– Но нам поменяли именно вторые души? – решил уточнить Павел.
– Конечно, вторые, я же говорил. Первые души нельзя вынуть, не убив человека. Даже духи этого не могут.
– То есть, вот здесь, – ткнул себя пальцем в грудь Павел, – по-прежнему сидит основная душа Полины, а там, – показал он на свое тело, – моя?
– Разумеется, – кивнул нойд.
– А как же сущности? Оболочка, содержимое и все такое, о чем вы говорили? Выходит, вы разглядели в нас все-таки не истинную сущность? Просто под одной упаковкой оказалась другая, которую вы и приняли за суть?
– Не будем заниматься софистикой, мой друг, – улыбнулся нойд. – Я увидел все, как есть. И много больше того, что я вам сказал. Но обращаюсь я именно ко вторым вашим душам, потому что именно они несут в себе разум. Вербально я могу общаться только с ними, а нам ведь сейчас нужно было именно поговорить, ведь так?
Павел кивнул и смущенно примолк. Переспорить одноногого философа ему все равно было не под силу, да это вовсе и не входило в его планы.
– Я попытаюсь помочь вам, – продолжил старый шаман. – Но сам вернуть ваши души на место я вряд ли смогу. Духи сильнее меня. На то они и духи. Я бы смог поговорить с ними, попытаться убедить, или хотя бы узнать, что двигало ими, когда они поступили с вами так. Но, боюсь, духи сейдов меня теперь к себе не допустят… А вот дух ручья… Остается надежда, что ему ведомы помыслы старших духов.
– Почему же вас не пустят к себе духи сейдов? – воскликнул Павел. – Вы что, обидели их? – Он сам же и усмехнулся над своим нелепым предположением, но Николай Викентьевич неожиданно сказал:
– Да, обидел. – Он снова хлопнул ладонью по деревяшке на месте правой ноги. – Пожалуй, пришло время и мне рассказать свою историю. Она поучительна. И, хоть и выставляет меня не в лучшем свете, но свои ошибки надо уметь признавать. Недаром покаянию в христианской религии придается столь важное значение. Покаюсь и я перед вами, а вы извлеките из моей исповеди урок.
– Велика цена для урока, – кивнул на деревяшку шамана Павел.
– Отнюдь, – покачал головой тот. – Это мне духи еще лишь пальчиком погрозили… В общем, слушайте. Вы ведь, конечно, знаете, что поселок наш получил свое имя от озера, возле которого и расположен. Кулозеро названо так по имени древнего могучего великана Куйлы. Его изображение – гигантское, семьдесят метров высотой – можно и сейчас увидеть на скале, на южном берегу озера. Куйлу считают еще духом озера. Может, так оно и есть, я с ним не общался. Только и само Кулозеро необычно. До прошлого века на том же, южном берегу, хоронили нойдов и старейшин сыйтов – общин, по-вашему. Так что для многих здешних саамов название Кулозера и загробного мира являлись синонимами. Даже рыбу ловить в этом озере можно было только один день в году. Но главное в том, что, как гласит легенда, передаваемая нойдами из уст в уста многие поколения, когда-то давным-давно здесь, в районе Кулозера, духи жили в материальном облике. Они были похожи на людей, но были огромного роста, выше трех метров. Они умели многое, природа подчинялась им полностью. Они знали тайну строения атома, использовали его энергию, умели летать – причем, не только по воздуху, но и между звезд…
– Гиперборейцы! – не выдержал Павел.
