— Аня… — негромко окликнули из постели. — Пожалуйста, иди ко мне.
— Да. — Анна с некоторым сожалением оторвалась от синего искрящегося окна, в котором завис белый диск, и вернулась в постель, перерезанную пополам голубым лунным лучом. Мужская рука протянулась ей навстречу, Газданов сильно и ласково привлек ахнувшую от неожиданности женщину к себе и обнял.
— Ты можешь это снять? — попросил он, касаясь кисейной ночной рубашки Анны.
Та помотрела на него с изумлением, но, помедлив, рубашку сняла и нагая растянулась на постели. Газданов, приподнявшись на локте, молча, не шевелясь, глядел на нее. Черные глаза Сандро в полумгле казались огромными, рассмотреть выражение его лица Анна не могла. Ситуация представлялась ей смешной, она была уверена, что выглядит весьма глупо, и то, что Газданов молчит, настораживало еще сильнее.
— Могу ли я теперь одеться, господин полковник? — наконец поинтересовалась она. — Все же холодно долго находиться так…
— Аня… — Даже в темноте было заметно, как смутился Газданов, и Анна тут же пожалела о своем сухом тоне. — Прости… я вовсе не хотел тебя обижать… Прости, но… ты необыкновенно красива! Я никогда не видел таких женщин! Я… Я вообще никогда не видел женщин… вот так.
В его речи от волнения появился чуть заметный акцент, и Анна едва удержалась, чтобы не рассмеяться.
— Только не говорите мне, что никогда не бывали в борделях!
— Бывал, разумеется… Такова мужская скотская жизнь… — смутился еще больше Газданов. — Но я имел в виду женщин… настоящих женщин, не продажных.
— Господин полковник, я тоже продажная женщина, — напомнила Анна, с облегчением ныряя обратно в рубашку. — Это знает вся Москва. Свою супругу, когда она у вас появится, вы никогда не сможете принудить к… такому полному разоблачению, не правда ли?
— Почему ты говоришь мне «вы»? Я подумал, что теперь мы могли бы… — Газданов бережно привлек ее к себе, поцеловал круглое плечо под прозрачной тканью. Анна вздрогнула: он кольнул ее жесткой щетиной. И тут же подумала с удивлением, что это вовсе не противно ей. Ощущение было настолько новым, что она, задумавшись, забыла ответить на вопрос Газданова, и тот повторил его.
— Мы слишком мало с вами знакомы, чтобы обращаться друг к другу на «ты», — сама не понимая, куда и зачем ее несет, заметила Анна.
Газданов, не сводя с нее глаз, нахмурил черные широкие брови.
— Но я полагал… Что же, в таком случае, и я должен говорить тебе «вы»?
— К сожалению, об этом уже поздно заботиться, — пожала Анна плечами, с нарастающим ужасом чувствуя, что происходит что-то невообразимое, что она ведет себя как законченная дура, что любая из ее девушек справилась бы с ситуацией лучше, что Анциферов будет крайне недоволен и что, в конце концов… Ее панические размышления прервал Газданов, резко поднявшийся с постели во весь рост. Лунный свет облил его с правого бока, и Анна невольно залюбовалась сильной худой фигурой с широким разворотом плеч. Из-за этого она плохо слышала, что он говорит, и спохватилась только, когда гортанный голос с отчаянным акцентом заявил, что, вероятно, произошло страшное недоразумение, он повел себя совершенно по-свински, умоляет его простить и немедленно оставляет дом графини.
— Сандро!!! — перепугавшись и вскочив с постели, вскричала Анна. — Господь с вами… с тобой! Немедленно ложитесь, я запрещаю вам… тебе… Это невежливо, в конце концов, покидать даму таким образом! Где вас воспитывали, господин полковник?!
Газданов молча сел на постель. Анна придвинулась и, слегка взъерошив ладонью его жесткие курчавые волосы, изумленно взглянула в лицо.
— Сколько тебе лет, Сандро?
— Тридцать.
— Немного… — Анна усиленно соображала, как увести разговор в сторону. — И уже такая карьера? Помощник министра, миссия в Берлине, звание полковника?.. Как тебе это удалось?
— Из-за войны, — пожал Газданов мощными плечами. Акцент его совершенно пропал, и Анна с облегчением поняла, что Сандро успокоился. — На войне гораздо проще сделать карьеру, все вокруг слишком стремительно происходит… Порой от тебя зависит так много и решение нужно принимать так быстро, как никогда не бывает при мирной жизни. То есть по большей части это вовсе не моя заслуга.
— Стало быть, ты быстро принимал верные решения? — задумчиво сказала Анна.
— Наверное, так. — Сандро пристально вглядывался в ее лицо. — Отчего ты спрашиваешь? Разве женщинам интересны такие вещи?
