Он взял со стола пульт ДУ, понажимал кнопки. На шести каналах из десяти шло праздничное богослужение из главного собора. Все блистало золотом, церковные иерархи двигались толстые, как стога сена, покрытые золотыми попонами, гудели как шмели монотонно и и усыпляюще. Покорная толпа рабов внимала благоговейно. А если кто и пришел просто поглазеть, то страшился поднять глаза.
– Я на что хочу обратить внимание, – сказал Кречет серьезно, в металлическом голосе появились человеческие нотки, – никто почему-то не замечает, что сейчас опасно не столько привилегированное положение православной церкви, как угнетенное состояние ислама! Привилегии расслабляют, мы это видим, а угнетенное положение сплачивает! Заставляет встряхнуться, смести сонную одурь, заставляет бороться, добиваться, а то и браться за оружие... Идиоты не понимают, что, дав исламу статус равноправия с православием, я тем самым ослабляю его! Те борцы за справедливость, которыми движется любой социальный прогресс, отойдут от ислама, займутся бизнесом, искусством, спортом...
Очень медленно на лицах членов кабинета проступало некоторое облегчение. Кречет не идет против православия, это дико было бы отказаться от такой мощной поддержки власти. Да и вообще... Наоборот – старается не дать возрасти недовольству народа против жирных и ленивых попов. Что ж, президент крут, но в логике и умении смотреть далеко ему не откажешь. А могучий кулак и свирепая воля позволяют проводить эти реформы...
Я видел по их лицам, что уже все или почти все успокоили себя этой сказкой. Хотели успокоиться и успокоились.
Страх холодил мое тело так, что я страшился протянуть дрожащую руку к чашке с кофе. Я-то знал настоящую глубину и ужас задуманных реформ.
* * *До обеда разбирались с текучкой. К моему удивлению, сумели запрячь даже меня, хотя я каждое слово сопровождал извинениями, что я не специалист, я вам наработаю. Кречет успокоил, сообщив, что этот метод брэйнсторминга, которым они пользуются, называется «постучать в дурака», когда совет... гм, неспециалиста может натолкнуть на верное решение.
– Что-то вроде «Посоветуйся с женщиной и поступи наоборот», – пояснил ехидный Коган. – А с футурологом, так вообще...
Коломиец приподнял белоснежный манжет, отодвинулся, лицо приняло брезгливое выражение, но это сказывалась просто возрастная дальнозоркость:
– Ого!.. Мы молодцы. Впрочем, еще Бисмарк сказал, что Россия медленно запрягает, но быстро ездит!
За столом заулыбались, я видел даже, как расправляются плечи. Бисмарк, заклятый наш враг, величайший из канцлеров, если уж сказал такое, пусть сквозь зубы, то тем более его слова весомы. Друг может похвалить, а если признает враг, то...
Я тоскливо посмотрел по сторонам. Забайкалов перехватил мой взгляд, усмехнулся. Его рокочущий неторопливый голос прокатился, как тяжелая волна:
– Деза.
– Что? – переспросил, не поняв или не расслышав, Коломиец.
У него тоже грудь гордо выпятилась, как у петуха на плетне, что вот-вот запоет, и по его крику немедленно взойдет солнце. А не закричит свое «Кука-ре-ку», и никакого солнца, только ночь да звезды, спи вволю.
– Деза, – повторил Забайкалов так же неспешно. – Дезинформация. Уловка, которую запускает противник, чтобы ввести оппонента в заблуждение.
На него смотрел не просто недоверчиво, а с неприязнью. Даже Кречет насупился, сдвинул брови, на лбу пролегла глубокая морщина, словно противотанковый ров.
– Мы знаем, что такое деза, – сообщил он.
– Да?
– Но при чем тут деза?
– Бисмарк был гений, – сказал Забайкалов невозмутимо, даже довольно, словно это он в молодости успел побывать и Бисмарком. – Он сказал такое, зная русскую лень, что мы вот уже сотню лет вовсе не запрягаем. Знаем, что ежели восхотим, то слезем с печи, запряжем и... обгоним. Сам Бисмарк такое сказал!.. Эх, зря не сказал, что ежели русские кинутся с моста в реку, то вылетят лебедями. Кто знает, может быть, такого дурного народа уже не было бы...
Министры переглядывались, недовольно хрюкали. Я бросил невинно:
– Вот ежели Бисмарк сказал бы, что русские – ленивые дураки, то именно это мы назвали бы дезой! А когда назвал нас красивыми и умными, которые даже не слезая с печи и не вытирая соплей с морды, все равно самые лучшие – то с этим мы согласны.
