На втором этаже мы разыскали палату, где находился наш любимый учитель химии. Оттуда как раз выходил его лечащий врач. И он почему-то нам обрадовался.
– О! – сказал он. – Любимые ученики, да? Очень кстати. Больному ваши посещения несомненно пойдут на пользу. Постарайтесь заинтересовать его школьными делами. И, знаете, в таком… мажорном стиле.
– Это как? – спросил я. – С плясками?
– Вот именно – повеселее. Ему нужна позитивная информация. Действуйте.
Евгений Иванович, в синей пижаме, с подвязанной рукой сидел на кровати с книгой на коленях. Однако взгляд его не блуждал по страницам, а застыл, уставившись в угол возле умывальника.
Мы тоже туда посмотрели, но ничего там не увидели.
– Здравствуйте, Евгений Иванович! – в мажорном стиле заорали мы, приплясывая. – Как вы себя чувствуете? Мы вам апельсины принесли!
Евгений Иванович подскочил от нашего вопля, взгляд его стал осмысленным. Он, кажется, нас узнал. И медленно, как робот, ответил:
– Здравствуйте. Чувствую себя хорошо. Только тошнит сильно. От апельсинов.
Ну, это понятно. Вся его тумбочка возле кровати была завалена апельсинами. И на полу возле нее стоял пакет. Тоже с ними. Алешка быстро врубился и наш пакет поставил за спинку кровати.
И мы начали мажорное наступление на забывчивую психику учителя.
– Мы так рады вас видеть! Нам без вас так плохо! Мы по вашей химии столько двоек нахватали!
– А что вы так кричите? – спросил Евгений Иванович.
– Чтоб вам приятно было, – сказал Алешка, – что мы без вас плохо учимся.
– Не думаю, чтобы это было приятно. – Он закрыл книгу, сунул ее под подушку.
Алешка начал восстанавливать его память. Издалека. Он осторожно задал конкретный вопрос:
– Евгений Иванович, а как вас зовут?
– Кажется, Женя, – и в глазах его что-то прояснилось.
– А вы в детский сад ходили? – продолжил Алешка.
Евгений Иванович при этом вопросе сильно оживился. У него даже щеки порозовели.
– Ходил! – обрадованно вспомнил он. – Так здорово! Манная каша. Тихий час после обеда. А на Новый год я был Зайчиком. Я стишок читал, с ушками. И песенку пел. Веселую такую, праздничную. Сейчас я ее спою.
– Не надо! – поспешил я. Если он еще песенку Зайчика споет да в присутствии врача скажет про стишок с ушками, его тут же в другую клинику отправят.
Алешка, похоже, тоже что-то в этом роде сообразил и перескочил через несколько лет.
– Евгений Иванович, а я все время вспоминаю, как пошел в первый класс.
– Да! – учитель опять подскочил от восторга. – День знаний! Первое сентября! Цветы! Первый звонок. Первая учительница. Это было как будто вчера. Я даже песенку вспомнил про первый класс. Вы садитесь, ребята, я сейчас спою.
И что его все на песни тянет? Лучше бы апельсины ел.
– В другой раз, ладно, Евгений Иванович? – Мы встали и начали прощаться.
– Апельсинчиком угоститесь, – сказал нам вслед наш любимый учитель. И в голосе его мне почудилась легкая насмешка.
А Лешка понял буквально – вспомнил про наш пакет, вернулся, забрал его и сказал мне:
– В другой раз их принесем. Когда он к ним привыкнет.
Или наоборот – хорошенько отвыкнет.
В дверях мы чуть не столкнулись с как бы Мариной. Которая нетерпеливо рвалась проведать своего жениха.
Дверь за ней закрылась, но мы все равно услышали ее радостный вопль:
– Женька! Я тебе апельсинчиков принесла.
В ответ послышалось рычание.
– В себя приходит, – заметил Алешка. – Как бы.
Когда мы спустились вниз, Алешка вдруг во все горло объявил:
– Кто к Лапушкину? Он свободен! Следующий!
