– Не смотри на меня так. Щас доем – и поеду.
– А как я на тебя смотрю?
– Так, будто я тебе денег должен. Кстати, дай в долг, а? Денежный вопрос в фирме, где мы с Сережкой работали, всегда стоял остро. Получали мы там гроши, а семьи были у всех.
Я покрутила пальцем у виска.
– Сдурел? Когда у меня лишние бабки были? Серега ковырнул в носу.
– Не знаю. Ты ж баба симпатичная… Может, тебе спонсоры подкидывают…
– Не смеши мою жопу, она и так смешная. Мои спонсоры денег на бензин просят, если меня к себе в гости везут, и сигареты стрелять не гнушаются.
– Ну и дура.
– Сам такой. Бери заказ и дуй на «Новослободскую», там уже развонялись.
Я вручила курьеру пакет с заказом и посмотрела на часы. Сидеть предстояло еще долго… Достав из ящика стола миллион раз перечитанную «Американскую трагедию», я погрузилась в нее с головой.
Телефонный звонок выдернул меня из полусонного состояния.
– Фирма «Циркон», Ксения. Здравствуйте.
– Ксюха! – завопил из трубки Сережка. – Мне конец! Я моментально проснулась.
– Ты где? Что случилось? Отвечай!
– Я сижу в кустах, – трагически сообщил Серега, – и воняю. И заказ отвезти не могу.
Ну вот какого черта именно с ним приключается всякая шляпа, а? На прошлой неделе, помнится, по дороге в Бутово, он наступил в лужу и промочил ноги. В мокрых носках посчитал ходить негигиеничным, посему у ближайшего метро купил у бабки пару носков и переодел их где-то в подворотне. А поскольку Сережу Мартынова воспитывала интеллигентная мама-врач, он не смог зашвырнуть промокшие носки в кусты. Поэтому аккуратно свернул их в бублики и положил в пакет с заказом, намереваясь выкинуть в урну где-нибудь по дороге.
Но забыл.
А Ксюша потом долго выслушивала визги Татьяны Петровны из компании «Альфа» по поводу открывшегося у нее рвотного рефлекса после того, как она своими руками извлекла из пакета два мокрых и не слишком чистых мужских носка.
Мартынов, разумеется, сказал, что он не хотел и что все это ерунда, дело, блин, житейское.
Может, оно, конечно, и ерунда, только вот компания «Альфа» с нами больше не работает.
Так что лучше выяснить, во что на этот раз вляпался Сережка, чтобы, на всякий-який, начать искать себе новую работу.
– Что с тобой опять, паразит? – взревела я, и глаза мои налились кровью.
– Я не хотел… Я только подошел… Я только чуть-чуть… – Мартынов явно испугался.
– Куда ты подошел? С какого ты воняешь? Я убью тебя, Мартынов! И мне за это ничего не будет! Кроме Нобелевской премии!
Через две минуты я положила трубку, вытерла вспотевшее лицо и пошарила по столу глазами в поисках газеты «Работа и зарплата», которые каждое утро приносил в офис Сережка. Дело было – труба.
Двадцать два года назад семье Мартыновых показалось, что живут они как-то скучно и невесело. И было принято решение родить Сережу. Ну, чтоб поржать с недельку, для разнообразия.
Родили. Поржали. А он выжил.
Старших Мартыновых давно уже не удивляет способность сына нарываться на неприятности. А меня – удивляет. Хотя, нет. Не удивляет. Бесит.
На этот раз Сережина история выглядела так.
Погожий майский денек наполнял его душу благостью, эйфорией и сексуальными мечтами. Красивые девушки в открытых маечках волновали его воображение. Сережа шел по улице, вдыхая выхлопные газы и размахивая пакетом, в котором лежал заказ для Елены Матвеевны из «Улыбки Плюс».
Он был абсолютно счастлив.
На автобусной остановке он вдруг сообразил, что стоит один-одинешенек. А еще майский ветерок донес до его носа подозрительный запах. Сережа принюхался и вспомнил, что очень похожую вонь он чувствовал, когда у его бабушки Нюры в деревне под крыльцом сдохла кошка.
