И вот человек показался из-за поворота. Это и правда была не Ирина Вдовина. Это был садовник Петр Леонидович. Увидев, что Гуров остановился и ждет его, он умерил шаг и, тяжело дыша, подошел и остановился рядом с сыщиком.
– Фу, черт, совсем задохнулся, – пожаловался он. – Нельзя мне быстро ходить. А уж бегать – тем более. Сердце подводит. У меня ведь три года назад инфаркт был, так что приходится беречься…
– Зачем же вы так спешили? – спросил Гуров. – Наверно, не затем, чтобы составить мне компанию во время прогулки?
– Нет, не затем, совсем не затем, – согласился Петр Леонидович. – Я хотел… Вы во время прошлой нашей беседы подчеркивали, что вам важна каждая подробность, каждая деталь, что вам надо знать все об отношениях людей, которые здесь живут… И я решил… Решил, что я должен рассказать…
Видно было, что это решение что-то рассказать дается садовнику с трудом. Все его существо восставало против такого рассказа; ведь он с детства привык относиться к подобным сообщениям как к сплетням. Гуров пришел ему на помощь.
– Вы хотите рассказать об отношениях каких-то людей, живущих в усадьбе? – спросил он. – Об… очень близких отношениях?
– Да, вот именно! – воскликнул Петр Леонидович. – Речь идет… Мы с вами утром разговаривали, и я упомянул Татьяну Михайловну. Ну, вдову Аркадия Ильича. И заметил, что она не такая уж несчастная. Вы тогда начали меня расспрашивать, да тут Андрей вернулся, и наша беседа прервалась. Так вот, я хотел к ней вернуться. Дело в том, что я… я ведь почти все время нахожусь в парке и вижу многое, что здесь происходит. Люди сюда приходят, думают, что их здесь никто не увидит… Я не подглядываю, ни в коем случае, это не в моем характере! Просто иногда я сижу где-нибудь в кустах, занимаюсь обрезкой или подкормкой. Меня не видно, люди думают, что тут никого нет. Подходят, и… А мне уже неудобно появляться или шуметь. Иногда удается тихо уйти, а иногда нет.
– Хорошо, Петр Леонидович, я уже понял, что вы специально не подглядывали и не подслушивали, – терпеливо сказал Гуров. – Но при этом кое-что видели и слышали. Расскажите, что? Речь идет о Татьяне?
– Ну да! Это еще неделю… Да какое неделю – две недели назад было. Я находился как раз здесь, где мы сейчас стоим, в этой аллее, вырезал сухие ветки у тисов. У них, знаете, иногда ветки сохнут, и это портит все впечатление. С дорожки меня не было видно. И тут я услышал голоса. Я их сразу узнал. Это была Татьяна Михайловна и…
– А, вот вы где! – Этот громкий возглас прервал рассказ садовника. На дорожке показалась хозяйка усадьбы Ирина Васильевна.
– Я вас искала по всему парку, а вы… Простите, но я, кажется, помешала? – спросила она, только теперь заметив садовника.
– Нет-нет, что вы, Ирина Васильевна, вы нисколько не помешали! – тут же воскликнул Петр Леонидович. – Как вы могли помешать? Мы тут с Львом Ивановичем… Я ему про тую рассказывал, про астильбу… Но мне уже пора, работать надо, газон еще не подстригал… Я пошел!
И он повернулся и быстро, насколько позволяло больное сердце, удалился.
– Нет, кажется, я все-таки помешала, – сказала Ирина Васильевна. – Неудобно получилось.
– Думаю, ничего страшного, – отвечал Гуров. – Мы закончим нашу беседу с Петром Леонидовичем чуть позже. Я рад, что вы меня поняли и пришли сюда. У меня возникли новые вопросы, и мне хотелось поговорить с вами наедине, без посторонних ушей. Правда, Петр Леонидович только что сказал мне, что парк – не самое подходящее место для секретных бесед: часто здесь вас могут подслушать. Но мы примем меры, чтобы этого не случилось. Давайте пройдем чуть дальше, вон до той лужайки. Там открытое место, никакой любитель чужих секретов не сможет где-то спрятаться и нас подслушать.
– Давайте, – согласилась хозяйка.
Они вышли из аллеи, окруженной темно-зелеными тисами, и оказались на открытой лужайке. Правда, тут они сразу попали под жаркие лучи солнца, и пришлось переместиться в тень раскидистого старого дуба. Здесь они остановились, и Гуров сказал:
– Мне хотелось, чтобы вы чуть подробнее рассказали мне о нашей вдове, Татьяне Михайловне. Что она за человек? Что собой представляет? Ведь вы часто встречались и должны были неплохо ее изучить. А вы, Ирина Васильевна, как я успел заметить, человек весьма наблюдательный.
