– Не все, – выкрикнул из кухни Бектимиров, обнаруживший под мойкой сиротливо стоявшую за сифоном монтажку.
– Чё там? – понеслась к нему Гулька.
– Фомка, – деловито пояснил Ильсур и направился к двери туалета. – Давай, братан, – окликнул он Тюрина, – помогать будешь.
В чем, собственно говоря, будет состоять его личный вклад в спасание Вихарева, Илья представлял с трудом, но Бектимиров вызывал у него доверие, поэтому он старательно выполнял все команды, всерьез переживая, что сам сейчас упадет в обморок.
Разломав монтажкой косяк, Ильсур с Тюриным на раз-два надавили на дверь и сорвали покореженный шпингалет.
– Серый! – бросилась к Вихареву Хазова и подняла его голову.
– А? – приоткрыл тот один глаз и снова принял прежнее выражение.
– Правда, живой, – ахнула соседка. – Но пьяный, – строго подняла она указательный палец и посмотрела на Василису: – Все мамке расскажу.
– Не надо! – взмолилась Ладова и схватила «Теть Люду» за руку.
– Пусть рассказывает, – быстро сориентировалась Гулька и, подобравшись поближе к любопытной соседке, протараторила: – Рассказывайте, конечно. Нам ведь тоже есть что рассказать.
«Теть Люда» вытаращила на нее глаза.
– Ну, например, что водку пацаны у вас купили. А водка – типа самопал. Кто докажет?
– Да я… – растерялась соседка. – Да меня все… Уважают. Я честная женщина!
– Да кто ж спорит-то, – моментально согласилась с ней Низамова. – Но честные женщины тоже, между прочим, есть хотят. А время, знаете ли, тяжелое: каждый выживает, как может… – ворковала она, аккуратненько подталкивая обомлевшую «Теть Люду» к выходу. – Вы, поди, пенсионерка?
– Пенсионерка, – побледнела соседка.
– Тем более… Ну вот и ладно, – открыла перед ней дверь Гулька. – И на солнце бывают пятна…
Выставив «Теть Люду» за дверь, Низамова, конечно, не могла услышать нежных слов в свой адрес, но зато была хоть какая-то, но надежда на то, что обескураженная Гулькиной наглостью соседка будет молчать, а там, глядишь, Ладова родителей подготовит, и все само собой рассосется.
Засыпающего на ходу Вихарева выволокли из уборной и уложили на диван в зале.
– Серый, – взмолилась Юлька, – давай я тебя домой отведу?
– Зачем? – изумился оживший Вихарев и, как милое дитя, сложил ручки лодочкой и засунул их под щеку.
– Ну как зачем? Скоро у Василисы придут родители, увидят тебя, выломанный косяк и… – стала объяснять ему Хазова.
– Бесполезно, – остановил ее Тюрин. – Он все равно ничего не соображает. Уж пусть лучше спит.
– Как это спит? – возмутилась Ладова. – А родителям я что скажу?
– Не переживай, Перина, – произнес напоследок Вихарев и снова впал в сон.
– А вдруг водка и в самом деле паленая? – подлила масла в огонь Ленка Наумова, с тревогой посматривавшая на часы. Ровно к одиннадцати за ней должны были прийти братья. «Еще не хватало девке одной по ночам шастать», – вспомнила она материнские слова и пригорюнилась. Для нее сегодняшний вечер тоже оказался не очень удачным, а ведь так все замечательно начиналось! И вот – нате вам, пожалуйста: изжеванное после стирки платье, блюющий Тюрин, воскресший Вихарев, выломанный косяк, морда от слез опухшая. Хорош праздник!
– Отлично погуляли, – вторя ее мыслям, подытожил Бектимиров и показал глазами Гульке на часы: 22.15.
– Я тебя провожу? – предложила ему погрустневшая Низамова.
– Вместе проводим, – пресекла ее порыв Ленка. – До пятачка доведем, а там – Пески уже. Сам дойдет.