Сережа отправился на поиски трупа.
Стоящие поодаль люди, зажимая носы, с интересом наблюдали за ним. В том числе и высокая блондинка в розовой футболке, туго обтягивающей грудь. Мартынов шел навстречу страшной опасности и вони ради нее.
Источник миазмов Сергей обнаружил в двух метрах от остановки. При жизни это была довольно крупная овчарка (Сережа поставил себе пятерку за умение идентифицировать породу собаки по останкам недельной давности).
Мартынов торжествующе обернулся, посмотрел на розовую грудь, а потом поднял глаза чуть выше. Ему показалось, или блондинка ободряюще улыбнулась? Дескать, давай, сделай что-нибудь!
Сережку никогда не пугали трудности. К тому же розовая грудь стояла у него перед глазами, заслоняя покойное животное. Это придало ему сил.
Оглянувшись по сторонам, Сережа обнаружил невдалеке от остановки очень удобную палку. Которой можно спихнуть дохлую собаку в канавку. И тогда розовая грудь поднимется еще выше, а ее хозяйка непременно подойдет к Мартынову и спросит, что он делает сегодня вечером. Ведь она совершенно свободна до пятницы, и родители у нее на даче, а Сережа такой герой…
Он наклонился и, одной рукой крепко прижимая к себе пакет с заказом Елены Матвеевны, схватил другой рукой палку и отважно ткнул ею в собаку.
Заглушая бойкое чириканье московских воробьев, раздался взрыв…
– Ксюха, я ж не думал… Я ж людям хотел помочь… Че она лопнула-то, а? Ты приедешь ко мне? А одежду привезешь? – двумя минутами позже ныл супермен-лузер, сидя в кустах за остановкой и провожая тоскливым взглядом розовую грудь, погружающуюся в подошедший автобус.
– Чтоб тебе здоровьица прибавилось, зараза! – ласково пожелала я Мартынову, положила в сумочку «Работу и зарплату», налила из-под крана две двухлитровые бутылки воды и поехала отмывать вонючего героя дня.
ИМЕЮЩИЙ ГЛАЗА ДА УВИДИТЧем дольше живешь, тем чаще начинаешь задумываться о том, что совпадений и случайностей не бывает. Есть только твоя собственная жизнь. И выбираешь ее ты сам.
Нет никакого рока. Нет кем-то написанной истории. Есть точка отсчета. От которой, как от катушки ниток, начинается отматываться каждый виток твоей жизни. И только ты сам можешь выбрать цвет и длину нитки, диаметр катушки и скорость ее разматывания. Только от тебя зависит, как жить дальше. Как и то, будет ли эта нить черной и длинной или белой и короткой? Или даже длинной и белой.
Имеющий глаза да увидит.
Телефонный звонок раздался в субботу утром. Зевая, я выползла из комнаты в темную прихожую и сняла трубку.
—Привет, жаба моя, – раздался в трубке Лелькин голос, – ты что сегодня делать будешь?
—Аборт, – сурово ответила я и посмотрела на часы. Конечно, Лелька – моя лучшая подруга, но телефонный звонок в восемь утра, в субботу, я не прощу даже Папе Римскому.
– Ты сдурела?! – завопила Лелька. – Какой еще аборт?! От кого?
—От дяди Кузи с Красной Пресни. Не задавай глупых вопросов в такое время суток – не будет тебе идиотских ответов. Ты что, не могла позвонить попозже?
В комнате загремел игрушками проснувшийся Андрюша. Я поняла, что сегодня мне уже не поспать, и разозлилась еще больше.
– Не злись. Я вообще еще не ложилась. Ик! Пардон, подруга… – икнула в трубку Лелька, и все встало на свои места.
Леля Скворцова по-прежнему жила в Зеленограде и в Москве бывала наездами. Толясик кормил ее завтраками насчет переезда, но дальше этого дело не шло. И Леля негодовала.
Утешало ее лишь одно: Толик периодически отъезжал в командировки на неделю, и Лелька получала возможность навестить друзей. В первую очередь, меня.
