Скверно просчитав ситуацию, Линьков вздумал признаться Анне в своих чувствах. Он думал, что говорит страстно и красиво, даже сам удивлялся стройности и убедительности своих слов, суть коих сводилась к тому, что Линьков готов отдать полцарства за один лишь благосклонный взгляд Анны.
Выслушав прочувствованный монолог, Анна наградила Линькова суровым взглядом, благосклонности в котором не было вовсе.
– Линьков, – сказала она сухо, – мне кажется, вы слишком много выпили. Трезвый человек, как бы глуп он ни был, не способен нести подобный вздор. Идите и хорошенько выспитесь.
Таков был ее ответ. Говорила она спокойно, но в каждом слове сквозила откровенная насмешка. Линьков был подавлен и разбит. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким оскорбленным.
Какой-нибудь поэт на его месте сочинил бы за ночь поэму и назвал бы ее «Разбитое сердце» или «Растоптанный цветок моей души». Но, будучи человеком, далеким от поэзии, Линьков, когда ему плевали в лицо, предпочитал мстить, а не рефлектировать. Этим он сейчас и занимался.
«Пора или не пора? – размышлял Линьков, глядя на захмелевшего художника. – Пора или не пора?»
Решил, что пора. Начал серьезно, но сохранив дружелюбную улыбку на лице:
– Моди, у меня к тебе серьезный разговор.
Художник покачал головой:
– Нет.
– Что «нет»? – опешил Линьков.
– Никаких серьезных разговоров. Мы пришли сюда отдыхать. Ты сам сказал.
Линьков рассмеялся:
– Ты прав! Ну, отдыхать так отдыхать. – Он сунул руку в карман и достал крошечную серебряную шкатулку, обтянутую шелком и украшенную двумя скрещенными перламутровыми розами. Из другого кармана он вынул зеркальце и маленькую железную трубочку. Аккуратно разложил все это на столе.
Модильяни вынул изо рта мундштук и, жадно блеснув глазами, отрывисто спросил:
– Что это?
– Кокаин, – ответил Линьков.
Модильяни подался вперед:
– Ты поделишься со мной?
– Конечно, – ответил Линьков. – Мы ведь друзья.
Минуту спустя бывший поручик с усмешкой смотрел, как художник втягивает левой ноздрей узкую дорожку порошка.
– Ну, как? – поинтересовался он.
– Хорошо…
Модильяни вытер нос пальцами и улыбнулся улыбкой счастливого идиота. «Теперь пора», – понял Линьков.
– Послушай, Моди, у меня к тебе деловое предложение.
– Какое?
– Последние два дня к тебе захаживает эта русская… Анна.
– Анна? – Модильяни усмехнулся. – Ну да. Она мне позирует. А что?
– Видишь ли… Я влюблен в нее. И не просто влюблен. Она стала моей навязчивой идеей.
Модильяни откинулся на подушки и проговорил напыщенным речитативом:
– Что это? – не понял Линьков.
– Стихи Верлена.
Линьков нахмурился. «Кажется, переборщил. Черт бы побрал этого мазилу. Буду говорить с ним напрямик».
– Хорошо. Я буду говорить с тобой как мужчина с мужчиной. В следующий раз, когда она придет к тебе, подсыпь ей в бокал с вином…
– Я не держу в доме вина, – сказал Модильяни, попыхивая гашишем.
– Насчет вина не беспокойся, – нетерпеливо проговорил Линьков. – Итак, ты бросишь ей в бокал таблетку, которую я тебе дам. А потом, когда она уснет, просто выйдешь из мастерской и оставишь дверь открытой.
– Открытой? – Модильяни улыбнулся. – Зачем?
– Это не должно тебя волновать. Ты просто уйдешь из мастерской, а обратно вернешься через час. Этот час проведешь… да хоть у Ахмета. Я дам тебе денег на гашиш и кокаин.