— Ты прав… Ничего интересного. — Анна, зевнув, откинулась на подушку, забросила руки за голову. Газданов растянулся рядом, осторожно провел рукой по ее распустившимся волосам.
— Знаешь… я никогда в жизни не видел такой красоты.
Анна грустно улыбнулась. Чуть погодя спросила:
— Может, будем спать? Смотри, уже луна садится, совсем поздно…
— Я говорю неприятные вещи?
— Нет, отчего же…
— Ты, наверное, в тысячный раз слышишь это.
— Ты преувеличиваешь. — Анна закрыла глаза, чувствуя, как жесткая и горячая мужская рука продолжает путешествие по ее телу. От объятий Газданова было тепло, Анна в самом деле начала понемногу дремать и следующий вопрос Газданова прослушала.
— М-м… прости… Что ты сказал?
— Ты уже спишь?.. Я просто спросил… Может быть, ты захочешь выйти за меня замуж?
Тишина. Не открывая глаз, молодая женщина лихорадочно вспоминала, что они с Сандро пили сегодня. Но на столе в гостиной стояла невиннейшая бутылка клико, от которого даже у Анны не закружилась голова и которую они так и не допили.
— Аня?.. — наконец осторожно произнес Газданов. — Я что-то не так сказал?
— Ты не так пошутил. Давай спать.
— Я ничуть не шутил! Ты хочешь выйти за меня замуж?
— Князь Газданов, вы пьяны.
— От чего, от этого твоего шампанского?!. — оскорбился он. — Я в здравом уме и твердой памяти!
— Простите, но я этого не вижу, — холодно возразила Анна, садясь на постели. — Александр Ильич, мне не пятнадцать лет, и я не юная прислуга из деревни, которую вы пытаетесь соблазнить. Я не нуждаюсь в подобных предложениях. И хочу напомнить, что мужчины в вашем возрасте и в положении такими вещами уже не забавляются.
Газданов вдруг взял ее за плечи, разворачивая к себе, и Анна умолкла прямо посреди своей грозной отповеди, встретившись взглядом с черными глазами сидящего перед ней мужчины.
— Сандро, — как можно спокойнее сказала она. — Ты должен понимать, что на проститутках нельзя жениться.
— Не смей говорить так, — так же спокойно, негромко отозвался он. — Я делаю предложение графине Грешневой…
— … с которой тебя не примут ни в одной светской гостиной, — с досадой закончила Анна. — Ты очень глупо себя ведешь. Надеюсь, это все-таки шампанское. Давай спать, мой друг, я очень устала.
— Я люблю тебя.
Тишина. Короткий вздох.
— И давно ли с тобой это несчастье?..
— Полгода, — не задумываясь, ответил он. — Я увидел тебя первый раз в театре, в ложе, на закрытии сезона. Я всего три дня как был в Москве, никого здесь не знал…
— И кто я, надо полагать, не знал тоже?
— Нет, но сразу же постарался выяснить, — не принял Газданов ее тона. — Мне рассказали, что… что это знаменитая графиня Грешнева…
— Да, и чем я знаменита, поведали, безусловно, тоже! И ты немедленно решил жениться! Сандро, ради бога, давай спать, ты пьян.
— Я никогда не бываю пьян! В роду князей Газдановых это не принято! — взорвался он, и Анна невольно отпрянула на другой край кровати, схватив подушку и загородившись ею. Подождав немного и осторожно выглянув из-за пухлого угла, она заметила, что Сандро улыбается: из темноты ярко белели зубы.
— Ну, разве можно выходить за тебя замуж? — упрекнула Анна. — Чуть что не по тебе — и заколешь кинжалом! Дикарь!
— Ты мне отказываешь?
— Разумеется…
— Из-за Анциферова?
— Что?.. — Тут Анна растерялась по-настоящему и довольно долго не могла ничего сказать, пристально глядя в лицо Газданова. Тот тоже не отводил глаз.
— Послушай… — наконец медленно, глядя через плечо Сандро на уползший в сторону окна лунный луч, заговорила Анна. — Я не знаю, кто и что рассказывал тебе обо мне… но обсуждать с тобой свою жизнь, как бы низко я ни пала, я ни в коем случае не стану. Ты здесь, в этой постели, поскольку захотел того сам… а для меня это средство к существованию. Это знаю я, это знаешь ты, это знает весь город. Но едва ли у тебя есть право допрашивать меня и делать предложения, достойные глупых мальчишек. Я не собираюсь выходить замуж, поскольку нахожу это весьма мало мне необходимым — уж если тебе нужен серьезный ответ на пошлый вопрос. Такие, как я, не становятся женами. Пора бы тебе к тридцати годам это знать. Если ты обижен — не обессудь, я не хотела ссоры. Если ты решишь прервать теперь наше знакомство — это твое право. Прости, я действительно очень хочу спать.