– Начитанный молодой человек, – усмехнулся нойд. – Да, современные ученые предполагают, что именно здесь находилась загадочная и могущественная цивилизация древних сверхлюдей-великанов Гиперборея. Именно сюда в двадцатых годах прошлого века была снаряжена экспедиция, которую, говорят, курировал сам Дзержинский. Ученым якобы удалось обнаружить недалеко от скалы с изображением Куйлы странный лаз, уходящий глубоко под землю. Но спуститься в него так никто и не смог – любого, кто подходил к нему близко, обуевал дикий страх, безотчетный ужас, который словно извергался из этого черного зева в земле. Говорят, ощущение было таким, словно с тебя сдирают кожу… Дальнейшая судьба участников экспедиции неизвестна. Как неизвестны и выводы, сделанные в Москве. Только экспедиций больше не было. Вероятно, было уже не до этого – коллективизация с индустриализацией, затем война… И лишь в начале девяностых интерес к Кулозеру и его загадкам вернулся. Из Москвы приехали пятеро. Не знаю уж, ученые то были или проходимцы. На последних они походили больше, но в души я им не заглядывал. Обратились же они за помощью ко мне. Я в то время камлал уже, что называется, легально. Москвичи попросили меня стать их проводником, помочь отыскать пещеру. Признаться, мне самому было любопытно, хоть по преданиям даже приближаться к тому месту строго запрещалось. И я решил спросить совета у духов. Духи ответили мне отказом. Точнее, вовсе не стали со мной об этом говорить. Но понимать это, конечно, надо было как отказ. Уж кому как не мне следовало это понять и не связываться с московскими «учеными». Но… мне посулили деньги. Большие. В то время и так-то жизнь была очень нелегкая, вы, наверное, не помните, подростками еще были. А у меня еще… с сыном проблема была… Не буду сейчас об этом, только деньги в ту пору мне ох как нужны были! Вот я и купился, повел москвичей к Куйле… Чтобы дойти туда, надо миновать перевал, по правую руку от которого и расположено то Святилище сейдов, куда вы так стремились вчера. И случилось так, что я на этом перевале… заблудился. Такого быть со мной просто не могло, я сразу понял, что это проделки духов. Но, как живой человек, поддался панике, метался, бегал, кричал. Мои спутники куда-то подевались, я не видел ни следов их, ни голосов не слышал… Почти сутки я выходил с перевала, сорвался с утеса, сломал ногу. Кость торчала наружу, потерял много крови. Но кровь я остановить сумел, а вот как идти дальше? И вот, сначала на одной ноге, потом и вовсе ползком, еще трое суток добирался до дому по лесу. Казалось, я знаю здешние места не хуже собственной квартиры. А не мог отыскать нужного направления! То ясно вижу, куда нужно двигаться, но только тронусь с места – а вокруг все чужое, незнакомое. Взывал к духам, просил прощения… Не знаю, наверное они и сжалились, только на четвертый день подобрали меня рыбаки, истощенного, полубезумного. В больнице провел остаток лета и осень. Это я-то, до тех пор врачей лишь у себя «на приеме» видавший! Но на сей раз сам себе помочь не смог. Силы таяли, ноге становилось все хуже. Началась гангрена. С ногой пришлось расстаться – видимо, духи посчитали это ценой за мое ослушание. И действительно, сразу после операции я быстро пошел на поправку. Заросла культя, силы восстанавливались буквально не по дням, а по часам! Вот только с духами сейдов и охраняемого ими озера я так больше и не смог общаться. Они отвернулись от меня. Вот такая история, ребята.
– Да уж… – вздохнула Полина. – Ни за что бы во все это не поверила, если бы сама не вляпалась… Счастья захотела! Вот дура!..
– А что же плохого в желании быть счастливой? – удивился Николай Викентьевич. – Только его надо творить самому, а не просить у кого-либо в виде подарка.
– Не верь, не бойся, не проси, – процитировала Полина.
– Ну, бояться и впрямь не стоит, просить – смотря что и смотря у кого, а вот верить… Верить всегда надо. И, в первую очередь, в себя.
– Ну, вот мы и просим вас, – сказал Павел. – Помогите нам, если можете.
– Постараюсь помочь, – поднялся из-за стола нойд. – Где мои верные кобдас и почень?
– Это еще что такое? – не удержался от вопроса Павел.
– А вот что, – усмехнулся Николай Викентьевич, вынимая из встроенной в стену кладовки большой бубен и широкий кожаный пояс. Бубен он отставил к стене, а пояс стал прилаживать на себя. – Это почень. Непременный, так сказать, атрибут при камлании.
Павел и Полина с любопытством разглядывали почень. Это был пояс из широкой полосы кожи, наружная сторона которого была обшита в длину суконными полосами трех цветов – желтого, красного и черного. В центре пояса одно над другим крепились три металлических кольца, справа и слева от них располагались по три ромба, вышитых бисером.
– А это, – поднял нойд бубен, – называется кобдас. – Он взял в другую руку колотушку, сделанную из оленьего рога, и ударил по туго натянутой коже: – Бум-м!..
Павел с Полиной невольно подались вперед, во все глаза разглядывая предмет, словно сошедший из кадров приключенческого фильма или со страниц романов Буссенара и Майн Рида. Бубен, он же кобдас, отличался немалым размером и правильной круглой формой. Обод его был деревянным и имел продольную рукоять в виде широкой пластины, закрепленной в прорезях обода. Поперек рукояти бубен укрепляла еще пара деревянных же стержней. Обтянут кобдас был потемневшей от времени кожей, скорее всего – оленьей. В центре кожаной обтяжки было изображено солнце, от которого отходили лучи, разделяющие поверхность бубна на три части, каждую из которых заполняли изображения фигурок людей, животных, рисунки загадочных мифологических существ.