Никто не отозвался. Только мне вдруг показалось, что какой-то парень резко отвернулся к окну. Сначала я на это не обратил внимания, а когда увидал во дворе больницы, в тени деревьев, разноцветный фургончик, что-то мне нехорошо стало. От предчувствия. Не Миха ли заявился? Чтобы довести дело до конца. Или проверить – не вернулась ли к нашему Жене опасная память?
Я ничего не успел сказать Алешке, а он уже дергал меня за рукав и подмигивал на этот фургон. Подмигивал так, что ресницы щелкали.
Возвращаться обычным путем не было смысла – нас даже добрый старичок-вахтер уже не пропустил бы, особенно после Алешкиного объявления. И мы, не сговариваясь, бросились бежать кругом здания. Наверняка там могла быть еще какая-нибудь дверь, не для всех.
И она нашлась. Огороженная решеткой лесенка вела, видимо, в подвал. Дверь не была заперта. Она только взвизгнула, когда мы ее толкнули, будто предупреждала кого-то: посторонние идут.
«Посторонние» оказались в длинном подвальном коридоре, освещенном скудными и редкими лампами вдоль бетонных стен.
– Пошли! – и мы зашагали, гулко постукивая каблуками.
Навстречу вдруг показался дядька в синем халате, который катил перед собой длинную тележку, чем-то нагруженную.
Алешка схватил меня за руку:
– Покойника везет, Дим!
Но я уже разглядел, что там едет.
– Покойников в баках не возят!
На тележке стояли два громадных алюминиевых бака с какими-то буквами на боках.
– А может, он их… это… частями? Из хирургии…
– Глупости!
Мы поравнялись с тележкой и дядькой. Из-под крышки одного бака свисали вареные макароны. Из-под крышки другого высовывалась тощая сосиска.
– А вы что здесь делаете? – строго спросил дядька. – Это место не для посторонних.
– Мы заблудились, – сказал Алешка. – Дядю своего ищем. В хирургии.
Дядька остановил свой транспорт. Почесал затылок, достал сигареты.
– Вот так вот идите. Там лестница – сперва на первый этаж, после на второй. Запомнили? Привет дяде!
– От кого?
– Да какая разница? – Он сунул в рот сигарету, сказал как извозчик: «Но!» – и покатил свои макароны дальше.
А мы вскоре были на втором этаже, в конце коридора. Здесь был так называемый медпост. Сестра увидела нас, распахнула рот, но не успела ничего сказать – Алешка ее опередил:
– Скажите, пожалуйста, а вы делаете уколы в нос?
– Что? – изумилась сестра. – В чей нос? – Рот у нее раскрылся еще шире.
– Нашего дяди. Он сказал, что ему делают уколы не в… это… ну, вы понимаете, а прямо в нос.
Сестра рассмеялась:
– Он пошутил. Так ему и скажите.
– Вот прямо сейчас так ему и скажу, – разобиженно (на дядю, конечно) пообещал Алешка. – А мы ему еще апельсины принесли.
Эти апельсины укрепили возникшее доверие, сестра взяла какие-то таблетки, разложила их на столике с колесами и погнала его по коридору.
А мы прижали уши к знакомой двери. В которую только что вошел, оглядываясь, тот самый парень. Миха.
Вот что мы услышали.
– Привет, Женька! Узнаешь?
– На «ты» я с незнакомыми не разговариваю, – был высокомерный ответ.
– Ну, ладно. Раз уж так, апельсинчиком угости.
– Прошу вас.
Мы отскочили от двери, сели на диванчик. Алешка весь погрузился в пакет с апельсинами, а я стал изучать «Правила поведения пациентов 2-й хирургии».
Миха вышел и, очищая на ходу апельсин зубами, довольный, пошел к выходу.
Мы его запомнили. Теперь даже в темноте узнаем, даже со спины не ошибемся.
– Ну вот, – сказал Алешка. – Пошли домой, окна мыть.