Забайкалов слегка кивнул с благодарностью, я ощутил, как между нами протягивается крохотная ниточка понимания, зато Кречет недовольно рыкнул:
– Ладно, умники. Давайте работать. А то уже пять лет изобретаете экономические реформы, а страна уже завшивела!
– Россия, – впервые за долгие часы работы подал голос Усачев.
Кречет тут же повернулся к нему всем корпусом:
– Ну-ну.
– Я что, – сказал Усачев сразу же, он оглянулся на Краснохарева, – я всего лишь скромный ученик...
Кречет кивнул с недобрым прищуром глаз:
– Учитель отвечает за своих учеников. Хотя бы сейчас.
– А то, – сказал Краснохарев сердито, – что европейские реформы, европейские методы... увы!... у нас не срабатывают. Особая у нас страна или нет, существует русский путь или не существует, умом нас понять или другим местом, но я на своем опыте давно убедился... Да что там! Прошлым летом внучка затащила по дороге на концерт рок-певцов из Америки... Длинноволосые, страшные такие твари, в татуировках от копыт до ноздрей... В августе дело было, жара градусов сорок в тени! Их работяги устанавливают помост на самом солнцепеке, а наши лежат в холодке, наблюдают с таким русским презрением. Один говорит глубокомысленно: как суетятся, как суетятся... Другой: так они ж по тыще долларов в неделю зарабатывают! И я бы за такие деньги суетился. А третий подумал и говорит гордо: а я бы ни за какие деньги не стал вот так, как обезьян, носиться. И что вы думаете? Остальные подумали и согласились, что и они ни за какие деньги не станут вот так, что не деньгами жив человек, что надо иметь нечто высшее, чем деньги... Вот такие у нас развитые в философии грузчики! Как и вся страна. В результате – лежим в холодке, с презрением смотрим на тех, кто работает по две смены, а потом еще и требуем отобрать, ишь разбогатели!..
Кречет, слушал внимательно. Краснохарев наконец умолк виновато, засопел, начал двигать блокнот по столу. Кречет сказал сочувствующе:
– Я тоже чувствую, что чисто экономические методы ни черта не дадут такой стране, как наша. Разве в Мексике, скажем, или в Гватемале не такой же капитализм, как в США? И открыли и заселили их одновременно. Но Мексику заселили гордые испанцы, что умеют петь серенады и красиво одеваться, а северные земли – работящие как муравьи немцы. Да, надо и с Россией что-то делать кардинальное...
Коган воскликнул испуганно:
– Не надо!
– Почему?
– Уже кардиналили! В семнадцатом, тридцатых, кукуруза, сухой закон...
Краснохарев сказал недовольно:
– Это вы прекратите, Сруль Израилевич. Я бы сказал, что кардинально бороды брили не в семнадцатом, как и окно рубили в Европу, а на постройке новой столицы на болотах народу погибло вдесятеро больше, чем на Беломорканале, Волго-Доне и во всех лагерях вместе взятых... Это наша традиция. Спим-спим, а потом, не соблюдая скорости, догоняем...
– Но догоняем?
– Догоняем, – нехотя согласился Краснохарев. – Но сколько раз разбиваем морды? Сами ж придумали: тише едешь – дальше будешь, а поди ты...
– Тот и придумал, что ездит быстро.
* * *Пользуясь статусом советника, а это что-то неопределенное, что дает возможность как совать нос всюду, везде предлагать помощь, так и умело отлынивать, ссылаясь на тот же неопределенный статус, я бродил по кабинету, разминая затекшую спину, подсаживался то к одним, то к другим. По крайней мере там, где не гнали...
От золотых стен, картин в массивных золотых рамах, даже от большетеатровских люстр веяло средневековой торжественностью, но работающие телеэкраны вламывались, как танки в японский садик, и министры работали не так, как принято: утомленные государственными заботами уже с утра, а в темпе, перелопачивали кучу дел, и пусть дико выглядит, что Коган голова с голове о чем-то советуется с Яузовым, а то и оба обращаются к Коломийцу, но, может быть, все трое стучат в дурака, из деликатности называя это как-то иначе.
Кречет стоял лицом к карте на стене, спиной к нам. Плечи широки, спина прямая, единственные достоинства, которые я признавал за военными.
– Подлец газетчик, – сказал он яростно, – вон на первом канале, видите? Твердит, что мы проиграли схватку с НАТО. Приучает общественное мнение, что ничего сделать нельзя, что НАТО попрет и дальше, а все что можем сделать, это вымаливать какие-нибудь крохотные уступки... Но мы не проиграли! Своей наглостью НАТО подтолкнула нас поискать выход... нестандартный. У русских всегда так, пока не врежут по морде да не плюнут в глаза вдобавок, мы не слезем с печи...