Бектимирову этот план не понравился: поступившее предложение унижало его мужское достоинство, поэтому он категорически отказался от сопровождения. Уперлась Гулька:
– Один ты не пойдешь!
– Да что со мной будет-то?! – начал раздражаться Ильсур.
– Ты что?! – тут же подключилась Наумова. – Так нельзя говорить! Беду накличешь. Один пацан вот так же: «Чё со мной будет?», а потом его убили.
Такая перспектива напугала Низамову до полусмерти, и она, повиснув на Бектимирове, по-бабьи запричитала:
– Ну, пожалуйста, пожалуйста!
– Нет, – отодвинул ее от себя Ильсур и направился в прихожую.
– А давайте такси поймаем, – предложила рационально мыслившая Хазова. – На пятачке же стоят?
– Так до пяточка еще дойти надо! – всплеснула руками Ленка.
– Тогда частника поймаем. Можно заодно и Вихарева загрузить, – тут же сориентировалась Гулька.
– Нельзя Вихарева грузить, – погрустнев, призналась Хазова. – Его отец по стенке размажет. Проще сразу под поезд бросить, чтоб не мучился.
– Юль, – тронула ее за плечо Ладова. – А родителям-то я что скажу? Вот смотрите – пьяный Вихарев, он у нас жить будет, пока не протрезвеет?
– Ну нет, конечно, – успокоила ее Хазова. – Сколько до двенадцати?
– Полтора часа, – подсказал Бектимиров: он явно нервничал, на часах было 22.30. – Слушай, братан, – обратился он к Тюрину. – Может, ты его с собой заберешь? У тебя переночуете? Ну, вроде как два пацана, погуляли.
– Я? – обалдел Илья, и все присутствующие, за исключением мирно посапывающего Вихарева, посмотрели на него как по команде. – А мне-то он зачем?
– Так вы ж вместе нажрались, – выскочила вперед Гулька, а Наумова промолчала.
– И что? – Тюрин явно трусил. – Из-за этого его ко мне домой надо тащить? Я-то тут при чем?
– Ты, конечно, ни при чем, братан, – переступив с ноги на ногу, изрек смуглый индеец Бектимиров. – Но, по-честному, ты говно.
Дальше по закону жанра должен был последовать вызов на дуэль, хук в челюсть, плевок в лицо, но вместо этого Илья скрестил на груди руки и, усмехаясь, произнес:
– Ну, конечно, я говно. А вот ты – нет. Так и возьми его с собой.
– А он-то с какой стати? – возмутилась Низамова. – Он с ним не пил, как ты. Он вообще его в первый раз видит, а ты с ним девять лет проучился.
– И что с того? – Илья, судя по всему, сдаваться не собирался.
Все молчали.
– Все, я пошел, – объявил Бектимиров и приготовился к бегу на длинную дистанцию: два квартала – это не шутка!
– Пока, – погрустнела Хазова, а Василиса распахнула перед ним дверь:
– Спасибо, Ильсур.
– За что? – удивился тот.
– За то, что мужиком оказался, – быстро сориентировался Тюрин, но произнес это с такой интонацией, что Бектимирову тут же захотелось вернуться и вдарить ему в короткий нос.
– Ну и сука, – выдохнул он на лестничной площадке, обнял выскочившую за ним, как собачонка, озабоченную Гульку, приподнял ее, а потом очень осторожно поставил на место.
– Если что – беги, – попросила она его и уткнулась в грудь.
– Так ты ж меня не пускаешь, – улыбнулся ей Бектимиров.
– Пускаю, – Низамова чуть не плакала. – Будут приставать – беги. Лучше быть трусом, чем покойником.
– Это точно! – согласился Ильсур и рванул вниз, преодолевая в один прыжок целый пролет.
– Позвони, что дошел! – крикнула ему вслед Гулька.
– Завтра! – донеслось до нее.
Вернувшись в квартиру Ладовой, Низамова обнаружила товарищей все еще в прихожей:
– Чего стоим, кого ждем?