Модильяни выпустил из ноздрей дым и сипло пробормотал:
– Предложение интересное, но, видишь ли… мне кажется, я сам ее люблю.
Линьков поморщился:
– Брось, Моди. Художники не способны на длительное чувство. Их любовь короче, чем крайняя плоть еврея!
Линьков захохотал, довольный своей шуткой. Модильяни тоже улыбнулся – чисто, открыто, добродушно. Похоже, вино, гашиш и кокаин основательно выжгли ему мозги.
– Дружище Ланкоф… – мягко, почти ласково проговорил он. – А что, если я просто пошлю тебя в задницу?
– Что? – все еще улыбаясь, переспросил Линьков.
– В задницу, – повторил Модильяни. – Мне кажется, там тебе самое место.
Лицо Линькова вытянулось. Несколько секунд он молчал, не в силах произнести ни слова. В глазах у бывшего поручика помутилось от гнева, а пальцы сами собою сжались в кулаки. Он едва не набросился на художника с кулаками, но огромным усилием воли удержал себя на месте.
«Спокойно, – сказал себе Линьков. – Спокойно, поручик. Не здесь и не сейчас». Через несколько секунд он настолько справился с собой, что даже смог выдавить улыбку.
– Что ж… – сказал он голосом холодным, как металл. – Я попытался быть твоим другом. Этого не получилось. Теперь я стану твоим врагом. Берегись!
Бывший поручик поднялся с подушек, швырнул подскочившему арабчонку несколько монет и зашагал к выходу.
– Эй, Ланкоф! – крикнул ему вслед Модильяни. – Ты куда? У тебя еще есть кокаин?!
И Модильяни захохотал. Сопровождаемый диким хохотом, Линьков шел к двери и, сцепив зубы, думал: «Хохочи, хохочи. Ты не знаешь, с кем связался, каналья!»
* * *На кровати лежали три полотна, натянутые на подрамники. Первая картина изображала голую девушку африканского типа, вторая – мужчину в шляпе и с глазами, затянутыми какой-то идиотской вуалью, третья – гнусный пейзаж из трех изогнутых сосен.
Бездарная мазня! Неудивительно, что этот Модильяни прозябает в нищете.
Вдоволь налюбовавшись мазней итальяшки, Линьков взял со стола банку чернил, открыл ее и вылил чернила на картины. После этого он еще минут десять втыкал в мокрые полотна перочинный нож, резал и кромсал их, пока полностью не выпустил пар.
Затем, немного успокоившись, позвонил в колокольчик, вызывая коридорного. А когда тот явился, сказал, указывая на груду рваных холстов и сломанных деревянных реек:
– Пришлите человека – пусть вынесет из комнаты эту дрянь!
Глава 4 Пять миллионов долларов Москва, сентябрь 200… года
1– Пять миллионов долларов! – бормотала Марго, расхаживая по комнате. – Пять миллионов долларов! Пять миллионов!
С каждой секундой безумный, алчный волчок набирал обороты. В конце концов Марго уже не могла думать ни о чем другом, кроме пяти миллионов.
Перед ее покрасневшими от страсти глазами проплывали милые сердцу названия – «Гуччи», «Маноло», «Готье», «Коко Шанель», следом за ними длинной вереницей потянулись безделушки от «Баккара», наволочки от «Донны Каран» и сверкающий всеми цветами радуги скандинавский хрусталь. Марго даже чувствовала звон хрусталя, запах дорогой кожи и аромат духов, одна капля которых стоит больше, чем весь ее нынешний гардероб. За «Гуччи» и «Шанель» пошли «Мерседесы» и «БМВ», а следом за ними на горизонте замаячила белоснежная яхта с ее именем на борту, а на ней – высокий загорелый парень с улыбкой Кларка Гейбла, бицепсами Сталлоне и мозгами Альберта Эйнштейна.
Тут Марго заставила себя остановиться. Излишняя импульсивность всегда вредит делу. Нужно действовать спокойно и расчетливо.