– А почему вас вдруг заинтересовала Татьяна? – спросила Вдовина.
– Я же уже говорил: меня интересуют все, кто был в усадьбе в момент убийства, все участники и свидетели этой драмы. Какова роль каждого в ней, это мне еще предстоит определить. Но для этого я должен хорошенько всех изучить. Итак, что вы можете сказать о Татьяне Кононовой?
– Хорошо, я расскажу, что знаю, – согласилась Ирина Васильевна. – Правда, это не доставит мне удовольствия – как не доставляло его и общение с несчастной вдовой.
– Но почему? Разве она такой неприятный человек?
– Нет, при первом знакомстве никаких неприятных впечатлений вы не получите. Но потом… В юности, до знакомства с Аркадием, Татьяна была дизайнером, и, как видно, неплохим специалистом. Она и сейчас может сказать, какой ковролин в гостиной пойдет, какой нет, какие светильники. Но работать не хочет, о профессии не тоскует. Десять лет назад, когда мы познакомились, она была очень счастлива, что вышла за банкира. Считала это своей большой удачей. Но потом все изменилось…
– Из-за постоянных измен Аркадия?
– Ну да. То, что муж склонен к изменам, было для Татьяны настоящим шоком. Выходя замуж, она не догадывалась об этой черте его характера. Первые его романы она очень переживала. Уходила, забирала сына, жила отдельно… Но потом вернулась. Она уже привыкла жить в богатстве – в собственном доме, со слугами, своим водителем, привыкла хорошо одеваться, носить драгоценности… Она не могла от всего этого отказаться. Но и смириться с неверностью мужа тоже не могла. В итоге она его просто возненавидела. Любила – и в то же время ненавидела. Его самого, его друзей, его пассий – тех, о ком она узнавала. Тому, как она жила, не позавидуешь.
– Тогда ответьте на один вопрос, – сказал Гуров, внимательно глядя на свою собеседницу. – Скажите, могла ли Татьяна…
– Убить своего мужа? – закончила за него Вдовина. – Я уже сама над этим думала. И решила так: психологически – да, могла. В приступе ярости, во время очередного скандала (а скандалы у них случались регулярно, каждый месяц) – могла. Но ведь тут было другое. Украсть пистолет, подбросить записку… А потом – башмаки! Татьяне бы в голову не пришло надеть чужую обувь, да еще мужскую! Она ведь очень брезгливая, чужую вещь никогда не наденет. Так что тут не сходится.
– Есть еще один довольно деликатный вопрос, – сказал Гуров. – А как Татьяна относится к вам лично? К вам и вашему мужу?
– Да, это вопрос… – задумчиво произнесла Ирина Васильевна. – И ответ будет, возможно, неожиданный. Знаете, мне кажется, что она нас ненавидит.
– Ненавидит? Почему вы так думаете?
– Внешне все выглядит очень пристойно. Внешне Татьяна – сама любезность. Но иногда она выдает себя. Не может удержаться, и тогда в ее глазах можно прочитать такую злобу…
– Но почему?
– Я ведь уже говорила – она ненавидит все и всех, что связано с мужем. И потом… Думаю, она завидует миру в нашей семье. У нас, конечно, тоже случаются разлады, даже ссоры, но они проходят очень быстро, и мир восстанавливается. Мы с Игорем любим друг друга, и эту любовь не поколебали четверть века совместной жизни.
– Спасибо, Ирина Васильевна, вы мне очень помогли, – сказал Гуров. – Позвольте мне проводить вас домой.
– Не надо меня провожать, – ответила Вдовина. – Я хочу еще погулять. А вы идите.
И Гуров направился к дому. И вновь, когда он покидал лужайку, у него возникло ощущение, что из-за кустов за ним кто-то наблюдает. Он остановился, вгляделся в листву. Нет, там никого не было. Определенно никого.
Глава 19
Прежде чем войти в дом, Гуров сделал один телефонный звонок в Кашин, в следственное управление. Разговор получился довольно долгим, но, в конце концов, сыщик убедил своего собеседника. После этого он поднялся на второй этаж и постучался в комнату Татьяны Кононовой. На этот раз он не услышал «войдите». Хозяйка сама открыла ему дверь. Он заметил, что она одета не так, как выходила к столу.
– Все же собираетесь уезжать? – спросил он.
– Да, я решила ехать, – отвечала вдова. – Нечего мне здесь делать. Я уверена, что в Кашине мне все удастся сделать. Заберу тело мужа, организую его отправку, а потом и сама поеду в Москву.
– Хорошо. Я только хотел задать вам еще несколько вопросов. Это задержит вас совсем ненадолго.
– Вопросы, вопросы…
Вдова криво усмехнулась. А Гуров про себя отметил, что за время, что жил здесь, ни разу не видел, как она улыбается. Усмешку – да, усмешку видел. А вот улыбку – нет. Что ж, есть люди, которых жизнь отучила улыбаться.