Глава VII Ключи от подвала
Окна, конечно, нам не пришлось мыть. Окна и без нас сияли. Сияли так, будто они тоже радовались солнечному дню золотой осени.
Мама на кухне пила чай.
– Что так долго? – спросила она. – Очередь в прачечной?
– Как сказать… – среагировал Алешка. – Очередь не очень большая. Всего один какой-то старшина.
– У! – понимающе кивнула мама. – Сдавал в стирку сто чехлов для тысячи орудий, да?
– Почти. Полотенца.
– Для всей Российской армии? – спросила мама с хитрой улыбкой.
– И портянки, – засмеялся Алешка. – Для всей своей роты.
– Так, – мама погасила улыбку, поставила чашку в мойку. – Дружно берем пылесос, метелку для пыли – и вперед. Это вам не портянки в чистку сдавать.
– Сначала обедаем, – предупредил Алешка.
– Не заслужили еще. Пока я обед разогрею, вы как раз все закончите.
Как ни крутились – пришлось. И управились довольно быстро. Алешка, когда захочет, его не остановить. Вот только почему? Явно неспроста.
Обедал Алешка с той же скоростью, как и убирался. Я еле поспевал за ним.
– Мам, – сказал он с набитым ртом, – мы сейчас сбегаем в одно место, ладно?
– В какое? Если в парк… – мама поморщилась.
– В больницу.
Тут мама сразу же автоматически протянула руку к аптечке, за градусником. И нахмурилась:
– Добегался?
– Да мы хотим дядю Васю навестить. Он, мам, очень одинокий. Ему никто апельсины не носит.
Маме такая забота о каком-то дяде Васе понравилась.
– В холодильнике яблоки еще есть, – сказала мама. – Он сирота, что ли, этот дядя Вася?
– Одинокий мужчина. Как Карлсон. – Алешка встал. – Мы пошли. Дим, за мной! Мам, у нас клизма есть?
– У тебя проблемы? – опять встревожилась мама.
– Это не у меня.
– У одинокого Васи Карлсона?
– Долго объяснять, – сказал Алешка. – Это у одного химика.
Лучше бы он этого не говорил. При слове «химик» в маме проснулась профессиональная солидарность.
– Отнеси ему лучше эти слабительные таблетки. – Она начала копаться в аптечке. Нашла, рассмотрела. – Они, правда, два года как просрочены, но тем лучше. Быстрее подействуют.
Алешка, ни слова не говоря, забрал таблетки, сунул их в карман.
– И клизму давай, на всякий случай.
Мама опять покопалась в аптечке и нашла розовый резиновый мячик с пимпочкой.
Дядю Васю мы застали в коридоре. Он уже поправлялся. Сидел перед телевизором и смотрел рекламу. Там показывали надувную кровать.
– Вот бы мне такую, – сказал Вася. – Пришел – надул; сдул – ушел. Красота в быту, польза в жизни. – Он вдруг вскочил: – Это еще что!
По коридору, позвякивая бутылками, катил свою верную сумку дед. Васю теперь пришел навестить. Я от него уже уставать начал.
Дед остановился, снял свою шляпу и повесил ее на ручку сумки. На нас – ноль внимания.
– Вот, – сказал он Васе. – Доставил. На твоем участке собрал.
– И куда я их дену? – спросил Вася.
– Сдашь, когда поправишься. Нельзя, Василий, оставлять участок без присмотра. Сразу халявщики набегут. Потом не отвадишь. Уж я вчера Люську Косую гонял.
– Ну вот ей и отдай, – сказал Вася. – Потом разберемся.
– А эти чего тут делают, хулиганы? – наконец-то обратил на нас внимание дед. – Я их знаю.
– Мои друзья, – сказал Вася.
– Тоже бомжуют? – Голос деда заметно потеплел.
– Ага, – пробормотал Алешка. – Бомжуем. То в школу, то домой.
– Ладно, – дед нахлобучил шляпу. – Пойду Люську искать.
– Возле «ракушки» ее посмотри. Она в это время там кормится.
