Своим родителям и сестре Григория, Наташе, Анна за последний год не прислала ни одной семейной фотографии. Маме и папе потому, что хотела приехать в Москву и «живьем» порадовать своим здоровьем, а Наташе с Павлом потому, что Григорий старел на глазах.
У него появились две крайне вредные привычки — он стал пить и ревновать. Анна старалась не читать нотаций мужу по поводу запоев, в Топи большая часть мужчин страдала этим российским недугом, а ревность поначалу ей льстила. Ее никогда и никто не ревновал. Некому было и не к кому. Она знала о своей невиновности, и страстные обвинения Григория ее просто развлекали. Особенно ей нравились сцены раскаяния и примирения, секс после них отличался остротой и, как шутил Гриша, разнузданностью.
В своем образовании Аня выработала стройную систему. Понедельник отдавался биологии, вторник — физике, среда — химии, четверг — иностранным языкам, пятница была спортивной, а суббота — семейным днем. Анна готовила королевские обеды, и в их дом заваливалось человек по десять. В воскресенье Аня лежала в кровати и «ленилась».
К ней в подруги набивались все тридцать женщин поселка, но Анна близко дружила только с двумя — с Аринай и Татьяной, но видела их редко, поскольку большую часть времени проводила в Зоне. А там самым близким человеком стала Ольга.
Ольга, загруженная работой, просиживала в геологической лаборатории по десять часов. Вечером, если не было занятий с Анной, она ложилась в своей комнате и тупо смотрела телевизор, наливаясь разбавленным спиртом, который ей разрешал брать из лаборатории Гена. Во время выпивки Ольга становилась веселее. Главное было — вовремя отследить момент, после которого она становилась агрессивной, лезла в драку или доставала Лёнчика придирками.
Лёнчик, давно переехавший в ее подземный «жилой номер гостиничного типа», ужинал, отбирал спирт и ложился рядом, просматривая очередную брошюру по проблемам крови. Он злился, когда Ольга через пять минут после секса засыпала, прислонившись к нему. Она слабела. При метре восемьдесят роста она стала весить пятьдесят килограммов и походила на мумию с живыми глазами. А Лёнчик здоровел, несмотря на то что каждый день у него брали по двадцать кубиков крови.
Весной Ольга стала сдавать на глазах. Началось облысение, общая слабость. Пальцы рук почти постоянно мелко тряслись, и появились симптомы склероза. Не давало умереть только ежедневное внутривенное введение крови Лёнчика. Нужно было увеличивать дозы, а лучше сделать полное переливание, но вмешался Аристарх. Порция крови Лёнчика делилась на две части, первая половина распределялась между ним и Ольгой, вторая уходила в хранилище для экстренных случаев. Аристарх вычеркнул Ольгу из списков получателей целебной доли, увеличив собственную дозу. Лёнчик молчаливо согласился.
Ольгу не поместили в виварий подземного бункера, ее организм ценности для Аристарха не представлял.
В том году генерал переложил на Григория все полномочия по добыче и частичной переработке руды, а сам полностью переключился на своих подопечных в бункере. Его коллекция разрослась до семи особей. Все, что выделялось из организмов подопытных, Аристарх отправлял в Японию.
Аристарх и Гена знали об опытах с омоложением во всем мире. Некоторые лаборатории существовали официально, большинство работало нелегально. Появившееся в той же Японии лекарство, стоившее баснословных денег, они закупили в большом количестве и исследовали по всем параметрам. Японская вытяжка была сделана на основе той, что производили в Топи, но была лучше. Сама по себе вытяжка не могла долго храниться даже в замороженном виде, она была нестабильна.
Расшифровать до конца состав и технологию производства ему не удавалось. А такое лекарство не только деньги. Это власть! Гена уже и название придумал — «Эйдос», философский термин, обозначающий способ организации объекта. Такое лекарство действительно «организовывало» организм на самоомоложение.
Следующим этапом было изучение регенерации. У одного пациента был отрезан палец на руке, у второго мочка уха, у третьего удалены две трети части печени.
Мочка уха отросла, печень регенерировалась в рекордно короткие сроки, палец не вырос.
Пациента, у которого после годичного пребывания в бункере интеллект атрофировался полностью, решено было разъять на органы.
Геннадий сделал запрос на пересадку органов. Предложений на каждый орган было от двенадцати штук до двадцати тысяч.