– Вы мне и в прошлый раз задавали вопросы, – продолжила Кононова. – И мне, и другим. И что толку? Что-нибудь узнали? Вы по два, по три раза поговорили с каждым, кто здесь живет, – и ни на шаг не приблизились к разгадке. Все ваши вопросы бессмысленны. Но ладно. Раз вам так хочется – задавайте свои вопросы.
– Тогда давайте присядем, – сказал сыщик и устроился на стуле. Вдова села в кресло у окна.
– Вы за обедом сказали, что плохо себя чувствовали, – напомнил Гуров. – А что случилось, если не секрет?
– Однако, ну и вопрос! Это просто наглость! – Татьяна Кононова возмущенно покачала головой. – Вот уж точно это не ваше дело. Пользуясь вашим собственным выражением, это секрет.
Однако Гуров не обратил внимания на ее тон.
– Возможно, что-то было не в порядке с сердцем? – продолжал он как ни в чем не бывало. – Или с головой?
– Вы что, решили поразить меня своим полицейским хамством? Почему у меня должны быть проблемы с головой? На что вы намекаете?
– Я не сказал «проблемы», – поправил ее Гуров. – Я лишь предположил, что у вас могла болеть голова. В чем же здесь хамство?
– Почему у меня вдруг должна заболеть голова?
– Потому что она у вас в этом доме уже болела.
– Что вы мелете?! Что за бред?!
Татьяна Кононова в возмущении вскочила с кресла.
– Все, я больше не собираюсь слушать эту ерунду, – заявила она, направляясь к двери. – Я уезжаю!
Гуров и не думал ей препятствовать. Он невозмутимо продолжал сидеть, оглядывая комнату. Казалось, его весьма занимал рисунок на обоях. Но когда вдова уже открыла дверь, вслед ей раздался голос сыщика:
– Езжайте, прокатитесь до Кашина. А потом обратно…
Кононова круто развернулась.
– Почему это я должна ехать обратно? – грозно спросила она.
– Потому что следователь Ярыгин не выдаст вам постановление о снятии подписки о невыезде. А не сделает он это потому, что я недавно просил его об этом.
– Вы просили?! Вы?!
Удивление вдовы было безмерно.
– Но почему? Ведь вы сами недавно просили его о другом! О том, чтобы мне разрешили вернуться в Москву!
– Да, просил, – согласился Гуров. – А теперь я понял, что слегка поспешил, что к вам еще есть вопросы в связи с убийством вашего мужа. Я признал свою ошибку, объяснил ее следователю, и он согласился со мной. Так что ехать в Кашин вам незачем.
– Но… почему вы так сделали?
– По нескольким причинам. В частности, потому что вы не хотите отвечать на мои вопросы.
– Какие вопросы?
– Например, о вашей головной боли. Она вас не беспокоит?
– Далась вам моя голова! С чего вы решили, что она должна болеть?
– А с того, что вы сами два дня назад жаловались на сильную головную боль. Не помните? Боль была такой сильной, что вы в час ночи пришли в комнату Сергея Сургучева и просили у него… что вы просили, не подскажете?
Эти слова произвели на Татьяну Кононову такое впечатление, словно ее ударили. На мгновение ее лицо исказилось. Но затем она овладела собой.
– Да, и правда! – воскликнула она. – Я совсем забыла! Совсем! Простите, если я несколько резко… Но я и правда забыла, и ваши расспросы показались мне…
– Ничего, я не в обиде, – заверил ее Гуров. – Так все-таки, как ваша голова? Сейчас не болит?
– Нет, сейчас все в порядке, – заверила Татьяна.
Она закрыла дверь и вернулась в кресло.
– А что случилось в ту ночь? У вас был болевой приступ?
– Да что-то вроде этого. Возможно, случился спазм. У меня бывает повышенное давление. И в этот раз тоже. Я стала искать, ничего не нашла и пошла искать помощи.
– А почему вы обратились именно к Сургучеву?
– Потому что все остальные спали, – объяснила вдова. – Ведь была уже глубокая ночь. Половина первого, кажется. А у него еще горел свет. Мне из окна было видно, что его окно тоже освещено.
– А к мужу вы обратиться не могли, потому что он ушел…
– Да, ушел на свидание с этой тварью, с Натальей!
– Но ведь был еще дежурный охранник. Вы могли к нему обратиться.
– Я как-то не сообразила. Понимаете, когда голова болит, плохо соображаешь…
– Так у вас часто болит голова?
– Да, часто.
– А к врачу обращались?
– Ну, кто же идет к врачу с обычной головной болью? Нет, я сама справлялась.
– А что вы обычно принимаете?
