— Девушка, девушка, не уходите, мы сейчас закажем!
Трое мужчин в костюмах уселись на свободные диваны.
— У вас вообще все быстро?
— Да, конечно.
— Ну хорошо, тогда дайте, пожалуйста, капучино с кленовым сиропом — большую чашку и «Трюфельный», но не из трюфеля, «домиком» который, а просто «Трюфельный» он у вас называется.
Лика кивнула.
— А мне, если можно, — начал второй, — мне… У вас есть что-нибудь не мокрое из тортов?
— В плане?
— Ну, не мокрый чтобы торт был, а более такой, сухой?
— Вы имеете в виду не кремовый, а песочный?
— Ну наверное.
— Есть. Вы можете на витрине сами выбрать.
— Ой, нет, не надо, — сказал мужчина и устроился поудобнее между большими кожаными подушками, — мне песочный такой какой-нибудь. А они бывают так, чтобы немного с кремом? Или с шоколадом?
— Есть «Элегия» — очень вкусный.
— Он типа чего?
— Он — приблизительно как медовик, но с шоколадной пропиткой.
— Может, мне медовик взять? — неожиданно серьезно произнес первый мужчина, тот, что заказал «Трюфельный». Это прозвучало так ответственно и тревожно, как если бы он спросил: «Как мне жить дальше?» Мужчина смотрел Лике прямо в глаза, она не знала, что ответить.
— Медовик тоже очень вкусный, — сказала она.
— Или «Трюфельный». Что у вас вкуснее?
— У нас все берут.
— Ну… Давайте… А ты решил, что будешь? — спросил он третьего.
Тот оторвался от телефона и без тени сомнения сообщил:
— Мне двойной по объему эспрессо. Чтобы — как «американо».
Этот человек знал, чего хотел.
— По объему?
— По крепости.
— Ну, «американо» — всегда послабее. Может, его возьмете?
— Давайте. А по объему — какая чашка будет?
— Двести миллилитров — маленькая, триста — большая.
— Это где-то как?
— Это где-то вот так, — Лика показала пальцами высоту обыкновенной кружки.
— Давайте, — сказал уверенный мужчина и опять стал звонить.
— Вы не надумали? — спросила Лика первого.
— Давайте… Давайте… Так, что вы говорили? Про медовик?
— Медовик — это просто классический медовик, а «Элегия» — типа него, но вместо меда — шоколад.
— О! — встрепенулся он. — А горячий шоколад у вас есть?
— Да, конечно.
— А какой?
— В каком плане? Классический.
— Нет, ну вот он бывает больше как какао — жидкий, а бывает — такой густой, чтобы ложкой есть.
— У нас оба есть.
— Да? — огорчился мужчина и снова задумался.
— Может, вы подумаете пока, а я на кухню схожу, а то там люди уже заказали.
— Все-все, мы сейчас!.. Так, давайте густой. Он у вас хороший?
— Хороший.
— Ну просто бывает, когда крахмалу накидают, аж кусками, и называется это все — густой шоколад.
— Нет, вы что, у нас машина специальная варит из бельгийского шоколада.
— Давайте тогда и… И… все же сладкое что-нибудь. Например… Есть что-то ванильное?
— Конкретно ванильного нет, но есть ванильный сироп. Вы им можете полить любой торт. Бисквитный, например.
— А, давайте! Отлично! А бисквитный какой?
— Ну вот, банановый все берут.
— Ок, давайте банановый.
Лика улыбнулась и собралась уходить, но третий, уверенный в себе мужчина оторвался от телефона и сказал:
— Секундочку. Я из сладкого ничего не заказал. Что у вас есть?
Она уже не знала, что ответить.
— Что у вас есть из сладкого?
— Торты, пирожные.
— Ок, мне эклер.
Улыбаясь, Лика пошла к кафе. Солнце озарило поворот дороги, и оттуда показался молодой человек. В отличие от других посетителей, он пришел пешком и именно — честно «показался из-за поворота». За шаг до того, как Лика вошла в дверь, он встретил ее взглядом и попросил:
— Стакан воды, пожалуйста.
— 2 —Лика кивнула и вошла внутрь. Остановилась. Закрыла глаза.
«Мужчина и девушка, — сказала себе она, — чай… чай с мятой и…» Дальше она не помнила. В памяти отпечаталось лицо девушки за мгновение до того, как та произнесла: «Чай…» Потом девушка вынула изо рта жвачку и добавила: «С мятой». Но какой она заказала десерт, Лика уже не помнила. И мужчина… Он заказал кофе. Какой-то кофе… И какой-то торт. «Элегия»? Нет. Никакого? Какой-то заказал…
Лика открыла глаза. Фирменный блокнот лежал на подоконнике. Лучи заката окрасили его чистые страницы.