Через три дня тело бывшего заключенного, переродившееся за год в абсолютно здоровую, но безмозглую «тушку», расфасовали в десять контейнеров и отправили вертолетом в Японию. Там и денег больше предлагали, и лететь было ближе.
Через две недели стало понятно, что ни один орган не был отторгнут, а общее состояние больных улучшилось.
Аристарху предложили за следующего пациента миллион. Генерал запросил два, и ему заплатили.
Из Зоны Топь продали еще двух пациентов, и на этом расфасовку органов на время прекратили.
В мае Ольга уже не работала в лаборатории. Лён— чик выгнал ее из «номера», и она жила на медицинской койке, в медблоке.
Иногда Ольга ходила по коридорам и пела «Вот кто-то с горочки спустился…» и приставала к санитарам, то выпрашивая спирт, а то с сексуальными домогательствами. Спирт ей давали, от постельных утех с «мумией» отказывались. Иногда она пыталась ловить мышей, но Гена ей запретил. В медблоке не то что мышь, муравей не мог выжить.
Однажды утром Анна не нашла Ольгу. Настроив себя на позитив, она по привычке не детской, а генетической, возрожденной телевидением и модой на религию, перекрестилась и пришла к Лёнчику в кабинет, который ему выделили по личному распоряжению Аристарха.
В кабинете, обставленном новой мебелью, особо ценными был компьютер последнего поколения и высокие витрины-холодильники с пробирками крови всех ныне живущих в Зоне Топь.
Наклонившись к электронному микроскопу, Лён— чик капнул из пробирки на предметное стекло кровь заключенного из новой партии. Тут же в правом углу начали появляться цифры анализа.
Аня встала в дверях.
— Где Ольга?
Лёнчик, не отрываясь от микроскопа, отмахнулся от вопроса.
— Не мешай, работы много.
Анна подошла ближе к столу. В прозрачном боксе рядами стояли пробирки и прямоугольники предметных стекол с анализами крови, обязательными для сегодняшнего исследования.
— Лёнчик, я понимаю, что с Ольгой сейчас трудно общаться, но пока Аристарх раздумывает — спасать ее или оставить, как есть, я буду за ней ухаживать… Где она?
Разогнувшись от микроскопа, Лёнчик равнодушно посмотрел на Анну.
— Не ищи. Ночью ей стало плохо, ко мне приплелась жаловаться. Я решил, что хватит ей мучиться, и позвонил Аристарху, разрешение спросил. Он разрешил.
Анна, моментально отупевшая от непонятного разговора, следила за сильными, атлетическими руками Лёнчика. Он ввел фамилию исследуемого пациента и стукнул по клавише «энтер», данные из микроскопа автоматически перенеслись в компьютер.
— Что он разрешил? — не желая понимать, переспросила Аня.
— Разобраться с Ольгой. Я сам сделал укол. — Лёнчик привычно вскрыл очередную пробирку, капнул кровь на предметное стекло и поместил под микроскоп. — Она мне была благодарна, даже улыбалась.
Анна уже все поняла, но продолжала спрашивать.
— И где она?
Лёнчик посмотрел на Анну с удивлением.
— Дура, что ли? Где и все после крематория. В брикете с удобрениями.
Лёнчик склонился над микроскопом.
Постояв в тишине секунд десять, Анна медленно взяла со стола тяжелую папку с металлическими уголками и, развернувшись всем телом, размахнулась и ударила Лёнчика в лицо. Брызнула кровь из рассеченной брови и вспоротой щеки.
Лёнчик вскочил и одним ударом откинул Анну к двери, разбрызгивая кровь по стенам. Не желая продолжать драку, Анна выскочила из кабинета и побежала по коридорам в кабинет Григория.
Анна проплакала рядом с мужем весь день.
К обеду раны на лице Лёнчика затянулись, через два дня шрамы исчезли.
Отношения с алкоголем у Григория становились все теснее и теснее. Геннадий, тоже любящий вечерком пропустить рюмку граммов на сто пятьдесят, а в праздники упиться «в зюзю», на ежедневные пьянки до состояния «морда в салат» смотрел неодобрительно. Составить компанию соглашался не чаще одного раза в десять дней, но очень точно чувствовал, когда Григория «припирало» и была необходима медицинская помощь.