– Да вот, Ленку провожаем, – объяснила Хазова, словно не замечая, что прямо перед ней возится со шнурками поверженный Тюрин. После отказа помочь Вихареву Илья перестал для нее существовать. Не по себе было и Василисе: думать плохо о Тюрине не хотелось, а хорошо – не получалось. Пожалуй, единственный, кто мог принять Илью таким, каким он был на самом деле, была Ленка Наумова, но даже она, это чувствовалось, была несколько обескуражена.
– Может, останешься? – неуверенно предложила Ладова, озабоченная сейчас только тем, как объяснить родителям присутствие нетрезвого одноклассника на диване.
– Не! Что ты! – замахала руками Наумова. – Я пойду. Пока, девочки, – попрощалась Ленка и вышла из квартиры. За ней следом двинулся Тюрин.
– Пока, – буркнул он, но никто, кроме Ладовой, ему не ответил.
– Ну вот, – грустно подытожила Хазова. – Праздник не задался.
– Да ладно тебе, Юль, – успокоила ее Гулька. – Зато все всем теперь ясно.
– Но, согласись, разочаровываться в людях не очень приятно, – скривилась Хазова и предложила выйти на балкон, посмотреть, пришли ли за Наумовой.
С балкона было хорошо видно стоявших в свете фонаря Тюрина и Наумову. Они не разговаривали. Смотрели в разные стороны, как будто оказались рядом случайно. Потом Ленка что-то сказала Илье, тот повернул голову и тут же отошел на полшага. Из темноты вынырнули близнецы Наумовы и пристроились к сестре как два конвоира.
– Пока-а-а-а! – прокричала им с балкона Гулька и замахала руками.
– Пока, – отозвалась Ленка, и процессия двинулась в направлении, противоположном тому, где жила Наумова.
– Тюрина пошли провожать, – догадалась Юлька.
– Ну как же! Такая драгоценность! Будущий нобелевский лауреат! – ерничая, провозгласила Низамова и поежилась: – Блин, а холодно-то как!
– Ну как же! Такая драгоценность! Будущий нобелевский лауреат! – ерничая, провозгласила Низамова и поежилась: – Блин, а холодно-то как!
– Иди в комнату, грейся, – посоветовала ей Василиса. – А я еще постою.
– Я с тобой, – заявила Хазова. – Только куртку накину.
– Мою тоже захвати, – попросила ее Гулька и, пользуясь отсутствием Василисиной одноклассницы, прижалась к Ладовой. – Не расстраивайся, Васька!
– А чего радоваться-то?
– А чего грустить?
– А кто грустит? – заинтересовалась утеплившаяся Хазова и протянула Гульке ее одежонку.
– Васька грустит, – по тому, с какой интонацией это произнесла Низамова, стало ясно, что Юлька допущена в ее мир и уже существует в нем так же полноправно, как и Василиса.
– А чего? – доброжелательно уточнила Хазова.
– А ты у нее спроси…
– Не надо у меня ничего спрашивать, – тут же пресекла инициативу Ладова. – И так все ясно: жизнь не задалась.
– Это у тебя судьба такая, – пошутила Гульназ и тут же осеклась: Василиса смотрела на нее с такой укоризной, что проще было провалиться сквозь землю.
– Может быть… – Ладова явно была немногословна. – Может быть, и судьба. Я в судьбу верю.
– Я тоже, – проникновенно произнесла Юлька.
– И я, – Низамова не хотела отставать от подруг. – Вот скажи, – ткнула она в бок Василису, – разве это не судьба?
– Бектимиров-то? – моментально сообразила Ладова.
– Ну…
– Судьба, конечно.
– А ты говоришь, – покачала головой Гулька.
– Я? – удивилась Василиса.
– Смотрю я на вас, девочки, и удивляюсь, – Хазова была не в курсе всех перипетий, поэтому половины из того, о чем говорили ее подружки, не понимала.
– Не удивляйся, – мрачно предупредила ее Гульназ. – У нас и не такое бывает. Вот, как думаешь, кто мне Бектимиров?
– Кто? – Юлька даже не предполагала, что сейчас услышит.