Конечно, один раз она уже сделала глупость, но с кем не бывает? Нет, ребята, хватит, больше она не будет такой дурой!
Sorry, капитан Медведев, откуда вам, старому, поросшему мхом увальню, знать, что того парня из кафе звали Гоша и что он приезжал в Москву на выставку!
Марго коварно усмехнулась. «Нет уж, господа аферисты и милиционеры, хватит мне плясать под вашу дудку. Теперь музыку буду заказывать я! И будьте уверены – не прогадаю».
2Понятное дело, сидеть дома Марго больше не могла. Не в том она была состоянии. «Если я не испугалась развода, то парочке мошенников-неудачников меня тем более не напугать!» – решила она.
Для начала она отправилась к подруге Верке и рассказала ей все от начала до конца. Рассказ поразил домохозяйку в самое сердце: она даже от мартини отказалась, так ей стало плохо.
Потом Марго зашла ко второй подруге – редактору отдела «Общество» Ирке и повторила свой рассказ, приукрасив его новыми красочными деталями. Оставив Ирку в состоянии шока, Марго пошла в магазин и купила себе большой складной нож с «такой забавной кнопочкой»: нажимаешь на нее, и лезвие мгновенно выскакивает из рукоятки. Полезная вещь!
К ножу Марго добавила пневматический пистолет с маленькими круглыми пулями и газовый баллончик. Вооружившись до зубов, отправилась домой. Теперь Маргарите даже хотелось, чтобы на нее кто-нибудь напал. С таким внушительным арсеналом ее можно было забрасывать хоть в «горячую точку».
Особую ставку она делала на газовый баллончик. Шагая через сквер, она с наслаждением фантазировала. Вот огромный, как дерево, мужик выходит из-за угла и, глянув на Марго поросячьими глазками, алчно облизывается.
Особую ставку она делала на газовый баллончик. Шагая через сквер, она с наслаждением фантазировала. Вот огромный, как дерево, мужик выходит из-за угла и, глянув на Марго поросячьими глазками, алчно облизывается.
«Эй, деточка, не хочешь познакомиться?» – говорит он пропитым и прокуренным голосом.
«Отдыхайте, мужчина», – холодно отвечает ему Марго.
На толстой физиономии потенциального насильника появляется сальная усмешка.
«Грубишь, малышка? Ничего, мне это даже нравится. Люблю, когда сопротивляются. – Он протягивает к ней растопыренные волосатые руки и хрипло выдыхает: – Иди к папочке!»
Марго на шаг отступает и опускает в сумочку руку.
«Любишь, когда сопротивляются? – холодно сощурившись, говорит она. – Ну, так получи!»
Марго выхватывает из сумочки газовый баллончик и…
– Ой! – Марго резко остановилась и сначала даже не поняла, что такое.
А произошло следующее: огромный волосатый мужик (почти такой же уродливый, каким он был в фантазиях Марго) вышел из-за дерева, схватил Марго за шиворот и приставил к ее горлу холодное лезвие ножа.
– Стой спокойно, и все будет хорошо, – сипло проговорил он.
Все случилось так быстро, что Марго даже не испугалась. Зато возмутиться успела. В последний раз мужчина держал ее за шиворот лет двадцать назад, и этот мужчина был ее собственным отцом. Теперь же какое-то потное чудовище (а потом от незнакомца разило за версту!) позволило себе схватить Марго грязными пальцами за воротник курточки, которая стоила почти двести баксов!
– Что вы делаете? – крикнула Марго, почему-то начисто забыв про газовый баллончик. – Какого черта вам от меня нужно?
– Зайди за живую изгородь! – прорычал мужик, обдав лицо Марго запахом чеснока. – Ну!
Лезвие ножа больно впилось в кожу – Марго невольно приподняла голову и слегка отшатнулась.
– Я не могу идти, – проговорила она с задранной кверху головой. – Вы вывихнули мне ногу.