В аккурат перед этим моментом Григорий становился неуправляем и неприятен в общении. Зная за собой это свойство, он в дни особо жестоких запоев не показывался Анне на глаза, домой не приезжал совсем, прятался в Зоне.
Анна от теоретической части обучения перешла к практической и выпросила свободное помещение под лабораторию. Она проводила опыты с растениями, помещая их в различные отсеки с разными уровнями радиации и климатическими условиями. Ей за очень приличные деньги переслали семенной материал из Тимирязевки. Аристарх решил, что исследования, до которых у них с Геннадием не доходили руки, в связи с огромным объемом работы с «живым материалом», будут только на пользу. Поэтому ни с финансированием, ни со спецоборудованием у Анны проблем не возникало.
В один из страшно похмельных, напряженных для Григория дней к Анне в лабораторию пришел Геннадий. Встав за спиной Ани, он погладил ее по голове.
— Анна, его пора под капельницу, мы вчера договорились, а он не явился.
Анна рассаживала по минеральным кубикам-кашпо очередную сотню рассады бобовых, но тут же отложила брикет с почвой.
— Да как же, Гена, я его найду? Он от меня и вчера, и сегодня прячется. Я же в Зону разработок пропуска не имею. А свои, охранники, его не выдадут, он на работе-то держится, руководит.
— Ситуация хреновая. — Геннадий потрогал полуметровый ус растения, на котором не должно быть острого щупа, но он был. — Ничего себе, ты монстров растишь. Так вот, охранники не знают, где их шеф. А ты как-то мне говорила, что на Григория у тебя компас, чувствуешь, где он находится в любой момент.
Анна задумалась, сосредоточилась.
— Он в секторе бараков.
— Найди. — Геннадий щелкнул по щупу зеленого горошка, щуп возмущенно скрутился. — Твой пропуск оформлен на проходной. Грише необходима медицинская помощь.
Пройдя через проходную, Анна, чувствуя заинтересованные взгляды охранников в спину, уверенно пошла к баракам. Она принципиально не носила брюки и военную форму, как почти все женщины в поселке. Сейчас на ней было светло-зеленое трикотажное свободное платье с небольшим декольте и юбкой ниже колен. Но даже такое платье выглядело вызовом несвободе Зоны.
— Эй, Аня, туда одной нельзя!
Анна оглянулась. Эдик, которого Григорий звал по номеру, «двадцать второй», бежал за ней.
— Им же терять нечего, они все смертники!
Выставив вперед руку, Анна, остановила охранника.
— Эдик, не торопись. Если он и от вас решил спрятаться, то дело совсем плохо. Увидит тебя и в какую-нибудь дыру забьется, а ему помощь нужна. У меня рация, которую на КПП выдали, и я знаю, где находится «тревожная кнопка».
Эдик остановился и отдал ей честь. Анна улыбнулась и пошла дальше, к баракам.
Трое заключенных, бродивших в серых линялых робах по территории, испуганно посмотрели на Анну и шарахнулись в ближайший барак.
Примерно зная расписание выхода рабочих в шахту, Анна просчитала, что один из бараков пуст, в другом рабочие спят, а в третьем и четвертом они отдыхают, готовясь то ли ко сну, то ли к спуску в шахту.
Гриша, по ее ощущению, должен быть за крайним бараком, ближе к сектору отдыха, где стояли лавочки и красовались клумбы. На них высаживали забракованные в ее лаборатории цветы.
Анна шла вдоль стены барака и вытягивала шею, пытаясь узнать того, кто спал в нескошенной траве за клумбой. Она даже прибавила шаг, прокручивая в голове ругательный текст невнимательным охранникам, когда ей наперерез метнулся невысокий мужчина в темно-серой зэковской робе.
Что в этот момент происходило, Анна помнила отдельными кадрами. Первый кадр — человек кинулся ей наперерез. Второй кадр — мужские руки со вздувшимися венами обхватили ее ноги. Третий кадр — она летит к приближающейся земле, не успевая защитить лицо. Четвертый кадр — она лежит на боку, на заасфальтированной кривой дорожке и на нее сверху падает мужчина… вернее, безумно мерзкое существо.
Только здесь включились тактильные органы. Правое плечо ломило от падения, правую щеку саднило от «проезда» по шершавому асфальту, правое бедро онемело от удара о жесткую поверхность.
