– А это вообще не твоя проблема! – повысила голос Лелька. – Он что, суперпринц? Это ему негде жить, а не тебе. Кончай геройствовать. Пусть ищет квартиру, работу, что там
еще…
– Расслабься, я с ним уже расплевалась, – остановила я ее, – и причем, ты будешь ржать, вовсе не из здравого смысла. Прикинь, он у моей мамани занял бабки – и свалил. Но
в й о «о
в
^ она у меня, сама знаешь, недоверчивая, поэтому бабки ему хоть и дала, но взяла в залог его портфель. Правда, заглянуть туда не догадалась. Думала, там ценный веник лежит или золота пять кило.
– А потом, когда он бабки не вернул, обнаружила там три куска хозяйственного мыла и полотенце с надписью «Ноги»? – весело предположила Лелька.
– Хуже, Лель. Нет, ты только прикинь: открывает моя мама Женькин портфель, приговаривая: «Там наверняка его паспорт лежит. Сейчас в милицию позвоню, заявление напишу, чтоб жулика поймали и на двадцать лет посадили», а там…
Скворцова подалась вперед:
– Ну?!
Я выдержала эффектную паузу.
– А там лежат три пары моих трусов!
Секунду Лелька молчала, а потом села на корточки рядом со мной и заскулила:
– Твои трусы?! Он их что, носил? Целовал на ночь? Нюхал их, что ли?!
– А я знаю? Сама в осадок выпала, когда увидела. А уж мамино лицо даже описать не могу… В общем, бабки он вернул только через месяц. Когда за портфелем своим явился. Хотя, нет, не за портфелем. Он явился к моему папе просить моей руки и
сердца.
– О…
– Ого. Прихожу я домой после работы, открываю дверь и вижу картину: на кухне сидит мой батя. Лицом суров, как Александр Карелин перед боем. Молчит. В прихожей стоит моя мама. В слезах. Я тоже стою, ничего не понимаю. Только одно чувствую: в сортир срочно надо, иначе просветления не достигну. Но в сортир я зайти не успела, потому как услышала Женькин голос: «Дядя Слава, я люблю Ксюшу и прошу вас разрешить ей выйти
>3
«о I
>3
3
н
«о
ч
3
"5
*3
й о «о
за меня замуж!» Я сначала думала, что у меня переутомление и глюки. Потом поняла, что ни фига. А тут мама голос подала: «Нет, Слава, не разрешай! Он прохиндей и извращенец!» Меня почему-то никто не спросил, хочу ли я замуж за фетишиста Женю? Ну да ладно. Стою, дальше слушаю. Женька, что характерно, меня не видит. А папа бороду в кулак взял, как Иван Васильич в том фильме, и говорит: «Ксюха – баба взрослая. Я за нее ничего не решаю. Ты у нее спрашивай. А что касается меня… » Тут, Лельк, такая пауза повисла…
– Верю. Папу твоего прям как живого щас вижу…
– Спасибо. Можно подумать, он помер, тьфу-тьфу-тьфу. Ну вот, молчит он, а я трясусь как Паркинсон. Потом папа говорит: «А что касается меня, то если она мне хоть раз на тебя пожалуется, я тебе, сынок, не завидую. Ксюха мне в последний раз жаловалась, когда ей десять лет было. Ее тогда мальчик на физкультуре в живот ударил… В общем, попусту она ко мне не придет, учти. И одного ее слова мне хватит. Ты все понял?» Уж не знаю, что там собирался ответить Женька, но я решила, что мне пора выйти на сцену. И вышла. Как царица грузинская Тамара. И говорю: «Я тут краем уха слышала, что меня замуж зовут. Так вот: замуж я не собираюсь. Там хреново кормят, я помню. И уж тем более не пойду за того, кто у меня трусы тырит. Это неинтеллигентно».
Скворцова прикурила новую сигарету.
– Батя у тебя что надо. Всегда его уважала. Другой бы на его месте еще и в табло бы Женьку накатил.