Газданов молчал. «Сейчас он уйдет», — подумала Анна, мысленно уже составляя оправдательную речь перед Максимом Модестовичем. Вот ведь дьявол, а как хорошо и быстро все началось, как она радовалась, что у нее получается как надо, как надеялась, что и закончится этот вынужденный роман так же быстро. И что теперь?!
— Видишь ли, я в самом деле наводил о тебе справки, — не спеша, словно не услышав ее слов, отозвался Газданов. — И весьма подробные, поскольку… у моего ведомства имеется такая возможность. Я знаю, в каком положении оказалась твоя семья много лет назад, знаю, каким образом отошли в мир иной родители. Знаю, что случилось с братом и сестрами. Знаю, в чьи руки ты попала после Смольного… Твой опекун Ахичевский был большим мерзавцем, не так ли? И его сынок, с которым я знаком, — также. И еще мне известно, что, хотя по Москве и ходят самые разнообразные сплетни, ни с кем, кроме… м-м… мужчин семьи Ахичевских, ты не была близка. С твоей стороны слишком самонадеянно считать себя продажной женщиной при таком… незначительном числе соискателей…
Анна упала вниз лицом в подушку. Сдавленно произнесла:
— Убирайтесь…
— Аня…
— Вон!!!
— По Москве долгое время ходили слухи об Анциферове, — помолчав, как ни в чем не бывало продолжил Газданов. — Но мне почему-то кажется, что они пустые. Я знаю Максима Модестовича, это очень умный и очень осторожный человек. Он не стал бы искать связи с такой женщиной, как ты.
— А ты, значит, ищешь? — Анна подняла голову, и из ее глаз на Газданова плеснуло ненавистью и отчаянием, столь сильными, что он отшатнулся. — Ты, стало быть, не боишься связи с такой женщиной? Браво, полковник, браво, поразительная смелость! Как это великолепно — «камелия» графиня Грешнева, которая до вас была в руках ВСЕГО ЛИШЬ у мужчин семьи Ахичевских! А вы не думали, полковник, с какой стати такая добропорядочная шлюха, как я, вдруг позволила вам нырнуть в ее альков?!
— Я думал об этом, — ровно ответил Газданов.
— Ах, вот как? Наверное, вы предположили, что я влюбилась с первого взгляда?! Что потеряла голову, сошла с ума?! В моем-то возрасте, с моим опытом!..
Газданов молчал. «Что я делаю, боже, что я делаю, что мелю…» — лихорадочно проносилось в голове Анны. Понимая, что разговор уже перешел все границы здравого смысла, что еще миг — и она, потеряв самообладание, выпалит в лицо этому человеку, что просто выполняет поручение Анциферова, что совершенно напрасно он вообразил себе ее влюбленность… К счастью, Газданов не произносил больше ни слова, и Анна колоссальным усилием воли смогла взять себя в руки.
— Господин полковник, прошу меня оставить, — прошептала она, отворачиваясь к стене. — Разговор этот бессмыслен, и наше с вами совместное пребывание также. Я повысила тон, о чем сожалею. Более нам видеться незачем.
Газданов встал. Анна повернулась лицом к стене и молча ждала, пока Сандро оденется. Когда же полковник вышел из комнаты, она уткнулась лицом в подушку. Слез не было.
На другой день Анна проснулась поздно, с больной головой, и почти весь день пролежала в постели, то тихо, без всхлипов, плача, то просто глядя в стену остановившимися глазами. Ближе к вечеру она с огромным трудом вытащила себя из постели, дошла до секретера и попыталась написать письмо Анциферову, излагая произошедшее минувшей ночью и прося освободить ее от неудавшегося задания. Три или четыре смятых листа бумаги были в сердцах брошены под стол, пока Анна не поняла, что написать что-то вразумительное ей не под силу. В чем она собралась признаваться Максиму Модестовичу? В том, что бездарно провалила его поручение? В том, что Газданов оказался прав и она — действительно никуда не годная куртизанка? В том, что она, как выяснилось, вовсе не является «уродом, лишенным всяких женских чувств»?! Осознав последнюю мысль, Анна бросилась на неубранную постель и разрыдалась так, что прибежала испуганная горничная.
— Охти, Анна Николаевна, мигрень разошлась?! За доктором спосылать?
— Даша, поди прочь… Нет… Принеси воды, подай соли… Надо в конце концов одеваться, уже темнеет… Что это такое у тебя?.. Откуда?
Последнее относилось к огромному букету белых орхидей в руках горничной.
— Только что принесли, Васька из цветочного на Тверской в приемной дожидается, спрашивает — может, ответ будет?..
