужском костюме, – отозвался полковник. – Думаю, костюм матери Боба придется вам как раз впору.
Амалия слегка опешила. Она не могла и помыслить, что ей когда-нибудь придется одеться мужчиной, но делать было нечего. Чикита принесла костюм, и, облачившись в него, Амалия с удивлением заметила, что он чрезвычайно ей идет. Полковник настоял на том, чтобы она надела и ковбойскую шляпу, и вместе они отправились осматривать владения Ричардсонов. Амалия сидела в седле как влитая и получила от поездки массу удовольствия. Щеки ее раскраснелись, и если бы кто-то из ее чопорных старосветских знакомых сейчас услышал, как громко она смеется, то наверняка решил бы, что она дурно воспитана. На обратном пути они с полковником уговорились проскакать наперегонки, и она опередила старого вояку на несколько корпусов. После этого полковник говорил о своей гостье не иначе, как с нескрываемым восхищением.
Чикита отправилась в город, спросить, нет ли писем. Она вернулась с пачкой конвертов для Ричардсонов – в основном по поводу купли-продажи скота, и с записочкой от мисс Хэрмони, адресованной лично хозяину ранчо.
Запыленный и грязный, тот появился только к трем часам дня.
– Боб! Тут тебе приглашение от мисс Арабеллы на какую-то soirée![23]
Боб швырнул сомбреро через всю комнату в руки Чиките, которая тотчас убежала со шляпой хозяина.
– Дядя Чарли, какие могут быть, к черту, суарэ? Пума задрала двух телят, старший объездчик мается печенью, а ты…
– Женщины! – значительно сказал полковник, воздевая толстый палец. – Бьюсь об заклад, в городке уже судачат, кого ты к нам привез. Арабелла – такая же бессердечная вертихвостка, как и они все. Натяни ей нос, парень! Ей-богу, тебе нечего стыдиться. С такой леди, как Амалия, ты положишь на лопатки любую из девиц на сто миль в округе!
– Мне показалось, вчера вы были о ней другого мнения, дядя, – пробормотал Боб.
Полковник грозно взглянул на него.
– Чтобы я держал зло на леди, которая так ездит верхом? Иди лучше умойся как следует, от тебя разит потом. Завтра чтобы ты выглядел у меня как огурчик! – Полковник тяжело поднялся с места. – И запомни: если ты не едешь, ей-богу, я сам поеду с ней, без тебя!
Услышав, что приглашение распространяется и на нее, Амалия поднялась к себе и распаковала все платья, какие были у нее с собой. Она стояла перед нелегким выбором. Арчер находился если не на окраине цивилизации, то, по крайней мере, очень близко к ней. Амалия могла поклясться, что здесь и слыхом не слыхивали о парижских модах, турнюрах и последних веяниях в области дамских шляпок. С одной стороны, ей не хотелось дразнить здешних обитателей раздражающей изысканностью, которую они все равно не оценят, с другой, оказалось невероятно трудно устоять перед соблазном быть элегантной так, как она привыкла. Проведя полчаса в ужасающих терзаниях, рядом с которыми меркли душевные муки Цезаря и Наполеона, Амалия все-таки остановилась на самом простом платье бирюзового цвета с вышивкой. Когда на следующий день Амалия спустилась в нем по лестнице, племянник Боб и дядюшка Чарли утратили дар речи, из чего можно было заключить, что в выборе своем Амалия не ошиблась.
Час спустя они были уже в Арчере. Городок состоял всего из одной улицы, называемой Главной, по обе стороны от которой высились деревянные и каменные дома вперемежку. Возле них с важным видом разгуливали куры и гуси.
Около одного из домов возникло неожиданное препятствие, и экипаж остановился. Увеселительное заведение, то бишь салун, называлось «У Джо». Рядом на солнце грелась большая собака, и черный кот сидел на крыльце, благодушно жмуря желтые глаза. Дверь в салун была самой обыкновенной, но с какими-то небольшими сквозными дырочками. Присмотревшись, Амалия поняла, что это отверстия от пуль.
– На этом крыльце застрелили шерифа Отиса, – сообщил Джон благоговейным тоном, каким лет сто спустя экскурсоводы станут предъявлять посетителям музея какой-нибудь алмазный венец стоимостью в миллион долларов.
Напротив салуна располагалось небольшое здание с вывеской «У Стива», возле которого лежали аккуратно сколоченные деревянные гробы. Возможно, соседство салуна и гробовщика кое-кому показалось бы символичным, но мы воздержимся от далеко идущих выводов.