Толик повертел в руках бумажку с телефоном, потом сложил ее в несколько раз, придав ей размер почтовой марки, и сунул в самый дальний, редко используемый карман. Нужно будет – достанет. Нет – так и пускай себе лежит. Аньке он тоже ничего говорить не станет. Если она в курсе Милочкиных телодвижений, то выдаст себя тут же. Молчать, а тем более долго, Анна не могла. Если она не в курсе, то тем более не стоит суетиться. Все как-нибудь само рассосется.
Не рассосалось!
Анька была в курсе. И, кажется, она тропу по его дому протоптала пятками, снуя туда-сюда, его ожидаючи.
– Звонил?! – набросилась она на Толика с вопросом, стоило ему войти в дом и запереть за собой дверь.
– Кому? – поинтересовался он равнодушно, а внутри противно заныло от предчувствия сложного неприятного разговора.
– Как – кому?! – Красивое Анькино лицо побелело, сделавшись похожим на маску гейши. – Тебе секретарша номер телефонный отдала?
– Отдала. И что?
Анохин стащил ботинки, задвинул их под полку, снял куртку, повесил не на привычное место, оно было занято ее плащом, а рядом. Почему-то это его задело.
– Как – что, Толя?! Ты обещал!!! – По мучнисто-белому лицу его подружки побежали резвые слезки. – Ты обещал найти мерзавца!!!
– Обещал, не отрицаю. Но я просто уверен, что номер телефона мерзавцу не принадлежит.
Он в самом деле так думал.
– А кому он принадлежит?! – всплеснула Анна руками, будто крыльями.
Стало быть, Людка рассказала ей не все, понял он тут же. Но ему-то молчать особой нужды нет. Лишний раз напомнит Анне, что не все то золото, что блестит. А она ведь в молодости на блеск Юркиных ухаживаний и обещаний попалась. А как еще? Цветочки, цепочки, брелочки. Вот он представит ей его в истинном свете – и с уголовничками водился, и у секретарши время коротал.
Взял и рассказал.
– Ты врешь! – сорвалась Анна на крик, зачем-то ударила его по щеке и на полчаса заперлась в ванной.
Она там то включала воду, то громко сморкалась и плакала, то снова вода лилась. Анохин не мешал. Знал прекрасно, что такое невнимание с его стороны ее минут через десять заденет. Потом озаботит, а потом она выйдет из ванной без истерики.
Пока она отсутствовала, он поужинал тем, что нашел в холодильнике, сварил себе кофе, потом выбрался на лоджию и, кутаясь в старый пиджак, дежуривший там всегда на гвозде, выпил бокал неразбавленного забористого виски.
Пока он пил, ни о чем таком не думал. Вообще ни о чем.
Ни об Анне, свалившейся на его голову как-то уж слишком стремительно. Нет, он хотел, конечно же, быть с ней вместе, но так серьезно, с переездом – когда-нибудь потом. И не при таких трагических обстоятельствах, когда он вынужден ее постоянно утешать. Это напрягало.
Он о ней теперь не думал.
Не думал и о Юрке, умершем такой страшной, мучительной смертью. Не ругал его за подлость, толкнувшую его затевать грязные игры за спиной партнера. Не укорял в связях с криминалитетом, что могло поставить под удар не только его одного, а всех их вместе.
Ничто не затуманивало в тот момент его сознания, кроме крепкого напитка. Он потягивал его с наслаждением и рассеянно рассматривал улицу под балконом.
Улица стремительно избавлялась от зимы, растапливала сугробы, гнала всю воду по стокам. Скоро зашаркают по ней метлы и скребки, сгребая в кучки песок, щепки и прочий зимний мусор. Скоро припудрят известью стволы деревьев. Высадят в клумбы какие-нибудь петуньи и бархотки, которые, если честно, Анохину не особо нравились. Он считал их несолидными и простоватыми. Но петуньи были все же предпочтительнее бурьяна, поэтому он их терпел. И даже делал замечания, если на его глазах кто-нибудь в их дворе на них решал покуситься.
Весна… Шумная, яркая, пыльная, душистая. Он любил весну. Всегда ждал ее наступления.