– Брат.
– Ну что ты врешь-то? – возмутилась Ладова. – Какой он тебе брат? Он мог быть тебе братом, но не брат же… Не слушай ее, Юль. Она сейчас тебе такого расскажет, без бутылки не разберешься. Никакой он ей не брат. Просто мать у Бектимирова была два раза замужем. И первый ее муж – Гулькин отец. Но Ильсур не его сын. Но все равно ненавидит дядю Фаниса.
– А ему-то какая разница? – удивилась Юлька.
– Это он из-за матери своей, – нехотя пояснила Низамова. – Татары, знаешь, как матерей уважают. Если кто обидит, никогда не простят. Поэтому, если я скажу дома, что встречаюсь с Бектимировым, меня убьют. И его…
– Ну, дела! – ахнула Хазова. – Средневековье прям какое-то: Монтекки и Капулетти, блин.
– Кто? – не поняла ее Гульназ, не знакомая с творчеством Шекспира.
– Ромео и Джульетта, – перевела ей Василиса и обратилась к Юльке: – Не преувеличивай, пожалуйста, а то наша Джульетта яд выпьет.
– Какой яд? – заинтересовалась Низамова.
– Читай книги, балда, – подколола ее Хазова, а потом загрустила, посмотрела на темное небо и выдохнула: – Знаете, о чем я мечтаю, девочки?
Гулька с Василисой уставились на нее с интересом.
– Я хочу, чтобы папа женился.
– Правда? – не поверила ей Низамова.
– Хочу. А что такого? Мамы уже три года нет, а он до сих пор с ней разговаривает: «Эх, Аня-Аня…», «Знала бы ты, Аня…» Думает, я не слышу. А я слышу. Даже сестре его сказала…
– А сестра чего? – Низамова ловила каждое Юлькино слово.
– Ничего. Говорит, жениться ему надо.
– А он? – не терпелось Гульназ.
– А он: «Пока тебя не определю, ни о чем не может быть и речи».
– То есть жениться он, в принципе, не против? – уточнила Василиса.
– Все равно против, – буркнула Хазова, и глаза ее снова наполнились слезами.
– Эй! – это тут же заметила Гулька. – Даже не думай! Больше тебя успокаивать не стану… Замучили уже здесь слезы лить: то Наумова рыдает, то ты. Вон на Ваську посмотри: не человек, а золото.
– Сама ты золото! – огрызнулась Ладова, по голосу которой стало понятно: палец покажи – заплачет.
– Вы что?! – взбесилась Низамова. – Сговорились, что ли?
– Помолчи лучше, – оборвала ее Василиса. – Посмотрела бы я на тебя! Сейчас придут родители, а у меня свернут косяк в туалете и пьяный Вихарев спит на диване. Проходите, папа с мамой. Не стесняйтесь! Чувствуйте себя как дома!
– Да уж… – согласилась с ней Гулька и обняла свою большую подругу. – Подставили мы тебя, Васька.
– И еще, – судя по всему, Ладовой хотелось выговориться. – Мы как договаривались?
– Как? – Хазова посмотрела на нее очень внимательно.
– Все должны были прийти в платьях. А вы пришли в джинсах.
– Наумова была в платье, – напомнила ей Гулька.
– Наумовой все равно, – отбрила ее Василиса. – Она не такая толстая, как я. А вот вы могли бы и сдержать слово. Представляете, как я себя чувствую? Мало того что ни кожи ни рожи, белая, как сметана, так еще и вешу, как слон.
– Неправда, – очень уверенно проговорила Юлька. – Ты очень необычная. Мне даже папа мой сказал. У тебя особая красота. Инопланетная!
– Да, – горько буркнула Ладова. – И вешу я, как летающая тарелка.
– А это ты, между прочим, сама виновата, – не удержалась Низамова. – Я тебе когда еще сигареты принесла? Могла бы и попробовать!
– И попробую!
– А зачем? – не поняла Хазова.
– Она, – Ладова кивнула в сторону Низамовой, – уверяет, что когда человек курит, он худеет.