– Какой выход? – спросил любознательный Коган. – Какие будут ваши руководящие указания?
Кречет посмотрел оценивающе:
У вас голова есть за плечами или как?. Наша задача – дать достойный ответ Америке. Ищите!
– Можно всем покончить с собой, – предложил Коган. – Президент – первый. Америке станет стыдно.
– Тоже выход, – одобрил Кречет. – Есть еще идеи?
Я ощутил, что на меня поглядывают все чаще. Похоже, смутно догадываются, что я могу иметь какое-то отношение к поиску достойного ответа.
Коломиец сказал жалко:
– Иногда мне кажется, чего трясемся от злости? Ведь натовцы говорят, что у них нет намерения нападать на Россию.
От соседнего стола Забайкалов пророкотал с неудовольствием:
– Намерения... Намерения сегодня одни, завтра другие. А вот группа танковых армий у наших границ – вещь постоянная. И сотни ракет. И сотня новеньких аэродромов опять же у наших границ.
– Они клянутся, что не придвинут армии!
– Сегодняшний президент клянется, а следующий... Да и нынешний может взять свои слова обратно.
Я видел вокруг себя помрачневшие лица. Пожалуй, это единственное, на чем сходились в нашей разобщенной стране все, от ультралевых до ультраправых, захватывая и середину с демократами всех мастей. Надо не допустить расширения НАТО... вернее, продвижения НАТО к нашим границам. Но НАТО плюет на наш мышиный писк, со слабыми не считаются... Значит, надо идти на... что?..
Судя по лицам, они готовы. Только пока не видят, что сделать эдакое нестандартное. А увидят, не отшатнутся ли?
Глава 17
Тихохонько приоткрылась дверь, Марина опасливо просунула голову:
– Господин президент!.. Господин президент!
Кречет уставился на нее злобными глазами, словно это она только что придвинула НАТО к нашим границам:
– Ну?
Она пролепетала, как зайчик в лапах огромного волка:
– Там эти... которых вы не любите...
– Дерьмократы?
– Нет...
Коган удивился:
– Неужто толпа евреев?
– Газетчики... – объяснила Марина виновато. – Телекамер натащили. Корреспонденты всех-всех...
Кречет кисло взглянул на часы:
– Уже? Почему так рано? Эх, погонять бы их по плацу в полной выкладке, чтобы время ценили...
– Приемная мала, – робко пропищала Марина. – Боятся, что не хватит места. Прошлый президент давал пресс-конференцию в большом зале.
– Я не честолюбив, – рыкнул Кречет. Обернувшись к нам, буркнул: – Собираюсь сделать заявление по всей стране.
Не знаю, как в приемной, но смятение нарастало и здесь, в кабинете. Как-то привыкли, что каждый шаг главы государства готовится долго, проверяется и перепроверяется, речи и доклады составляют штабы из докторов наук и академиков, каждая реплика и каждый жест оттачиваются визажистами и мастерами мимики, а тут без всякой подготовки, ни с кем не посоветовавшись...
Кречет от двери обернулся:
– Я могу оставить открытой, но не шумите!
Коган знаками показал, что мы все немы, как рыбы, что онемели насовсем, что теперь и будем немыми... но Кречет уже переступил порог. Дверь, впрочем, не закрыл, по ней заблистали молнии вспышек, послышалось непрестанное шуршание множества затворов, что щелкали, как мелкие камешки, вылетающие из-под колес автомобиля.
Коломиец поспешно подбежал к телевизорам, его пальцы так суетливо ухватили коробочку пульта, что та выскользнула на пол. Яузов тихонько обругал всех гуманитариев на свете, их бы ему на годик в казарму, научил бы как с техникой обращаться, даже стратегической: ракету позволял бы чистить от грязи после скитаний по тайге, когда прячется от спутников-щпиенов.
Батарейки от удара о мягкий ковер не выкатились, как это случалось в моей квартире, а канал, по которому выступал Кречет, отыскался сразу. Как оказалось, передачу вели все телеканалы, хотя Кречет пока что свой железный кулак им понюхать не предлагал.
Из-за двери донесся мощный голос Кречета:
– Дорогие друзья! Знаю, вы меня не любите, но я верен старому доброму принципу: к любому незнакомому человеку относиться как к другу, как к хорошему человеку до тех пор... пока не докажет обратное!.. Поэтому, старое забыто, отсчет начинаем с нуля. Сейчас я собрал вас, чтобы сделать несколько необычное заявление... По крайней мере это первый случай, когда пресса узнает об указе президента первой!.. Вы можете это расценивать как попытку генерала-самодура установить добрые отношения с оппозиционной прессой... а вы все оппозиционные, не так ли?