Но на этот раз, судя по тому, что она в восемь утра икала в телефонную трубку, первой в списке оказалась не я. И слава богу. Моя мама не приветствовала наши с Лелькой дружеские встречи. Особенно когда я возвращалась домой под утро, и не одна. Я ж не брошу свою подругу, правда?
В общем, что Бог ни делает – все к лучшему.
– Ладно, проехали. Ты где сейчас? – спросила я, прижимая правым плечом трубку к уху, а левой рукой почесала нос. Черт. Просто так по субботам нос не чешется – это все знают. А я-то хотела поваляться вечером с сыном на диване и посмотреть «Том и Джерри». Да уж, благими намерениями…
– Недалеко от тебя. У Генри дома. Знаешь Генри?
– Это кто?
– Да никто. Знакомый чел. Я, когда еще тут жила, в одной компании с ним тусила. Блин, да знаешь ты его!
– Может, и знаю. Где он живет?
– В первом доме, рядом с Алексом.
– Не, не знаю. Ты когда ко мне зайдешь?
– Я? Ик! Пардон еще раз… Вечером.
– Блин, Леля, а зафигом ты тогда звонишь мне в восемь утра, а? – снова разозлилась я.
– Ты что, я все продумала. Если б я позвонила вечером, ты бы могла уже что-нибудь запланировать, а так получается, что я – первая! Я гений?
– Ты жаба, Скворцова. Отвратительная такая жаба.
– Я тоже тебя люблю. Ик! Да что ж это такое? Генри! Налей мне водички ! Ик! Алле, ты еще тут?
– Уже нет. Быстрее говори, у меня Андрюшка встал. Из-за тебя. Во сколько придешь?
– Я это… Щас спать лягу, а как проснусь – позвоню. Идет?
– Договорились. Иди спать.
Продуктивно началась суббота, ничего не скажешь. Размышляя о том, кто такой Генри и почему Лелька его знает, а я – нет, я еще раз энергично почесала нос и пошла на кухню варить сыну кашу.
Продуктивно началась суббота, ничего не скажешь. Размышляя о том, кто такой Генри и почему Лелька его знает, а я – нет, я еще раз энергично почесала нос и пошла на кухню варить сыну кашу.
Скворцова перезвонила через двенадцать часов. По второму разу рассказала, где находится, и пообещала зайти в десять. Зашла, само собой, в полдвенадцатого ночи.
– Ну что? – шепотом спросила она, когда я открыла дверь. – Куда идем?
– Как обычно.
– В «Байк»?
– Угу. Оттуда ближе всего возвращаться домой. Согласна?
– Да мне вообще по фигу.
– Тем более. Подожди пять минут, я уже Дюшку уложила, щас сестре ценные указания дам и выйду.
Оставив Лельку на лестнице, я крысой Шушерой вползла обратно в темную квартиру, неудачно припарковалась возле холодильника, пять секунд постояла, зажмурившись, в ожидании, что сверху на меня что-нибудь свалится, но не дождалась и, облегченно вздохнув, шмыгнула в комнату к младшей сестре.
– Машк, спишь?
– Сплю.
– Машк, я с Лелькой в «Байк» пошла.
– Шалава.
– Машк, если Дюша проснется, дай ему попить, я там чай оставила на столе, в бутылочке. А если заплачет, звони Лельке на сотовый. Номер я положила под бутылочкой. Все поняла?
– Ты – плохая мать. И Лелька твоя – такая же.
– Да. А еще мы шалавы.
– Само собой. Чтоб в три часа была дома, ясно?
– Постараюсь пораньше. Все, я ушла.
Выйдя на лестничную клетку, я обнаружила Лельку возле мусоропровода в состоянии глубокой задумчивости.
– Медитируешь? – спросила я, закрывая ключом дверь.
– Мастурбирую. Странно, что ты не знаешь Генри…
– Тьфу. Нашла о чем думать. Плевать мне на твоего Генри. Слушай, у меня на все про все – три с половиной часа. Так что мастурбируй быстрее, и пошли.
– Я кончила, – тут же ответила Лелька и нажала кнопку лифта.