Мужик ухмыльнулся. Покосившись, Марго разглядела, что его щеки были покрыты такой густой щетиной, что об них можно было отшлифовать доску. На голове у монстра красовалась черная бандитская кепка.
– Ногу? – насмешливо переспросил монстр. – Если ты не будешь слушаться, я отрежу тебе башку. Поверь мне, сестричка, это будет намного больнее.
– Это вы по собственному опыту знаете? – поинтересовалась Марго.
– Только по чужому, – ответил тот. – Быстро за изгородь!
Нож, приставленный к горлу, является лучшим аргументом в любом споре, поэтому Марго подчинилась и засеменила за чудовищем.
Они зашли за высокую живую изгородь. За изгородью, среди деревьев и разросшихся кустарников, было сумрачно и безлюдно. Марго подумала, что лучшего места для кровавой расправы и придумать нельзя.
– Это она? – спросил вдруг другой голос, мягкий и бархатистый, как у певца оперного театра.
– Да, – ответил небритый монстр. – М. Ленская.
Марго чуть повернула голову и покосилась на обладателя оперного голоса. И тут сердце ее учащенно забилось. Это был он – мужчина с фотографии! Тот самый, с дурацкими бакенбардами.
Впрочем, следовало признать, что в жизни он выглядел гораздо лучше, чем на снимке. Среднего роста, но прекрасно сложенный и, что называется, импозантный. Дорогой костюм, чисто выбритые верхняя губа и подбородок, аккуратно зачесанные назад длинные седеющие волосы. Романтический герой. Мечта сорокалетних вдовушек и старых дев. Поскольку Марго не относила себя ни к первым, ни к вторым, благообразная солидная физиономия мошенника вызвала у нее отвращение.
Однако его присутствие несколько успокоило Марго. Все-таки он мошенник, а не убийца. Человек интеллигентный и, можно сказать, утонченный. Недаром имеет дело с произведениями искусства.
Человек с бакенбардами остановился перед Марго, вгляделся в ее лицо и проворковал:
– Значит, вы и есть Маргарита Ленская?
– Я предпочитаю, чтобы меня называли Марго.
– Почему?
– Мне так больше нравится.
Человек с седыми бакенбардами усмехнулся.
– Королева Марго, – проговорил он своим бархатным голосом. – А вы знаете, что это ведьминское имя?
– Конечно. Я и есть ведьма. Сейчас прошепчу заклинание, и ваши бакенбарды превратятся в гигиенические прокладки. Хотите проверить?
Человек с бакенбардами тихо засмеялся:
– Какая буйная фантазия! Вы смелая девушка. Мне это нравится. Люблю смелых людей.
– А вы трус, и физиономия у вас гнусная, – парировала Марго. – И мне вы совсем не нравитесь. Как вас зовут?
– Друзья называют меня Граф.
– А враги?
– Так же.
Марго облизнула кончиком языка пересохшие губы и спросила:
– А вы не боитесь показывать мне свое лицо?
Граф покачал головой:
– Нет.
– Но ведь я смогу описать вас. И даже составить фоторобот.
– Я в этом сомневаюсь.
– Почему? Вы что, думаете, у меня такая плохая память?
Граф снова отрицательно качнул головой:
– Нет.
– Тогда что? Вы же не собираетесь меня убить?
– Почему вы так думаете? – поинтересовался Граф.
– Вы не можете этого сделать.
– Почему?
Марго подумала, что бы такого сказать, но в голову ей пришло только одно.
– Я только что развелась, – сказала она.
– Вот как? Поздравляю!
– Спасибо.
Граф засмеялся – тихо, интеллигентно. От его мягкого смеха на душе у Марго стало еще легче. Определенно, человек с такой внешностью и с такими манерами не может быть безжалостным убийцей. Но тут Марго вспомнила про М. Ленского и про иголки, которые ему загоняли под ногти, и от ее спокойствия не осталось и следа.