Мы видели на экранах, как многие тут же нашептывают репортажи в сотовые телефоны. Фигура Кречета из-за постоянно вспыхивающих блицев выглядела фантастической скульптурой не то инопланетянина в скафандре, не то боевого робота.
Могучий голос, что временами переходил почти в рычание, гремел:
– Во все времена и во всех странах правители старались держать подчиненную им армию хорошо вооруженной, а остальному народу запрещали брать в руки даже палку. Понятно, такими управлять легче... Кто-то скажет сейчас, что в США у мирного населения оружия больше, чем во всей их армии, но там получилось так, что сперва вооружился весь народ, а потом он же создал США, правительство и Конституцию, в которую сразу вписал свое право на оружие. Таким образом Россия становится страной, где граждане получают право иметь оружие... пока только иметь, а не выносить на улицу, а дальше посмотрим...
Он сделал паузу, на экранах показывали лица прохожих. Камеры скрытого наблюдения вели репортажи с двух десятков самых многолюдных мест. Впервые за последние годы люди останавливались, заслышав голос президента, слушали.
– Пора разогнуть спины, – загремел он мощно, – пора ощутить собственную гордость! Личное оружие поможет в этом. Да, гордым и независимым народом управлять труднее, чем народом рабов, кто спорит? Но пусть меня лучше сбросит с моего поста гордый народ, чем я останусь управлять покорным быдлом. Законопроект об оружии будет принят на следующей неделе. Почему так быстро? Он готовился годами, даже десятилетиями. Вносились поправки, уточнения, снова откладывалось. Первым, это я сам помню по своему детству, кто собирался дать оружие населению, был Никита Хрущев. Тогда по амнистии на свободу вышла масса уголовников, и Хрущев собирался дать разрешение носить оружие... членам партии. Не смейтесь, в партии состояло семнадцать миллионов человек!.. Но Хрущева сняли раньше, а я неделю еще продержусь. И еще одно... Надеюсь, уже в утренних газетах будет опубликован указ о казачестве. Так же, как у горцев носить оружие – традиция, так же и казаки раньше были обязаны являться на войну со своей винтовкой, саблей и боевым конем, в каждой станице было с десяток пулеметов. Ну, коней теперь заменили бронетранспортеры, так что я уже отдал сегодня министру обороны приказ передать часть оружия казачеству.
Один глазом он косился на экран, явно досадовал, что слишком далеко, не видит реакции людей на улицах..
* * *Потом он отвечал на вопросы, очень коротко, а когда вроде бы пресс-конференция была в самом разгаре, вскинул руки:
– Дорогие друзья! У вас есть мой указ. Какие еще комментарии? Это пережевывать сказанное. До свидания, благодарю за внимание. У меня, как и у вас, рабочий день далеко не кончился!
Некоторое время стоял со вскинутыми руками, охотно демонстрируя могучую фигуру атлета, потом разом согнал с лица улыбку:
– За работу, ребята!
В кабинет вошел как с ринга, где вогнал противника в нокаут. Яузов сам захлопнул дверь, по ту сторону еще слышались голоса корреспондентов и выпроваживающих их охранников, а Кречет спросил, живо блестя глазами:
– Ну как?.. Здорово я их ошарашил?
Ему не сиделось, кипучая энергия, подбрасывала со стула, заставляла ходить возбужденно по кабинету. Перед корреспондентами вынужден был стоять, а сейчас метался, но не как зверь, попавший в клетку, а как гладиатор, который только-только разогрелся и жаждал сразиться с новым мордоворотом.
Коган заговорил первым, но сказал совсем не то, что ждали все:
– А вы знаете, это может сработать...
Кречет вскинул брови:
– Вы что, одобряете?
– Как человек – ни в коей мере, – ответил Коган возмущенно, покачал головой, сказал с еще большим возмущением, – как гражданин, я категорически против!.. Как интеллигент, я помню предостережение великого поэта... как его, ну который от негра и еврейки... ага, Пушкин!.. как страшен русский бунт, бессмысленный и страшный... Но как министр финансов...
Похоже, он озадачил Кречета, как тот журналистов. Круто изогнутые брови всползли еще выше:
– Ну-ну, мне, честно говоря, плевать на мнение человека, который не служил в армии... и тем более на такого гражданина. Но министр финансов, вроде бы, у меня не самый хреновый. Правда, еврей...
Коган сказал задумчиво:
– Как министр, скажу, что только в первые дни продажа оружия населению даст в казну несколько сотен миллионов долларов.