– Я тоже, – вздохнула я. – Это второй этаж, Оля. Пешочком, пешочком.
«Байком» мы называли кинотеатр «Байконур», рядом с которым я жила и куда изредка выползала на дискотеку. В здании кинотеатра находился небольшой бюджетный клуб, где кружка пива стоила двадцать пять рублей, а двух кружек мне вполне хватало, чтобы мучиться наутро похмельем и провалами в памяти. Я была в «Байке» нечастым гостем, однако почему-то знала в лицо всех завсегдатаев и не путалась в именах часто меняющейся охраны. Лелька там бывала еще реже, но шагнула дальше: это не она знала всю охрану. Это вся охрана знала ее. Что выяснилось прямо у входа.
– Девушка, вы не пройдете, – безапелляционно заявил Лельке квадратный охранник с брутальным шрамом на правой щеке и загородил собой дверной проем.
– Коль, ну ты что? – густо покраснела Лелька, и я сделала сразу два открытия. Первое: подружка явно бывала тут без меня, и второе: называет охранника по имени и краснеет она не просто так.
– Все, Оль. Это не я сказал. Это Степан-менеджер. Хочешь, позову его – сама с ним договаривайся.
Я стояла, хлопая глазами. Не, Лелька стопудово была тут не раз. И не два. А возможно, что и не десять. Вот зараза…
– Давай, зови Степу, Колюнечка! – небрежно бросила она, и я подумала, что Колюнечкой охранник стал неспроста. Красный цвет Лелькиного лица только подтверждал мои догадки.
– Ты когда успела-то, сволочь? – шепотом спросила я неверную жену и нахмурилась.
– Потом расскажу, – отмахнулась Лелька и начала нервно рыться в сумочке.
В холл вышел менеджер клуба Степан, за его спиной маячил брутальный Колюнечка. Лелька захлопнула сумочку и заулыбалась.
– Здравствуй, Степан. А вот Коля…
Степан не улыбался. Он стоял как памятник Александру Матросову. И смотрел на Лелю, не мигая. А потом процедил сквозь зубы:
– Николай выполняет мои инструкции. Я запретил ему пускать тебя в клуб. Что тут непонятного?
Улыбка подруги стала меркнуть:
– Степ… Я тебе слово даю: больше такого не повторится. Честно.
Степан молчал.
– Слушай, Степ… – занервничала Лелька. – С кем не бывает? Да, косяк, знаю… Пьяная была, извини.
Степан молчал.
Тут я кашлянула, и менеджер наконец заметил, что провинившаяся пришла не одна. Я кашлянула еще раз и жалобно посмотрела на Степана. После трех месяцев на диете из бич-пакетов у меня в глазах появилось выражение, как у Котика из «Шрека».
– Степан, пропустите нас, пожалуйста. Мы ненадолго. У нас тут встреча одна запланирована. Очень для меня важная, понимаете? А без Лельки она не состоится… И тогда я… И тогда мне…
Тут Степан моргнул. И я добила его громким стоном:
– Меня там покормить обещали!
Он вздрогнул, внимательно посмотрел на меня и, развернувшись, пошел обратно в глубь клуба, бросив Николаю через плечо:
– Пропусти.
Я выдохнула и посмотрела на Лельку. Она втянула щеки, чтоб не заржать, опустила голову и прошла мимо охранника к кассе. Я двинулась следом.
– Эй, голодающая, тормозни.
Я обернулась. Возле Коли стоял и широко улыбался второй охранник, Кирилл.
– Подойди сюда.
Я подошла.
– Дай руку, – продолжая широко улыбаться, Кирилл шлепнул мне на запястье люминисцентный штамп, говорящий о том, что я уже заплатила за вход и теперь могу выходить на улицу и возвращаться без повторной оплаты.
– Спасибо, – покраснела я.
– Не за что. Будешь уходить – не забудь оставить телефончик, – заржал Кирилл и ущипнул меня за зад.
Я покраснела еще сильнее и понеслась догонять Лельку.
Подругу я обнаружила в туалете возле зеркала. Она сосредоточенно выдавливала прыщик на лбу. Я встала рядом и достала из сумки расческу.