Если бы сейчас она была в ста метрах отсюда, у берега, свежий морской ветер помог бы ей вспомнить все. Разбудил сознание, придал бы сил памяти. Но предательский запах кофе усыплял и не давал сосредоточиться.
«Первый мужчина заказал «Элегию». И горячий шоколад. Потом переиграл все… Но шоколад остался, а вместо «Элегии» появился… медовик… Второй… Второй заказал эспрессо…»
Зажмурив глаза, она шептала названия пирожных и кофе, чувствуя, как бегут секунды, как путаются в голове «Элегии» и «двойные эспрессо».
«Что было проще — записать?» — укоряла она себя. Сколько раз прежде она брала блокнот с собой, и никогда, никогда от него не было толку! Сколько раз проклинала бессмысленность этого действия, когда для того, чтобы сказать бармену слово «капучино», была вынуждена записывать его на бумажку. Это противоречило здравому смыслу! Не надо записывать то, что можно запомнить!
И вот, первый раз, когда она не взяла блокнот, судьба нанесла удар в спину. Что теперь делать? Пять человек утонули в диванах и ждут. Блокнот на подоконнике издевательски шелестит пустыми страницами.
Она открыла глаза и увидела барменшу Аню.
— Я слушаю, — сказала Аня.
Нужно было начинать. Время шло.
— Что наливать?
В третий раз закрыла глаза и, выдохнув, сказала:
— За первый столик… Чай с мятой и наполеон.
Так… Главное — успокоиться. Голова должна работать холодно, не слушая бешеного стука сердца, которое бьется по поводу и без повода. От любви, от запаха морских брызг, от страха. Разве знают что-нибудь те, кто сейчас тонет в диванах, о таком сердцебиении?
Она вспомнит! Сейчас успокоится, вспомнит и победит.
— Нет, — сказала она, — чай с мятой, наполеон и эспрессо…
— Дальше.
— Ты это пока делай.
— Ты мне скажи хотя бы два кофе, я делать начну Значит, Аня — с ними заодно. Ну, хорошо, война так война.
— Второй столик. «Элегия»… Нет.
Нет, не «Элегия»! «Элегия» была вначале, но потом мужчина задумался, загрустил. Он наклонился, и Лика с удивлением обнаружила довольно большую лысину на его макушке.
— Банановый бисквит, — твердым голосом сказала она.
Мужчина почесал лысину…
— И горячий шоколад!
— Какой горячий?
— Густой. Из машины… Дальше.
Лика глубоко вдохнула и восстановила в памяти второго мужчину. Тот, как и многие, смотрел на нее с вожделением, и она, как всегда, заметила это. У него были неприятно сросшиеся брови и перхоть на них.
— Бельгийские вафли, — сказала Лика.
— С каким сиропом?
Хороший вопрос. Она сосредоточилась… Мужчина почти неприлично поддергивал свои брюки, усаживаясь на диване. При его комплекции это выглядело максимально неэротично. Тогда она отвернулась и увидела, что за соседним столиком посетитель «за сорок» страстно целует свою спутницу. Но дело было даже не в этом, а в том, что та сняла босоножки, и одна из них упала с деревянного настила в песок. Лика это видела, а сама девушка, видимо, еще нет.
— С кленовым, — произнесла она, — эспрессо и свежевыжатый морковный со сливками.
…Аня суетилась за стойкой. Минута прошла, сейчас все будет готово, Аня поднимет лицо и спросит: «Что дальше?»
Дальше — пустота. Словно стерло из памяти то, что заказывал третий мужчина с телефоном. Если, общаясь с первыми двумя тугодумами, Лика вынужденно концентрировалась и таким образом что-то удержала в голове, то ясность сказанного третьим начисто лишила ее шансов вспомнить хоть слово.
— Что дальше? — спросила Аня.
Ничего дальше! Сказано же — пустота! Я ничего не помню. Это конец. Ничего — это не «может быть», не «сосредоточусь — вспомню». Это действительно — совершенный ноль.
Аня увидела блокнот на подоконнике.
— Ты что, не записала, что ли?
Лика помотала головой.
— Говорила же: всегда писать надо! Это не шутки… Может, все-таки вспомнишь?
Лика села на стул. Ласковое море шумело рядом, ветер касался лица. Усиливаясь и обдавая холодком, а после — затихая, давая почувствовать тепло пришедшего июня. Каким правильным и естественным было то, что она сейчас здесь, что под воротником холодно, а мурашки на шее — такие колкие. И какими нелепыми — утонувшие в диванах оккупанты: люди, не понимающие красоты этого вечера, кутающиеся в пледы от малейшего дуновения ветерка. Привыкшие к кофе, они, как наркоманы, перебирались от одной кофейни к другой. Пережаренный запах въелся в их ноздри и теперь всегда был с ними. Зачем им этот берег? Они не видят его, не слышат волн, не чувствуют соленого моря. Лика поняла, что плачет.