Дед прихватил сумку и зазвенел по коридору. А в самом конце его ткнул в кого-то пальцем и сказал:
– А я тебя узнал. Хулиган.
Вася улыбнулся:
– Забавный старик. Добрая душа. А вы чего примчались? Опять с апельсинами?
– Дядь Вась, – зашептал Алешка, – нам надо следственный эксперимент провести. С клизмой.
– Не надо мне клизмы! – Вася вскочил, замахал руками.
– Понарошку, – успокоил его Алешка. – Как бы, – вспомнил он вспомогательное словечко. – И достал из кармана клизму. – Вот такой у них был шприц?
Вася глянул:
– Похоже.
– Давайте так играть, – предложил Алешка. – Я – это Женя, вы – это Миха в халате, а Димка – это вы. Согласны?
Вася ошалело кивнул и признался:
– Кто да кто? Я не запомнил.
Алешка повторил. И спросил:
– Ваш сосед сейчас в палате?
– Нет, он на процедурах.
– Вот и хорошо. Я лягу на его кровать, будто я Женя. Вы возьмете клизму и постараетесь повторить все движения Михи. Как он укол делал в Женин нос. А Димка с вашей кровати будет наблюдать.
– На это согласен, – кивнул Вася. – А то я уж думал… Пошли, пока Артемича нет.
Только тут до меня дошло, что затеял Алешка. Мог бы и раньше объяснить.
…Следственный эксперимент прошел блестяще. Вот что я увидел в этом спектакле, который давали маленький Алешка и большой Вася.
Алешка лежит. Входит Вася. Алешка пытается приподняться. Вася запускает руку в карман пижамы, достает розовый мячик клизмы и подносит ее пимпочку к Алешкиному носу. И будто несколько раз сжимает клизму в кулаке. Полное впечатление, будто брызжет из нее что-то Алешке в нос…
Но тут дверь распахивается, и на пороге появляется сердитая медсестра.
– Это что такое? – грозно спрашивает она.
– Машенька, – испуганно пытается объяснить происходящее Вася. – Мы это… репертируем. – Он не успевает спрятать клизму в карман.
– Ах, вот как! Репетиция? Генеральная? Ребята – на выход! Больной Павлов – в процедурную!
– Зачем? – еще больше пугается Вася.
– Репетиция была? Была. Теперь спектакль будет. Марш!
Когда я рассказал Алешке о своих впечатлениях, он нисколько не удивился:
– Я так и думал, Дим. Никакого укола не было. У них, Дим, есть какой-то жуткий препарат. Понюхает его человек – и все! Теряет свою волю. И что ему скажут, то он и делает. Понял?
– Фантастика! – сказал я. Но согласился. – Я думаю, у них какой-то газ, вроде наркоза. Но не очень сильный. Человек становится вялым и сонным.
– Кто из нас прав, – сказал Алешка, – мы сегодня ночью узнаем.
– Чего?
– Сегодня ночью проберемся в школу и сделаем в подвале обыск. – И сразу же, чтобы подавить мое сопротивление, спросил ехидно:– Уже испугался? Старший брат…
Пробраться ночью в школу – это он плоховато придумал. Школа заперта, охранник спит рядом с входной дверью, на окнах первого этажа – непреодолимые решетки.
– Я все придумал, Дим! – стал хвалиться Алешка. – Это элементарно, Ватсон. Вспомни прошлое.
Я стал вспоминать.
– Ты только не углубляйся. В глубину веков.
Я много что вспомнил. Все наши добрые дела. Два или три. Алешка, видя, как я мучаюсь, великодушно подсказал:
– Позавчера, Дим, к папе наш участковый приходил. Вспомнил? А что он в прихожей, в углу, поставил?
– А! Дубинку резиновую.
– Точно. Только он, когда уходил, ее забыл.
– Почему? – не понял я.
– Потому что я ее в шкаф переставил. Чтоб под ногами не путалась.
– И что?
– А то, что она до сих пор там стоит.