Кадр пятый — неровный треск разрываемой трикотажной ткани. Руки «особи» рвут платье на груди. Особь — мужчина, пожилой, плохо выбрит, отвратительно пахнет изо рта, разит больным потом. Мужичок небольшого роста, плотный, глаза под густыми, белесыми от седины бровями, нечеловечески алчны.
— Ах ты, сучка сладкая, попалась! Убьют меня теперь, зато глумиться буду, пока не остановят.
Кадр шестой — она хлыстом выбрасывает левую, свободную от падения руку, слева направо, по ненавистному лицу. Пальцы фиксируются на глазах напавшего и делают нажим за те доли секунды, пока мужчина не сбрасывает ее ослабевшую руку жестким встречным ударом в лицо.
Кадр седьмой — напавший падает и верещит недорезанным хряком. Он орет, держась за глаза. Приближается Эдик, за которым бегут еще четверо охранников. Анна видит, как над ней склоняется Эдик, один из охранников ударом ботинка откидывает мужскую особь в сторону, а трое других охранников пролетают дальше, вытаскивая из травы Григория.
Напавший зэк безостановочно голосит.
Анна не выколола садисту глаза, но сильно повредила. Аристарх не разрешил его уничтожение и поместил в свой подземный исследовательский виварий.
Нелюдь мужского пола, напавший на Анну, был осужден за серийные убийства. Он не был маньяком и совершил первое преступление из-за денег. Затем, как он утверждал, вынужден был убирать свидетелей, одного за другим. Четырех человек.
Судьи решили психушкой его не обнадеживать и дали пожизненное.
Анну он видел несколько раз через зазор в проеме ворот между научной и рабочей частями Зоны. Когда увидел жену начальника, идущую к баракам, его «переклинило», и он решил, зная, что жизни ему осталось не больше полугода, в последний раз попользоваться женским телом, а если повезет, то и помучить.
Геннадий зверел, отчитывая за невнимательность охранников, а больше себя за невольную провокацию проявлений особых свойств Анны.
Гриша, очнувшись под капельницей, узнав о происшедшем, не пил полгода.
Гена спрятал первичные и последние анализы Анны, стер в компьютере данные. Не помогло, Аристарх решил заняться Анной вплотную. Он велел привезти Аню лично ему, но вместо Ани к нему пришли Григорий и Геннадий. Гриша сел напротив академика, не дожидаясь приглашения.
— Аристарх Кириллович, вы мой начальник, вы хозяин Зоны. Но вы не мой и не Анин хозяин. Не надо проводить над ней никаких опытов. Она живой человек и не заключенная. Оставьте ее в покое.
— Я согласен с Гришей, — вступил в разговор Гена. — Не нужно трогать Анну, она ни в чем не виновата, ей просто повезло оказаться в нужном месте.
Начальник охраны и главный врач вышли, оставив Аристарха в недоумении. Ему впервые за двадцать лет не просто не подчинились, но и противодействовали.
Он решил пока не напрягать обстановку, он решил выждать.
* * *Артема гнал вперед азарт. Он поверил предупреждению Лёнчика об опасности, исходящей от его скорой добычи… но — не до конца. Сам Артем, между прочим, не пальцем деланный, понимает, что к чему. Не хочет Лёнчик, чтобы он этой Анечкой попользовался. Надо же — совсем не трогать! А между прочим, договора о сексуальных вариантах не было совсем, а все что не запрещено — разрешено.
В адресе, написанном Лёнчиком, значилось — площадь Победы, дом один, дальше квартира и этаж. Артем не успел спросить, кто из родственников Анны там живет, но в любом случае проживать в сталинском доме по такому адресу — круто.
Новую машину Артем поставил на платную стоянку недалеко от Поклонной горы, нужный адрес нашел сразу. Прохаживаясь у соседнего подъезда, расположенного под прямым углом к Аниному подъезду и поэтому удобного для наблюдения, он настроился на долгое ожидание. Когда через пятнадцать минут во двор въехал джип «Мерседес» и из него вышла девушка в розовых шортах на бедрах и в легкомысленной футболке с голыми плечами, он глазам своим не поверил. Анна оказалась моложе и красивее, чем на фотографии. «Мерседес» тут же уехал.
Анна, подойдя к железной двери подъезда, остановилась. Артем понял: она не знает кода. А если не знает, значит, родственники дальние, и она там пробудет недолго. Идти за машиной не стоит, решил Артем, и сел на лавочку у соседнего подъезда.