«Страшно, наверное, умирать весной», – вдруг подумал Толик и поморщился. Вот он и вспомнил снова про Юрку, хотя и не хотел. Но точно так же, как не хотел он о нем думать, так же он не хотел и его смерти. Она ему была ни к чему. Тем более такая ужасная! Конечно, за это должен кто-то ответить. И не кто-то, а то самое чудовище, которое сотворило с Юркой подобное. Вот только как его отыскать? Не звонить же в самом деле по тому номеру, бумажку с которым он сложил в маленький прямоугольничек, размером в почтовую марку, и спрятал в карман. Нет, надо как-то издалека, на цыпочках.
– Алле, Валек, здорово! Как дела?
Анохин вылил в себя последний глоток виски, поставил толстостенный широкий стакан на подоконник, высунулся с лоджии наружу, втянул прохладный сочный воздух.
– Ты звонишь мне первый раз за полтора года, чтобы спросить, как дела? – хмыкнул недовольно бывший начальник их службы безопасности, которого они сократили вместе с его службой.
– Нет, я по делу, Валек.
– Мои и твои дела закончились вместе с записью в трудовой. – Валек выругался. – Что-то еще?
– Стоп, погоди, не кипятись! – забеспокоился Толик, поняв, что он сейчас бросит трубку. – Это твои и Юркины дела закончились! Ты же помнишь, что я был против того, чтобы разгоняли твою службу. Это Юрка настаивал. Считал, что…
– Что мы даром хлеб свой жрем? – закончил за него Валек. – Не тушуйся, Толя, я все знаю. Я хоть и бывший, но все же особист. А Юра твой… Хоть о покойниках или хорошо, или ничего, но… Ладно, проехали. Что он там учудил после нашего увольнения? Да, вспомнил, он стал пользоваться услугами охранной службы. Ох, как они ему послужили! Слышал, слышал… Авторитетные ребята!
– Уже в курсе? – сник Анохин.
Он-то планировал приврать что-нибудь, чтобы пробить по номеру телефона адрес криминального Юркиного знакомого. Посмотреть за ним, понаблюдать. Понять издали, что дядю связывало с пухлощеким бизнесменом.
– А то! – присвистнул Валек. – Весь город в курсе.
– В курсе чего? – напрягся Анохин.
Тут же он услышал, как загремела, открываясь, дверь ванной, Анна вышла наружу. При ней он не хотел вообще ничего обсуждать. Он бы сейчас с куда большей охотой ее в койку затащил.
– В курсе того, что твой дружок с охраной под раздачу маньяка попал.
– Маньяка? Почему маньяка?!
Внутри снова все потянуло и болезненно задергалось. Какой еще, к чертям, маньяк?! Из-за дома же все дела! Только из-за дома проклятого!
– Так бродит чудовище какое-то по городу. Вспарывает животы кому придется. Вот и Юрец попал, Стахов.
– А-аа, а еще кто попал?
– Еще охрана ваша доблестная. А до этого еще кто-то, двое или трое уже на счету у этого живодера.
– Ничего себе! – Анохин машинально схватил пустой стакан и перевернул его с сожалением, пара дополнительных глотков ему бы сейчас не помешала. – А мы думали, что это из-за бизнеса. Что это что-то личное и…
– Ничего личного, Толя. Просто Юрец попал не в то место не в то время. Он и пара его придурков, которых он повсюду таскал за собой.
Анохин вообще ничего не понимал! Почему полицейские, страстно желающие докопаться до истины, промолчали про серийного маньяка?! Почему рылись в их документах, якобы стараясь выйти на след? Говорили без конца то с ним, то с Анькой, то с Милкой. Трепали каждого сотрудника в их офисе, а вдруг что-то кто-то да видел? Может, хоть когда-нибудь что-то да показалось странным?! Вот уроды, а! Тут же серия! Юрка просто попал. И дом этот вшивый ни при чем. Там нет никакого убийцы. Там девка живет одна, и все. Она не может быть при делах.
– Сколько денег? – решил он все же довести свою затею до конца, какой бы нелепой она ему теперь ни казалась. – Ты не мог бы мне пробить одного дядю по номеру телефона?
– Чё денег? – поинтересовался сразу Валек голосом базарного торговца.
– А сколько сочтешь нужным, столько и дам.
Анохин решил не скупиться. Он и правда считал себя немного виноватым перед Валентином и его службой, работавшими, между прочим, на совесть. И чего Юрка на них взъелся? Может, еще тогда затеял возню против друга своего – Толи Анохина, а Валентин мог ему помешать? Да запросто!