Я никак не мог понять, как это в родную школу можно проникнуть ночью с помощью резиновой палки участкового? Которая к тому же стоит в стенном шкафу.
Оказалось – можно!
– Слушай, Дим! И запоминай, чтобы ничего не перепутать. Мы подходим к школе. Ты прячешься за углом. Я звоню в дверь. Охранник отпирает ее, высовывается. Я ему корчу такую поганую рожу, что он бросается ко мне. Я бегу вокруг школы. Ты в этот момент бежишь в школу и прячешься в раздевалке.
– А ты где прячешься?
– Я прячусь за гаражами. Охранник ругается и возвращается в школу. Запирает изнутри дверь и садится спать в кресло.
– Все?
– Нет, самое главное начинается. Как он заснет, ты подкрадываешься сзади и – бах! – дубинкой по башке.
– Не пойдет, – я отказался категорически. – Никого я бахать по башке дубинкой не буду.
– Дим! – Алешка азартно прижал руки к груди. – Дим! Его можно! Он знаешь какой вредный. Он вас-то, старших, не трогает. Он вас боится. А нас не боится. Он нам все время на входе подзатыльники дает. А иногда пинки. Ахни его как следует!
Ну… Это другое дело. Но все равно как-то мне это не нравится.
– А дальше все просто! – мечтал Алешка. – Отпираешь дверь, впускаешь меня. Снимаем ключи и идем в подвал. Делаем обыск, собираем доказательства. Годится?
Я замялся. Как-то все-таки не очень ловко бить спящего, пусть и плохого, человека по башке дубинкой. И тогда я предложил:
– Может, попроще сделаем, Лех? Возьмем термос с чаем…
– Термос? – Глаза у него стали от удивления больше блюдец. – Нет, Дим, дубинкой лучше, чем термосом. Да и жалко термос.
– Ты не так понял. Возьмем термос, бутерброды, булочки и спрячемся вечером в спортзале. А ночью потихоньку снимем ключи и проберемся в подвал.
Алешка поморщился.
– А по башке ему? – Уж как заманчиво. – Ну, ладно, в другой раз. Я согласен. – Он на секунду запнулся: – А что родителям скажем?
– Как всегда. Сережкин поможет.
Вечером в нашей квартире раздался запланированный звонок. На пороге стоял вежливый, солидный, краснощекий Сережкин.
– Здравствуйте, добрый вечер, можно к вам на минуточку?
– Привет, – сказала мама. – Выздоровел?
– Спасибо. Мое временное недомогание осталось в прошлом.
– Ну, заходи. Чай будешь?
– Спасибо. Я как раз зашел к вам со встречным предложением. Дело в том, что у моей мамы сегодня день рождения…
– Передай ей наши поздравления.
– Спасибо, она будет очень рада. – И Сережкин в тех же изысканных выражениях обрисовал ситуацию.
Мама пригласила, по случаю хорошей погоды, всех своих родных и близких на дачу – отпраздновать свой юбилей. А бедного Ванечку не взяли из-за опасения простуды.
– Но мама купила мне торт. И вы понимаете, если я его скушаю один, то у меня вместо горла заболит живот.
– И поэтому ты приглашаешь к себе друзей? – уточнила мама. – Я не возражаю.
– Мы – тоже, – сказал Алешка. – Дай нам только, на всякий случай, термос с чаем и какие-нибудь бутерброды. Вдруг мы засидимся.
– Ну, термос вам ни к чему… – начала было мама. – Нагреете чай на плите…
Тут нас выручил сообразительный Полковник-3:
– Извините, но моя мама в целях безопасности не позволяет мне пользоваться газовой плитой в отсутствие взрослых.
– Ну, раз так… – Мама пожала плечами и пошла на кухню.
– А дальше? – шепотом спросил Сережкин.
– Как получится, – беспечно отмахнулся Алешка. – А торт у тебя в самом деле есть?
– Увы! – Ваня широко развел руки.
– Ладно, – Алешка был великодушен. – Мы с тобой бутербродами поделимся.
– Вы лучше меня с собой возьмите.