Этот простой вопрос вызвал у вдовы замешательство. Она на секунду задумалась, потом ответила:
– Разные средства. Чаще всего баралгин.
– Это не самое распространенное лекарство против головной боли, – заметил Гуров. – Обычно принимают что-то другое. Вы всегда его принимаете?
– Да, обычно… Хотя и другие тоже.
– Он у вас и сейчас с собой?
– Как же он может быть у меня с собой, если он у меня кончился? – удивилась Татьяна Михайловна. – Как раз в тот день и кончился.
– А упаковка где?
– Какая упаковка?
– От лекарства. Ведь должна остаться упаковка.
– Но я ее выбросила, естественно!
– Так что, охранник вам помог?
Татьяна Михайловна вновь опешила; вновь, как и в начале разговора, она решила, что сыщик над ней издевается.
– Какой охранник? О чем вы?
– Ну, как же? Разве вы забыли, что вам посоветовал Сургучев? У него лекарства не оказалось – да и не могло быть, ведь у него никогда голова не болит, чем он гордится, – и он посоветовал вам обратиться к дежурному охраннику. Вы обратились?
Гуров думал, что вдова вновь затруднится с ответом. И не угадал: Татьяна Михайловна ответила сразу:
– Нет, не стала. Я была уверена, что уж если у Сергея лекарства не нашлось, то у охранника тем более не будет. Я вернулась к себе в комнату, сделала холодный компресс на голову, легла – и незаметно уснула. А когда проснулась, голова уже не болела.
– А во сколько вы проснулись?
– Я не помню… часов в восемь, в девятом…
– И вы не удивились, что мужа все еще нет?
– Почему же, удивилась. Даже встревожилась. Я решила выйти и расспросить, не видел ли кто Аркадия. И тут мне рассказали эту ужасную новость…
– А когда вы засыпали, выстрел вам не помешал?
– Какой выстрел? Ах, выстрел! Нет, знаете, как-то… Наверно, в это время я уже спала.
– А после той ночи у вас голова еще болела?
– Нет, больше нет…
– Но баралгин вы, конечно, купили? Сделали запас?
– Нет… Да и где я могла его купить? В город я не ездила…
– Для этого вовсе не обязательно ехать в город. Я узнавал у горничных, и они мне сообщили, что гости, когда им что-то нужно, обычно делают заказы водителю Семену, или управляющему, или повару, когда он едет за продуктами – и они привозят все необходимое. Значит, вы не стали делать такой заказ?
– Нет, я об этом забыла.
– Удобная у вас, однако, голова, Татьяна Михайловна, – заметил Гуров. – Она болит как раз в тот момент, когда убивают вашего мужа. А потом боль совершенно стихает и более вас не беспокоит. И эта внезапно возникшая, по вашему утверждению, головная боль побудила вас нанести полночный визит к Сургучеву. И тем самым позволила обеспечить алиби сразу двоим людям: ему и вам самой.
– Мне?! – Удивление вдовы было безмерно. – Мне обеспечить алиби? Зачем? Мне оно не требуется!
– Тут вы ошибаетесь. Очень даже требуется. Поскольку у вас был повод желать смерти Аркадия Кононова. И повод этот – ревность. Разве вы не ревновали мужа?
Вдова в упор смотрела на сыщика. Ее лицо больше не выражало любезность, готовность точно ответить на поставленный вопрос. Теперь, как и в начале их разговора, оно выражало лишь злость.
– Да, ревновала! – ответила она. – И имела неосторожность сама вам об этом сказать. Сказала, что знала о его изменах. Понятное дело, теперь вы состряпали версию. Конечно, очень удобно! Кто убил Кононова? Ясное дело, ревнивая жена! Достала где-то пистолет Вдовина, обулась в башмаки Вдовина и пошла убивать. А попутно создала собственный призрак, который явился к соседу, чтобы попросить болеутоляющее. Вот только интересно, как вы все это будете излагать в суде!
– Никак не буду, – безмятежным тоном отвечал Гуров. – Кто же такую версию будет всерьез рассматривать? Разумеется, вы не были у «зеленого грота». И не бросали пистолет в пруд. Вы в этот самый момент стучались в комнату Сургучева. Кстати, а выстрел вы разве не слышали?
– Я же вам объяснила: я в этот момент уже заснула.
– Нет, виноват, этого случиться никак не могло, – мягко заметил Гуров. – Ваш собеседник Сургучев показал, что слышал выстрел как раз в тот момент, когда вы стучались к нему в дверь. Вы также не могли его не слышать.
– Но вы сами спрашивали, не помешал ли мне выстрел уснуть!
– Ну, это я оговорился. Мне простительно: ведь меня не было в усадьбе в ту ночь. А вы были. Вы точно знали, что делали. Как же вы не слышали выстрела?