– Я тоже папу люблю, – кивнула я. – Если бы не он… Но дело не в нем. А в том, что я пришла к тебе на свадьбу с целью жениха найти, а тут только Марчел да дядя Митя какой-то нев-
нятный. И я расстроилась, Ольга Валерьевна. Изрядно, между прочим.
– Да иди ты! – отмахнулась Лелька. – Нашла где жениха искать. Ты это… Пока не рыпайся. Не хватай всякое дерьмо. Я скоро в Отрадное перееду, к тебе поближе, тогда и займемся поисками, хочешь?
– Не хочу, – улыбнулась я. – Ты мне найдешь, пожалуй.
– Найду, – согласилась Лелька. – Во всяком случае, трусы он у тебя переть точно не станет.
И мы пошли пить дальше.
Конечно, я Лельке не все рассказала, справедливо полагая, что за некоторые подробности она меня будет ругать, презирать и долго жалеть. Например, я умолчала о том, как мне пришлось познакомиться с матерью Женькиной дочери.
Я вечно вляпываюсь в идиотские ситуации. Но в такую – еще не приходилось.
– Ксенечка… – Лицо Женьки выражало мировую скорбь и нечеловеческую муку. – Ксенечка, мне очень нужна твоя помощь. Прямо не знаю, что делать…
– Что случилось? – Я отложила в сторону калькулятор, с помощью которого производила нехитрые математические действия, наивно полагая, что на дисплее высветится ответ, как прокормить семью из трех человек, включая безработного Женю, на пятьсот рублей в неделю. Вместо ответа там почему-то выскочило число со знаком минус.
Женька поднял на меня серые глаза, в которых били через край скорбь и мука, и, помявшись, сказал:
– Дочка моя, Лизонька… Она больна очень. Тамарка, мать ее, звонила мне сегодня. Сказала, что Лиза в больнице лежит с жуткой аллергией. Отек спинки у нее.
– Отек Квинке, – машинально поправила я. – Дальше что? Женька похрустел своими длинными пальцами и закончил:
– Деньги на лекарства нужны. Очень. Девочка умереть может. А мне взять негде…
Я тяжело вздохнула.
– А я что – дочь банкира? Ты прекрасно знаешь, сколько я сейчас зарабатываю. Сама вторую неделю с температурой тридцать девять на работу ползаю, чтобы мы все тут с голоду не подохли. И лечусь только аспирином. На другие лекарства денег нет. Чем я могу тебе помочь?
>з «о
I
>3
3
н
«о
Ч 3
"5
Сожитель добавил в глаза тоски и скорби, хотя, казалось бы, куда уж больше-то? И прошептал:
– А у соседей занять не можешь? Мне всего-то полторы тысячи нужно. Я отдам. Буквально через пару дней. Ты ж сама мать, должна понимать, каково, когда твой ребенок болеет, а ты ему помочь не можешь.
Я посмотрела на Женьку в упор.
– А чем ты думал, когда ребенка заделывал, а? Что тебе тупо впишут в паспорт «Смирнова Елизавета Евгеньевна, год рождения двухтысячный» – и на этом все? Думаешь, почему, когда у меня Андрюшка болел, я думала, где заработать, занять, спереть
с* в й о «о
в
^ необходимые на его лечение деньги, но мне и в голову не приходило у кого-то просить? А потому что это мой ребенок. Так вышло, что теперь он только мой. У тебя разве друзей нет, что ты ко мне обращаешься?
Женька покраснел.
– Есть у меня друзья. В Ростове-на-Дону. Я же в Москве год только. Ты ведь знаешь, я с отцом жил, пока мать в Москве устраивалась…
– Отлично. А Тамара что, тоже не москвичка?
– Москвичка…
– Ну вот и отлично. Пусть она и занимает деньги. Я-то тут при чем?
Женька рухнул на диван и закрыл лицо руками.