Ветер усилился, чуть не сдул блокнот с подоконника и в один миг добрался до нее. Впервые за последние минуты удалось вдохнуть полной грудью. Запах кофе, от которого некуда было деться, отступил, и она вспомнила, о чем говорил по телефону третий мужчина. Услышала его речь яснее ясного.
— Пиши, — говорил он, — восемь девятьсот шестнадцать… Семьсот сорок четыре, одиннадцать, пятьдесят два. Ты запиши, забудешь. Теперь домашний. Семьсот пятьдесят семь, сорок, шестьдесят четыре.
Да… Да… Теперь по смете, давай, записываю… Сколько? Шесть тысяч пятьсот восемь… Шесть тысяч восемьдесят пять… Пять тысяч двести девятнадцать.
И тут он поднял лицо и сказал: «Эспрессо, двойной по объему…»
— Американо, — холодно произнесла Лика. — Триста миллилитров.
— Какой? — переспросила Аня.
— Вот такой! — Лика показала пальцами высоту стакана, расстегнула воротник и почувствовала ветер всей шеей, ключицами и грудью.
— …одиннадцать девятьсот? — продолжал мужчина. — Много! В прошлом месяце это было десять триста. Запиши еще одного человечка: восемь девятьсот три, сто сорок шесть… Пятьдесят три, семнадцать, — он оторвался от телефона, повернул к ней голову и…
— И эклер, — сказала Лика.
Ее трясло. Она встала.
Не прошло и двух минут, как все было готово. С огромным подносом, уставленным дымящимся кофе и пирожными, Лика вышла из кафе. Подошла к парочке. Те терлись носами, мужчина что-то шептал девушке на ухо.
— Ваш чай с мятой и наполеон, ваш эспрессо и трюфельный торт.
Правильно или нет? Вспомнила или?.. Это был момент истины и проверка на прочность всего, что было в ее жизни до этого. Неспроста же прилетел с моря этот ветер, неспроста откуда-то принес нужные, волшебные слова! Да, половину заказов он, конечно, нашептал Лике, но вторую-то половину она вспомнила сама! Хватило сил! Сил, которых она в себе не знала, но которые проснулись в критической ситуации!
Так во время боя неуверенный, терпящий насмешки товарищей солдат бросается на вражеский пулемет и гибнет героем. Так, попав в плен, он обнаруживает нечеловеческую силу духа и умирает под пытками, не выдав Военную Тайну! И если силы пришли к Лике, значит, не была никчемной ее жизнь, значит, была она достойна этой минуты.
— 3 —Мужчина и девушка не подняли глаз. Лика составила чашки на столик, подождала секунду, но парочка была настолько увлечена собой, что вообще не обратила внимания ни на нее, ни на кофе, ни на пирожные…
Она взяла поднос и направилась к другим диванам. Сладостное волнение и ощущение триумфа уступили место страшной черной пустоте. Только что там, в кафе, она несколько раз умерла и родилась заново, во всяком случае — постарела на несколько лет. То, через что ей пришлось пройти, навеки закрыло дверь в мир юности и соленого морского ветра. Жизнь, сотканная из ощущений и предчувствий, прошла без следа. Две минуты нечеловеческой концентрации, видимо, теперь уже до самой смерти заставят ее жить логикой, думать и анализировать. И все это ради пустых, ничтожных созданий, предательски появившихся из-за поворота дороги? Ради тех, кто даже не поднял глаз? И дело даже не в глазах, дело в том, что им было все равно, что им принесли. Они так мучительно выбирали, что можно было подумать: у них есть вкус. Можно было предположить, что им хотелось чего-то определенного и хоть что-то в жизни им «не все равно». Они, наверное, тоже так думали, когда выбирали. Но прошло пять минут, и они просто забыли об этом!
Лика подошла к соседнему дивану. Мужчины были увлечены беседой и тоже не подняли глаз. Они лишь инстинктивно отклонились назад, уступая место подносу, а один так же, не глядя, отодвинул пепельницу.
Вот они, враги. Да вас много! Ну, хорошо. Не только вы можете безнаказанно играть чужой жизнью, у меня тоже кое-что есть для вас!
— Ваш заказ, — сказала она первому мужчине и подала… «Американо» и льежские вафли! — Ваш, пожалуйста, — и поставила второму… «Элегию» с горячим шоколадом!
Третьему соответственно достались морковный сок и эклер.
— Спасибо, — ответили мужчины и не глядя взяли свои кружки. Удаляясь, Лика видела, как они пьют, как отламывают ложечками пирожные. Никто не заметил подмены.