– А сколько надо курить, чтобы похудеть? – заинтересовалась Юлька и смерила Василису взглядом.
– По пачке в день, – уверенно заявила Гулька, как будто знала это наверняка, чуть ли не по собственному опыту.
– Если курить по пачке в день, – рассудила Хазова, – сдохнешь. Потому что капля никотина убивает лошадь.
– Лошадь, может, и убивает, – согласилась с ней Низамова. – Но Васька – это не лошадь, поэтому может и потерпеть. Можешь?
– Не знаю, – пожала плечами Василиса.
– Как-то мне кажется, – осмелилась предположить Юлька, хотя уже видела, что Гулька начала злиться, – что это не способ.
– А что, по-твоему, способ? – вспыхнула Василисина подруга, и ее левый глаз целеустремленно рванул к виску.
– Не знаю, – призналась Хазова. – Но, в принципе, если задаться целью, можно изучить этот вопрос и составить суждение.
– Слушай, – разошлась Низамова, – вот чё ты умничаешь? «Изучить вопрос», «составить суждение»! – передразнила она Юльку. – Нормально говори, а то ты как в зале суда…
– А я, видимо, у вас подсудимый? – иронично предположила Ладова. – Может, мне вообще в сторонку отойти, чтобы не мешать вам?
– Васька! – возмутилась Гульназ. – Ты чего? Обижаешься еще?! Я чего-то не понимаю: это кому надо? Это ты худеешь или мы с Юлькой?!
– Это вы с Юлькой меня худеете. А я вас об этом не просила. И вообще! Мне кажется, это довольно бестактно говорить обо мне в третьем лице.
– Да кто это говорит о тебе в третьем лице? – заорала Низамова. – Я? Или она? – Гулька ткнула пальцем в открывшую рот Хазову.
– Вы обе! – отрезала Василиса и вернулась в зал.
– Обиделась, – прошептала Юлька раскипятившейся Гульназ. – Неудобно как-то вышло…
– Ничё! – успокоила ее Гулька. – Глядишь, наконец-то разозлится и сделает что-нибудь. А то только талдычит: «Худеть надо, худеть надо». Надо? Худей тогда, – проворчала Низамова и попыталась сквозь занавешенную тюлем дверь разглядеть, чем занята Ладова. – И потом, Юлька, скажи честно: вот если бы ты была парнем, кого бы ты выбрала? Меня? Себя? Или Ваську?
– Тебя, – призналась Хазова.
– И я себя, – похоже, о скромности Низамова совсем запамятовала.
– Но вот мой папа, – Юлька была за справедливость и за плюрализм мнений, – считает по-другому.
– Мой тоже, – буркнула ввалившаяся на балкон Ладова.
– Ты что?! – в один голос воскликнули девчонки. – Подслушивала?!
– Не специально, – успокоила их Василиса и протянула Гульке пачку с сигаретами. – Я одна не буду.
– Здра-а-а-асте, – расплылась в ехидной улыбке Низамова. – А мне-то оно зачем?
– Одна я не буду, – настойчиво повторила Ладова. – Что я вам? Подопытный кролик?
– Я буду, – вызвалась Юлька. – Мне Серый давал. Я умею.
– На, – передала ей пачку Гульназ.
Хазова покрутила золотую коробочку в руках, нашла красный целлофановый ярлычок, потянула.
– А говорит, не курила никогда, – подколола ее Низамова.
– Я такого не говорила, – попутно обронила Юлька. – Я пробовала, просто мне не понравилось. Горло дерет и во рту противно, кисло. Хотя, – она немного приосанилась, – сигарета мне идет.
– Ну-ка, покажи, – не поверила ей Гулька и впилась взглядом в Хазову.
– Смотри, – Юлька вставила сигарету в рот, приняла манерную позу и сделала вид, что выпускает дым. – Как?
– Честно? – спросила ее Низамова.
– Честно, – ответила та и переложила сигарету в другую руку и выгнулась. Самой себе Хазова в этот момент казалась красавицей.