– Не дави, дура. Красное пятно будет, как будто ты кирзачом по морде выхватила.
– Я волосами закрою.
– Да хоть ху… Да хоть чем. Грязь попадет.
– Духами попрыскаю.
– Ты мне зубы не заговаривай. Колись, что ты тут без меня нафестивалила?
Лелька достала из сумки бумажную салфетку, прыснула на нее духами и прижала ко лбу:
– Ничего такого.
– Ага. Поэтому тебя и не пускают.
– Не поэтому. Я тут в гычу кому-то дала. Прям в туалете. Я даже не удивилась.
– А зачем?
Лелька отняла от лица салфетку, зачем-то посмотрела на нее и прижала снова.
– Не помню.
Мне стало интересно.
– Из-за мужика какого-то, что ли? – И тут меня озарило: – Из-за Николая?!
Скворцова скомкала салфетку, швырнула ее мимо корзины для мусора и с вызовом ответила:
– А даже если из-за него, тебе-то какая разница?
Я подняла с пола салфетку, опустила в корзину и, не глядя на Лельку, ответила:
– Никакой. Просто я думала, что мы с тобой подруги. И вышла из туалета.
У барной стойки я вскарабкалась на высокий табурет и хмуро попросила пива. Два пива.
Бармен Зурик не глядя смел со столешницы мой полтинник и шлепнул передо мной две мокрые кружки. Я сунула в первую коктейльную соломинку и, втянув сразу треть содержимого, почмокала губами, пытаясь отгадать, что напоминает мне нежное послевкусие. Отгадала.
– Зурик!
– Что? – обернулся бармен.
– Дай мне ушко.
– Чье?
– Свое.
Зурик наклонился к моему лицу, и я выдохнула в его ухо:
– Чем пиво бодяжили? Стиральным порошком?
Бармен не смутился. Про стиральный порошок он сам рассказал мне пару месяцев назад. И настоятельно рекомендовал это пиво не употреблять. Рекомендация была бы особенно ценной, если б у меня была альтернатива. А ее не было. Потому что на мой полтинник особо не разгуляешься. Так что жестокое похмелье по утрам и привкус стирального порошка во рту стали для меня привычным делом.
– Не-а. В этот раз земляничным шампунем, – спокойно ответил Зурик. – Потом расскажешь, как с него утром себя чуешь, ага?
– Ага, – ответила я и втянула вторую треть содержимого кружки.
Боковым зрением я уловила за плечом какое-то движение и запах Лелькиных духов. Но не обернулась.
– Зурик, пятьдесят водки и лимон. – Подруга шлепнулась рядом и обхватила губами коктейльную трубочку.
– Шампунь «Клубничка», – резюмировала она, допив мое пиво.
– «Земляничный», – поправила я и пододвинула к себе вторую кружку.
– С примесью «Яичного», – не успокаивалась Лелька. – А дурное послевкусие удачно оттеняет слабая нота димедрола. Да, Зурик?
– Не нравится – не пей, – равнодушно ответил бармен и поставил перед Лелькой стопку водки, накрытую долькой лимона.
– Я влюбилась, Ксюх, – вдруг сказала Лелька и залпом вылила в себя водку.
– Поздравляю.
Она сунула в рот лимон, задумчиво пожевала его и добавила:
– Безответно. Зурик, повтори!
– Нажрешься ведь, – буркнула я, глядя на нее исподлобья, – и Степан тебя опять отсюда выпрет. Да и меня тоже, за компанию.
– Не нажрусь, не переживай. Ксюх, я вообще никому не рассказывала, не обижайся.
Я промолчала.
– Ксень, я два месяца сюда езжу каждый день. Только из-за него. А он… – Лелька шмыгнула носом, влила в себя вторую стопку и шумно выдохнула. – А ему по фигу. Абсолютно.
Я повернулась к ней и погладила по плечу.
– А оно тебе надо? Найди себе другого. Лелька уткнулась носом мне в шею и заскулила:
– Не могу! Вот прям свет клином на нем сошелся! Я ему и подарки дарила, и стояла возле него часа по три, а он…