Журналистский опыт подсказывал ей, что именно такие вот благообразные дяденьки и оказываются самыми отпетыми мерзавцами.
Внезапно смех оборвался. Граф одним резким движением вырвал из рук Марго рюкзачок, который она до сих пор прижимала к груди, расстегнул «молнию» и высыпал содержимое на траву. Внимательно осмотрел рассыпавшиеся вещи, прощупал рюкзак длинными бледными пальцами и грубо швырнул в кусты.
– А теперь к делу, – жестко сказал Граф и приблизил к Марго свое благородное, интеллигентное лицо. – Куда ты дела картину, девочка?
– Какую картину?
– Не прикидывайся дурочкой.
– Но я правда не знаю, о чем вы говорите.
– Граф, – хрипло проговорил монстр у Марго за спиной. – Позволь, я сделаю ей небольшой разрез под кадыком. Это развяжет ей язык.
– Если вы заденете голосовые связки, я уже ничего не смогу рассказать, – сказала Марго.
– Павлик, она права, – усмехнулся Граф. – Я думаю, эта милая девушка сама нам все расскажет. Я ведь прав, Марго? Итак, куда вы дели картину?
– Я… продала ее.
Лощеный Граф и гориллообразный Павлик переглянулись.
– Продала? – Граф постарался сохранить спокойную мину, но это у него плохо получилось. – И за сколько?
– За сто.
– Сто? – изумленно воскликнул громила Павлик. – Ты продала картину Модильяни за жалкие сто тысяч долларов?
– Не совсем, – сказала Марго и вымученно улыбнулась. – Я продала ее за сто долларов. Просто сто. Единичка и два нолика.
Граф и Павлик снова переглянулись.
– Она над нами издевается, – сказал Павлик и, по-прежнему держа Марго за шиворот, хорошенько ее тряхнул. – Кому ты продала картину, идиотка?
– Одному командировочному! – выпалила Марго. – Из Питера!
– Имя! – рявкнул громила.
Марго виновато улыбнулась:
– Простите, но я не знаю, как его зовут.
Граф задумчиво вгляделся в ее лицо.
– Не знаешь? – переспросил он.
– Честное слово!
Граф нахмурился.
– Можно задать вам один интимный вопрос? – поинтересовался он.
Марго кивнула:
– Задавайте.
– Вы идиотка?
– Да, – честно ответила Марго. – Но до вчерашнего дня я об этом даже не догадывалась.
Еще с полминуты Граф вглядывался Маргарите в лицо, стараясь понять, лжет она или нет, затем сунул руку в карман и достал нож.
– Сначала, – сказал он, – я отрежу вам левое ухо. А потом… Угадайте, что я сделаю потом?
– Отрежете правое? – предположила Марго.
Граф кивнул:
– Верно. А может быть, я начну с глаз. Они у вас такие красивые. Вырежу и сделаю из них серьги для своей мамы. Она любит аквамарин.
– Изумруд, – поправила Марго. – У меня зеленые глаза. А чтобы ваша мама носила аквамарин, вам придется позаимствовать глаза у вашего приятеля Павлика. Они у него как раз нужного цвета.
Благообразное лицо Графа слегка побагровело. Седые бакенбарды, прежде мягкие и шелковистые, вдруг встали торчком. Он прищурил глаза и прошипел тихо и зловеще:
– А ты, похоже, не очень-то нас боишься.
– Наоборот, – сказала Марго. – Страшно боюсь.
– Тогда почему хамишь?
Марго улыбнулась и робко проговорила:
– От страха.
Граф еще с полминуты разглядывал ее, а затем улыбнулся.
– Честное слово, Марго, вы очень забавная девушка, – сказал он. – Мне таких еще не приходилось встречать. Думаю, в детстве вы, вместо того чтобы играть с куклами, носились с мальчишками по двору с пистолетом в кармане. Я угадал?