– А это, – поднял нойд бубен, – называется кобдас. – Он взял в другую руку колотушку, сделанную из оленьего рога, и ударил по туго натянутой коже: – Бум-м!..
Павел с Полиной невольно подались вперед, во все глаза разглядывая предмет, словно сошедший из кадров приключенческого фильма или со страниц романов Буссенара и Майн Рида. Бубен, он же кобдас, отличался немалым размером и правильной круглой формой. Обод его был деревянным и имел продольную рукоять в виде широкой пластины, закрепленной в прорезях обода. Поперек рукояти бубен укрепляла еще пара деревянных же стержней. Обтянут кобдас был потемневшей от времени кожей, скорее всего – оленьей. В центре кожаной обтяжки было изображено солнце, от которого отходили лучи, разделяющие поверхность бубна на три части, каждую из которых заполняли изображения фигурок людей, животных, рисунки загадочных мифологических существ.
– Что означают эти три части? – спросил Павел, завороженный красотой магического инструмента.
– Согласно саамским верованиям, – ответил нойд, – Вселенная делится на Верхний, или небесный мир, населенный божествами, Средний, он же земной, где живут люди и звери, и Подземный, то есть загробный мир, где обитают души умерших и духи-покровители. А посредником между мирами и выступаю я!
Тут старый шаман задвигался вдруг легко и ритмично, заколотил в бубен, сначала редко и мерно, затем все чаще, с постоянно меняющимся, завораживающим ритмом. Нойд запел. Он пел на незнакомом Полине и Павлу языке, но перед их глазами неожиданно стали возникать образы.
– Он что, уже начал? – ойкнула Полина, но Павел не ответил. Он не мог отвести взгляда от нойда, который на его глазах превратился вдруг в большого белого оленя, правая задняя нога которого заканчивалась березовым суком. Олень раздул ноздри, покрутил ветвистой головой и поскакал вперед, во вьюжистую тьму полярной ночи. Павла ничуть не удивило то, что вместо летних трав землю покрывал теперь снег, разноцветно искрящийся от сполохов полярного сияния. Неожиданно снежная равнина оборвалась. Впереди не было ничего, кроме утыканного немигающими звездами ночного неба. Внизу было тоже небо – земля обрывалась тут бездонной пропастью. Но олень, задержавшись возле обрыва лишь на мгновение, бесстрашно прыгнул вниз.
Удивительным было то, что сам Павел при этом не двигался. Он словно смотрел фильм, но в то же самое время он наблюдал за происходящим не со стороны, он будто бы сам находился внутри этого фильма – ощущал зимний холод, чувствовал таянье колючих снежинок на щеках. Полина тоже была здесь, но – о, чудо! – это была именно Полина, в своем настоящем, женском обличье! Павел опустил глаза и увидел, что он одет в родную джинсовую куртку, которая вовсе не топорщилась на груди. Он провел ладонью по щекам – успела появиться и щетина. Неужели все позади?.. Неужели так просто? Хотя… Где же они теперь? Где дорога домой, где старый нойд?
Павел закрутил головой и понял, что они вместе с трехногим белым оленем по-прежнему падают со снежного обрыва в ночное небо. Впрочем, вряд ли это уже было небом. Звезды исчезли вместе с полярным сиянием. Внизу их поджидал один лишь мрак. Но вот среди этого мрака вспыхнула далекая звездочка. Всего одна, зато она становилась все больше и ярче. Вот уже стало понятно, что это не звезда, а пламя костра. Олень, а вместе с ним Павел и Полина поравнялись с костром, и их падение сразу же прекратилось.
Возле костра сидела и грела в его пламени худые костлявые руки женщина. Одного взгляда, брошенного на нее, Павлу оказалось достаточно, чтобы узнать старуху-лопарку, встреченную им в лесу. А этот костер он тоже видел уже, в своем видении-сне прошлой ночью.
Павел хотел шагнуть к старухе и потребовать немедленно прекратить эти дурацкие игры, вернуть их с Полиной домой. Но ноги перестали его слушаться, равно как и перестал подчиняться язык. Зато глаза продолжали все отчетливо видеть, а уши – слышать.
Саамка, похоже, не замечала их с Полиной, а может и нарочно не обращала внимания. Она смотрела на белого оленя и качала седой головой в красной шамшуре, повязанной платком:
– Ай-яй-яй! Приперся таки, безногий нойд!.. И кто тебя звал? Ты же знаешь, что сейды не станут с тобой разговаривать.
– А ты? Станешь?
– А что я!.. Я – старая женщина. Ничего уже не помню, не знаю, не ведаю…
– Не прибедняйся, – сказал олень, стукнув передним копытом о землю. – Все ты знаешь и помнишь. Да и не женщина ты, так что стареть не умеешь.