– Она уже в такие долги влезла… На работе заняла, у друзей, у родственников… Лизонька очень, очень больна. Прямо сейчас я должен поехать в больницу и отвезти полторы тысячи. Ровно столько стоит ампула с лекарством для Лизы… Она умирает, моя доченька…
И я дрогнула. Подошла к детской кроватке, в которой спал мой двухлетний сын, машинально поправила ему одеяльце, погладила по русой головке и молча вышла из комнаты.
Через полминуты я уже звонила в дверь к соседу Севе. Еще через минуту на лестницу выскочила всклокоченная Севкина жена Оксана.
– У вас пожар?
– У нас финансовый кризис. Жуткий. Если можешь, дай на пару дней полторы тысячи, а? Очень надо…
Оксана посмотрела на меня, склонив голову на бок.
– А что случилось, если не секрет? Я опустила глаза:
– Не могу сказать, Оксан. Но через два дня деньги верну, обещаю.
В тот момент я была уверена, что Женька меня не подставит. Соседка еще раз внимательно посмотрела на меня.
– Можешь вернуть через неделю. И вынесла мне деньги.
Я вернулась к себе и протянула Женьке три бумажки по пятьсот рублей.
– Возьми. И езжай в больницу. Деньги надо вернуть через неделю максимум. Сможешь?
Женька подскочил как мячик.
– Ксюх… Спасибо! Ты меня так выручила! Верну через два дня, как обещал! Спасибо, родная моя! Дай Бог тебе здоровья! Я скоро вернусь.
Он не вернулся.
>з «о
I
>3
3
н
«о
Ч 3
"5
Ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю… На восьмой день Женькиного отсутствия я пошла к маме на поклон. Просить взаймы. Чтобы вернуть долг Оксане.
Мама взаймы дала, но сурово поинтересовалась, каким образом я ей эти деньги верну.
Хороший вопрос. Я сама не знала. Но ответила, что верну непременно, в самое ближайшее время.
с* в й о «о
в
Голова шла кругом. По моим меркам, долг был огромен. К тому же снова заболел Андрюшка. Нужны были лекарства. А денег не было. Я попросила у начальника месячную зарплату вперед и еще пятьсот рублей в счет следующей. Он посмотрел на ^ мое зареванное лицо, дал мне три тысячи и добавил, что тысячу я могу не возвращать.
Мама взаймы дала, но сурово поинтересовалась, каким образом я ей эти деньги верну.
Хороший вопрос. Я сама не знала. Но ответила, что верну непременно, в самое ближайшее время.
с* в й о «о
в
Голова шла кругом. По моим меркам, долг был огромен. К тому же снова заболел Андрюшка. Нужны были лекарства. А денег не было. Я попросила у начальника месячную зарплату вперед и еще пятьсот рублей в счет следующей. Он посмотрел на ^ мое зареванное лицо, дал мне три тысячи и добавил, что тысячу я могу не возвращать.
Я вернула долг маме, купила Андрюше лекарств и продуктов, а на оставшиеся деньги – три десятка яиц и тридцать пачек бомж-пакетов «Роллтон». На них нам предстояло продержаться еще месяц…
Я сидела в кресле и теребила в руках Андрюшкины шорты, которые несла в ванну постирать, но так и не донесла. Виски ломило, в голове звенело так, что я не сразу услышала телефонный звонок.
– Добрый вечер. Ксению я могу услышать? – раздался незнакомый женский голос:
– Можете.
– Вы Ксения? Очень приятно. Вас Тамара беспокоит. Бывшая супруга Жени. – Теперь в голосе слышался металл.
Я сжала в кулаке Дюшкины шорты и спросила:
– Что-то случилось? Вы знаете, где Женя?
На том конце провода поперхнулись. Секунду помолчали и быстро заговорили:
– Ксень, а он разве не у тебя? Я вторую неделю не могу до него по сотовому дозвониться. Абонент недоступен. Он мне срочно нужен.
Тут уже поперхнулась я.