Недоумевая, Анна взяла в руки букет, от которого ударил свежий, чуть горьковатый запах, на миг даже облегчивший головную боль. Зачем-то осмотрев цветы, она привычным движением достала глянцевую карточку цвета слоновой кости и прочла короткое, написанное от руки четким косым почерком: «Графиня, простите ли вы меня? Князь Сандро Газданов».
Коротко вздохнув, Анна протянула букет горничной.
— Отослать назад. Ответа не будет.
— Отослать?! — изумилась Даша, которая служила в этом доме пять лет, и ни разу на ее памяти многочисленные букеты, присланные хозяйке, не отправлялись обратно. Анна посмотрела на нее со всей строгостью, которую допускали заплаканные, покрасневшие глаза, и горничная удалилась, вздыхая и сокрушенно бормоча:
— Господи, да чего ж он, сердешный, натворил-то?.. И Ваське вот только и дела, что по Москве с букетами взад-вперед шастать, то туда несть, то обратно, будто дела настоящего нетути…
— Даша, хватит ворчать! — крикнула ей вслед Анна. — Возвращайся скорей и подавай одеваться!
— Едете куда-то, барыня?
— В театр.
Идея насчет театра пришла в голову Анны неожиданно: еще пять минут назад она мечтала только снова лечь в постель и остаться там до скончания времен. Но появление орхидей навело ее на мысль о том, что Сандро, получив цветы обратно, вполне может явиться сюда для выяснения отношений. Представив себя перед Газдановым зареванной, растрепанной, несчастной и полностью утратившей привычные жизненные установки, Анна чуть не лишилась чувств и, не дожидаясь горничной, кинулась за платьем. Скорее, прочь из дому, куда угодно, лишь бы только никто не мог застать ее в подобном виде! А в том, что она сможет достойно держаться на людях, графиня Грешнева не сомневалась.
Вечером Анна сидела в ложе Большого театра. Давали «Жизнь за царя», где Софья исполняла маленькую партию Ольги. Театр был уже полон, внизу, в проходе партера, ручейками разливаясь по рядам, бурлила река из фраков, белых манишек, вечерних платьев, шалей и бриллиантовых искр, жужжал хор голосов, слышались возгласы приветствий и комплиментов, галдела галерка: театральная Москва жила привычной жизнью.
Опера Глинки казалась Анне, любившей итальянцев и Чайковского, слишком тяжеловесной, пафосной и верноподданической, но выбирать не приходилось, да и слушать сестру она любила неизменно. Анне до сих пор не верилось, что Соня, малышка Соня, которая давным-давно в Грешневке повторяла, стоя у фортепьяно, музыкальные уроки старшей сестры и пела на все имение звонким и верным голоском «Luna rossa» и «Torn'a Surriento», — теперь одна из солисток Императорского театра и через несколько дней будет исполнять Татьяну. Неисповедимы пути господни, вздохнула Анна, автоматически раскланиваясь из ложи с Анциферовым, который шел по проходу в партере и мельком скользнул по ней глазами. Да начала спектакля уже несколько человек заглянули к ней в ложу, чтобы поцеловать руку, сделать дежурный комплимент и заверить, что «в нынешний же вторник — у ваших ног, графиня!» Все это оказывались знакомые мужчины, главным образом гвардейские офицеры, и Анна спокойно протягивала руку для поцелуя, улыбалась и обещала, что будет рада встрече. Когда дверь ложи за ее спиной скрипнула в очередной раз, она положила программку на малиновый бархат барьера, с привычной улыбкой обернулась… но протянутая для поцелуя рука застыла в воздухе: в дверях ложи стояли Владимир Черменский и Сандро Газданов.
Замешательство Анны длилось лишь долю секунды. Через мгновение ее рука была протянута Черменскому.
— Здравствуйте… господа. Так вы сегодня тоже в опере? Владимир Дмитрич, вы все-таки остались в Москве! И не заходите ко мне, как же вам не стыдно?
Владимир только улыбнулся, а Газданов так ловко перехватил руку графини, что вырвать ее у него было бы уж совсем дурным тоном. Анна, собрав всю волю, улыбнулась и ему:
— Добрый вечер, господин полковник.
Газданов молчал, не поднимая глаз. Черменский покосился на него, затем несколько смущенно взглянул на Анну, открыл было рот, но Анна продолжала с улыбкой спрашивать:
— Так вы пришли слушать нашу Соню, Владимир Дмитрич? Пойдете за кулисы в антракте?
— Нет, разумеется. Графиня…
— Как положение дел в имении? — мило болтала Анна, отчаянно надеясь, что сейчас вот-вот опустят занавес. — Вижу, что хорошо, иначе бы вы не вырвались на зиму в Первопрестольную. Читала ваш последний очерк в «Листке», о заводах в Новочеркасске, просто бесподобно! Даже я, которая ничего не понимает в этой ужасной красильной промышленности, была заинтригована! Почему вы не пробуете сочинять романы, Володя?