– Ну, хорошо, что тебе надо? – проскрипела старуха.
– Ты знаешь, что. Помоги ребятам.
– Парню, что захотел легкой жизни и девчонке, мечтающей о счастье?
– Да, им. Видишь, все ты знаешь.
– А я им пыталась помочь. Они не послушались.
– Поменяла им души не ты?
– Конечно, не я. Это сделали сейды. И правильно, очень правильно! Теперь Павел знает, что «легкой жизни» не бывает, а Полина – что счастье нельзя получить в дар.
– Да, они знают. Но им от этого не легче. Надо помочь им, дух ручья! Ты же видишь, они – половинки единого целого. Это такая редкость, чтобы половинки нашли друг друга!
– Вот именно, редкость. Думаешь, это простая случайность? А что, если сейды как раз и помогли им найти друг друга? Теперь им осталась самая малость – суметь отыскать самих себя. И это я им тоже уже говорила.
– А если без загадок?
– Ты поглупел, старый нойд! – внезапно рассердилась лопарка. – Не ты ли рассказывал им только что о двух душах, об истинной сути человека, его основе? Пусть ищут в себе ее, пусть слушают свое глупое сердце!.. Они уже любят, но не могут это понять, они уже счастливы, а все еще блуждают в потемках…
Старая саамка взмахнула рукавом с затейливым орнаментом, и ночь сразу сменилась днем, погас костер, вместо белого оленя перед Полиной и Павлом стоял одноногий седовласый шаман с лучистыми молодыми глазами, опустив к полу кобдас и колотушку из оленьего рога.
– Ого! – выдавила Полина. – Здорово!.. А я думала, вы в костюм наряжаться станете, мухоморы есть…
Нойд рассмеялся.
– Мухоморы? Что ж, едали и мухоморы. Только у меня теперь желудок слабый, годы не те. Но и чай мы не совсем простой пили. А костюм… Нет у саамских нойдов каких-то специальных костюмов. Костюмы всякие, маски – это театр, работа на публику. Настоящему нойду кобдаса и поченя достаточно. Даже одного поченя. Но без бубна вам бы трудней было души освободить.
– А почему мы там двигаться не могли? – спросил Павел. – И почему вы были в виде оленя?
– А для чего вам было двигаться? Я вам оставил глаза и уши, этого вполне хватило, разве не так? А сайва сароа – священный олень – это тот, в кого воплощается душа нойда в его странствиях между мирами. – Шаман помолчал, снял пояс, убрал его вместе с бубном в кладовку и повернулся к ребятам: – Ну что, вопросы есть еще?
Павел, который с сожалением убедился уже, что вновь находится в женском теле, скользнув смущенным взглядом по напрягшейся фигуре Полины, сказал:
– Даже не знаю. Ерунду какую-то старуха опять наговорила…
Полина неожиданно вспыхнула и резко отвернулась. Николай Викентьевич заметил это и одними глазами улыбнулся:
– Не все так считают, как я погляжу. И ты тоже не горячись. Спокойно ее слова обдумай. Я-то все понял, что она хотела сказать. Только если разжую и в рот вам положу – толку мало будет.
В воздухе повисла напряженная неловкость. Полина первой поняла, что настало время прощаться.
– Спасибо вам, Николай Викентьевич, – сказала она. – Вы просто замечательный человек! Я таких еще не встречала никогда. И за чай вам спасибо, и за варенье.
– Кстати, возьмите-ка баночку! – шустро заковылял на кухню старик и вернулся с литровой банкой золотой, словно мед, морошки.
Полина приняла гостинец, Павлу Николай Викентьевич пожал руку, а когда ребята уже ступили за порог, сказал:
– Вы мне позвоните завтра! – и назвал номер телефона.
– Позвоним, – кивнул Павел. – Вы – наша последняя надежда…
– Неужели ты ничего не понял? – горестно покачал головой нойд. – Все уже и так в ваших руках.
6
Домой они вернулись, когда уже начинало смеркаться. При выезде из Кулозера с ясного, густого предвечерней синью неба, доносились приглушенные раскаты грома. Видимо, предсказанию старого шамана ближе к ночи суждено было сбыться. Но в свой город они успели прибыть до дождя.
Полина остановила машину возле своего подъезда. Павел вышел, неловко потоптался и медленно направился к стоявшей поодаль красной «семерке».
– Ты куда? – хрипло бросила вслед Полина.
– Домой, – пожал плечами остановившийся Павел.
– Не глупи.
– В каком смысле?
– Сам не знаешь, в каком? – разозлилась Полина. – Что мы теперь по отдельности делать будем? А завтра на работу еще… Надо ведь что-то придумать.