– У меня?! Вообще-то я думала, что он к тебе вернулся. У вас же Лиза болеет, в больнице лежит. Он у меня две недели назад деньги на лекарства взял, и с тех пор я его не видела.
В трубке молчали.
– Тамара, алло! – окликнула я. – Ты тут?
– Тут. – Голос Томы утратил металл, но теперь я не могла уловить его тон.
>3
«о I
>3
3
Он
«о
ч
3
"5
*3
й о «о
На всякий случай я тоже замолчала. Полминуты мы с ней просто дышали в трубку. Потом Тамара заговорила:
– Вот сволочь, мать его… Он приехал ко мне две недели назад. Привез Лизуну пачку памперсов, чем изрядно меня удивил. Он со дня ее рождения ни копейки, ни тряпочки нам не привозил. Только когда мы из роддома с ней выписывались, Ирина, бабушка наша, чтоб ей, суке старой, здоровьица прибавилось, подарила Лизе плюшевого кота и пустышку-бабочку, а Женька – костюмчик детский. С тех пор Ирку я больше никогда не видела, а Женька приезжал только тогда, когда ему самому были деньги нужны…
– И ты давала? – осторожно поинтересовалась я.
– А ты нет?
Я заткнулась. Тома продолжила:
– Две недели назад он приехал. В глазах слезы, весь трясется. В общем, превзошел самого себя. Спрашиваю его, мол, что случилось? А он мне рассказывает жуткую историю о том, как в него влюбилась старая страшная баба, которая грозила покончить с собой, если он, Женя, не станет с ней жить. Он, естественно, не мог стать причиной чьей-то смерти. И вынужден был пойти к ней в сожители. А у бабы той, по его словам, ребенок-олигофрен. Которому жить полгода осталось. И она Женьку терроризирует, требует денег на лекарства для своего сына…
Каждое сказанное Томкой слово било меня по голове, как обухом топора. «Старая баба… Ребенок-олигофрен… Жить осталось полгода… »
Я одной рукой схватила себя за волосы, намотала их на кулак, а другой плотно прижала к уху телефонную трубку.
– И ты повелась?! И ты поверила, что он говорит правду?! – Я уже не скрывала слез.
– А ты? – всхлипнула Томка. – Ты ему за каким хреном бабки давала?! Тоже поверила, что Лизка при смерти лежит? А ты знаешь, откуда я твой номер узнала? Он же от меня тебе домой один раз звонил и при мне спрашивал: «Ксеня, как там Андрюша? Температура упала? Лекарства нужны? Скажи, что дядя Женя скоро приедет и привезет ему паровозик». И я поверила! Но на всякий случай номер твой записала. Я дала Женьке полторы тысячи, и он пропал! Я надеялась, что он у тебя…
Тут я заревела в голос. Тамарка – тоже.
Я хорошо помнила тот Женькин звонок. И очень удивилась тогда такой странной заботе. Если б знать…
– Дура ты, Ксеня! – плакала в трубку Тамара.
– Ты тоже дура! – ревела я в ответ.
– Что делать будем, а?
– Ничего…
А что тут поделаешь? Сама виновата. Вернее, сами. Наревевшись дуэтом с Томкой, я повесила трубку и вытерла мокрое лицо Андрюшиными шортами. Потом подошла к его кроватке. Сын спал…
Я наклонилась и вцепилась зубами в деревянный бортик детской кроватки. Плечи мои тряслись.
Потом я посмотрела на сына долгим взглядом и вышла в прихожую. На антресолях, я знала, стояла большая коробка с лекарствами…
>3
«о I
>3
3
Он
«о
ч
3
"5
*3
й о «о
Выщелкнув из упаковок тридцать таблеток феназепама, я шмыгнула на кухню. В квартире было тихо. Папа в своей комнате смотрел какой-то фильм, в другой комнате мама с сестрой о чем-то болтали, в третьей спал Андрюшка. Свидетелей не было.