Старая жизнь оставалась за спиной. С каждым шагом, уходя прочь, она чувствовала себя увереннее, теперь уже ничего не зависело от случайных дуновений ветерка, от неуловимых ощущений, которыми приходилось жить прежде. Теперь Лика точно знала, как себя вести с людьми «из-за поворота». В любом случае она победила их: выстояла и вспомнила все. Предательский запах кофе мешал, но даже он не смог помешать тем скрытым силам, которые таились в ней и ждали своего пробуждения.
— 4 —С тихой улыбкой Лика поднялась на крыльцо, открыла двери и вошла внутрь, как вдруг почувствовала чье-то присутствие рядом. Кто-то еще был на веранде, но сидел так тихо, что она не сразу это поняла. Обычно, заходя в кафе, Лика цепляла боковым зрением светлый кусочек неба в промежутке между деревьями. А теперь там было темно, чья-то фигура заслоняла свет. И поняла это она, только спустя несколько шагов, уже внутри помещения.
Вернулась и подошла к человеку на веранде. Это был молодой мужчина. Он откинулся на спинку стула и сидел так тихо, так неприметно, словно слился с окружавшими его предметами: с креслом, со старинным буфетом и с перилами, ограждавшими веранду от поворота дороги. Подошла ближе. Карие глаза молодого человека отражали закатное солнце, а губы были слегка приоткрыты, словно ловили воздух. Одна рука лежала на сердце, а вторая повисла вдоль тела.
Лика вернулась в кафе и ничего не сказала Ане. Никуда не позвонила. Она сделает это через минуту. Начнется шум, крики, приедут «скорая» и милиция. И тогда она не сможет вспомнить главное: что заказал этот молодой человек.
Лика подошла к подоконнику, открыла блокнот и стала смотреть на чистые страницы, словно ожидая от самой бумаги тех слов, которых не услышала.
2008
Да
— 1 —Солнечным-солнечным сентябрьским утром сказали, что физ-ры и трудов не будет, а вместо этого будет сбор макулатуры и металлолома. В прошлом году больше понравилось собирать металлолом. Он, конечно, тяжелый, и если тащить что-то большое (часть забора, например), да еще издалека — трудновато. Но зато — на свежем воздухе, зато — это мужская работа. И девочки видят, какой ты сильный, как несешь на себе через весь школьный стадион этот самый забор. Успеваешь сделать всего два-три рейса, но ведь это — два-три путешествия в соседние дворы, это — приключение, охота. Идешь, болтаешь с приятелем, но вот он, двор, и суета улицы куда-то пропадает, включается нюх: где ты, железо? Листы жести, заборы, проволока? В обычной жизни днем с огнем железку не найдешь, но почему-то, когда «сбор металлолома», металл вырастает из земли, вылезает из своих нор. Одним словом, интересно, мужская работа: добыл, притащил.
А макулатура… Вместо свежего воздуха — темные, затхлые подъезды и враждебные двери. Особенно те, которые дальше от окон, кажется, что там живут самые неприятные люди. Нужно подниматься и, дверь за дверью, стесняться, проходить (ведь пригласят, и придется войти). Нужно нюхать все эти супы, котлеты, нафталин. И вроде понимаешь, что пришел по делу, и они вроде понимают, что не себе клянчить, а все равно получается, что клянчишь, все равно гордо поднимают нос и раздумывают: «Так… Есть или нет? Сейчас посмотрю». И, довольные собой, дают тебе эту несчастную стопку газет, как будто говорят: «Благотворительность не чужда мне». Пока один подъезд пройдешь — все нервы вымотаешь, а ведь еще с этим всем через школьный двор идти обратно. И девочки на тебя совсем не так уже будут смотреть, если вообще будут.
С металлоломом не получилось. Не приехал грузовик, который должен был его вывозить, и Лариса Петровна сказала:
— Сейчас тогда разобьемся на бригады, и пойдете только за макулатурой.
Машу, Анечку, Антона и Диму определили в бригаду № 1. Ребята болтали и шли впереди, а девочки шептались и шли следом. Но когда нужно было разговаривать с жильцами, не сговариваясь, менялись местами: девочки и вежливее, и доверия им больше.
— Здравствуйте, мы из тридцать второй школы, у вас есть макулатура?
Жильцы умилялись белым рубашечкам и тут же выносили подготовленные, связанные бечевой стопки. Улыбка, салют, следующая квартира!
— Мы пионеры из тридцать второй. У вас есть макулатура?
Девочки брали стопки поменьше, ребята — побольше. Так сходили раза четыре и устали. Надоело.
— Давайте еще раз — и все, — предложил Антон.
Пошли в самый ближний двор, через перекресток, где сходились улицы Трудолюбия и Достоевского. Во дворе хлестала вода, работала аварийная машина. Жильцы толпились вокруг и о чем-то спорили.