Я включила свет, огляделась в поисках графина с кипяченой водой. С детства не могу пить воду из-под крана, хоть тресни. Графина не было.
Через полминуты я вспомнила, что сама отнесла его в свою комнату, на случай если ночью Андрюшке попить приспичит, и вышла с кухни, держа в ладони тридцать белых пилюль, которые должны были раз и навсегда решить все мои проблемы.
В комнате было тепло, горел ночник.
Я склонилась над детской кроваткой.
Маленький человечек крепко спал, обнимая резинового зайца – мой последний подарок. Захотелось протянуть руку и прикоснуться к его лицу. Протянула. Дюшка вздохнул во сне, отпустил своего зайца и схватил меня за палец.
Стиснув зубы, я пыталась не разреветься.
– Сынок… – шептала я, присев на корточки, – ты не обижайся, маленький… Сил нет, ей-богу… Я старалась, честное слово, старалась… Ну, кто виноват, что у тебя мама такая дура? Ты прости, что меня ненадолго хватило. Переоценила я себя. Не могу я больше, правда. Ты расти, сынок. Расти большим, здоровым и умненьким. Подрастешь – и к тебе папа вернется… Наверное. Должна же у него совесть когда-нибудь проснуться? А еще у тебя дедушка есть. Он – мужик. Настоящий. И ты таким же станешь. Бабушки есть. Аж две штуки. Они для тебя все сдела-
ют. А я – не смогла. Ты не ругай меня, я сама еще ребенок, мне тяжко… Ты прости… Прости… И разревелась.
Перед глазами все сразу затряслось и поплыло. И нос заложило.
Дюшка заворочался во сне, улыбнулся и сунул мой палец себе в рот.
Я крепко стиснула в кулак ладонь с зажатыми в ней колесами и обернулась. За моей спиной, над тускло горящим ночником, висела икона Спасителя. Которую нам дали в церкви, когда мы крестили Андрюшу. Спаситель грустно смотрел на меня и молчал. И я молчала.
И вдруг перестала плакать.
Несколько минут я стояла, выпрямив спину и глядя куда-то сквозь стену, а потом снова склонилась над кроваткой.
– Нет, сынок… Погоди. Мы еще поживем… Кто-то очень сильно обломается. Я не сдохну. Ни хрена я не сдохну. Я выстою. Ты подожди только, ладно? Все у нас с тобой будет хорошо, я тебе обещаю. Ты мне веришь?
Дюшка вздохнул, не открывая глаз, и куснул меня за палец.
В моей руке медленно таяли тридцать таблеток феназепама…
НОВАЯ ЖИЗНЬ
Помните старый анекдот про еврея, которому посоветовали купить козла?
К чему это я? А к тому, что только купив козла в той ситуации, когда кажется, что уже нет никаких сил бороться с обстоя-
>3
«о I
>3
3
Он
«о g
ч
3
"5
*3
й о «о
тельствами, через месяц ты поймешь, что до его покупки твоя жизнь была раем. И только продав козла, ты обнаруживаешь, что на самом деле все твои проблемы вполне решаемы. Нужно только вовремя совершить эту сделку.
Вычеркнув из своей жизни Женьку, я избавилась от козла, а заодно и от вони.
И тихо, но упрямо стала двигаться вперед.
– Алло? Фирма «Циркон»? Это Елена Матвеевна, из «Улыбки Плюс».
– Здравствуйте, рады вас слышать.
– Это Ксения? Ксения, где наш заказ?
Я скосила глаза на курьера Сережку, который жевал бутерброд с колбасой, вдохновенно рисуя на листке казенной бумаге сиськи. Поймав мой взгляд, он перестал жевать и выразительно постучал пальцем по циферблату наручных часов. Я перехватила телефонную трубку левой рукой, а правой отняла у Сереги нарисованные сиськи.
– Ваш заказ будет у вас через тридцать минут. Курьер уже в пути. И положила трубку.