– Ладно. Идет. Диктуй номер.
Пришлось галопом лететь в прихожую, рыться в самом дальнем кармане куртки, доставать крохотный бумажный прямоугольник, разворачивать и диктовать. Анька ему на дороге не встретилась. Затаилась где-то. А может, наревелась от души и задремала.
– Записал? – спросил Толик, продиктовав номер.
– Записал, – буркнул Валек тоном, дающим понять, что он эту работу делает из интереса, до подачек он не охоч. – Что за дядя?
– Потом скажу. Ты пробей.
– Точно скажешь?
– Ну!
– Смотри только не подставь меня, Толя. А то оторвут башку за мой интерес.
Оторвать могли не только башку, но об этом Анохин промолчал. Пообещал, что к дяде у него всего лишь пара вопросов, не более. Соврал, что это никак не связано с Юркиной смертью. Просто надо найти человека, который как в воду канул. И все.
– И все? – недоверчиво хмыкнул Валек перед тем, как проститься.
– И все…
Толик дал отбой.
– И все…
Толик дал отбой.
Аньку он нашел в кровати, завернутую в одеяло по самые брови. Она ровно дышала, но точно не спала. Кончики ее ресниц предательски подрагивали.
– Эй, ты чего? – Он улегся рядом, качнул ее за плечо. – Э-ээй, Ань, посмотри на меня.
Анька всхлипнула и приоткрыла глазки.
– Вот умница, – похвалил ее Анохин и пододвинулся, прижался теснее. – Как ты?
– Нормально, – пискнула она. – А кому ты звонил? Вальке?
– Подслушивала? – Он прищурился с шутливой подозрительностью. Шлепнул ее по попе. – Ай-ай-ай, как не стыдно!
– Ничего я не подслушивала, – возмутилась Анька громким шепотом и тоже пододвинулась поближе, задышала ему в лицо. – Просто ты так орал… Выпил?
– Ага. Немного. – Он тронул губами ее носик, щеку, полез к губам. – Чтобы немного расслабиться.
– Алкаш, – вздохнула она шумно и охотно ответила на его поцелуй. Потом откинулась назад, взглянула на него потемневшими глазами, заблестевшими так, что у Анохина все, что ниже пояса, судорогой свело, даже коленки. – Он поможет?
– Ага! – Толик начал рыться в одеяле, пытаясь добраться до нее. Добрался. Рука наткнулась на ее голое плечо, потом ниже, ниже, он чуть не задохнулся. – Анька! Ты голенькая!!!
– Ага! – в тон ему ответила она и тихо рассмеялась. – Сволочи мы с тобой, Анохин!
– Почему?! – Он, судорожно суетясь, стягивал с себя штаны и рубашку.
– Юрка… Юрка погиб, а мы с тобой… – Ее голос начал срываться и гаснуть, срываясь на стон. – Сволочи…
– Мы, может, это выстрадали, Анюта. – Он наклонился над ней. Впился ртом ей в шею. Застонал. – Мы это заслужили!
– Заслужили его смерть. Звучит жутковато. – Она зажмурилась, откинула голову назад, изогнулась, принимая его. Зашептала, зашептала горячо и быстро: – Да, да, да, так… Так… О боже, какие же мы сволочи с тобой, Анохин…
Утро началось суматошно – они с Анькой проспали. Полночи прокувыркались в постели, проговорили, и как результат – не услышали будильников. Ни она свой, ни он. Носились потом по квартире как сумасшедшие.
– Будто мы и не хозяева с тобой, – ворчал он под дверью ванной, которую она успела занять первой. – Будто не можем позволить себе задержаться.
Анька на мгновение высунула наружу голову с зубной щеткой за щекой и пробурчала:
– Рыба гниет с головы!
И снова скрылась на десять минут за дверью, погромыхивая там время от времени пузырьками. Потом они на бегу завтракали подгоревшими тостами и сбежавшим кофе. Потом бежали к его машине. Неслись через весь город к офису. А когда поднялись к себе, то оказалось, что зря спешили. Дверь приемной была заперта, и в диспетчерской сообщили, что секретарша на работу сегодня не явилась в положенное время. И не звонила, и не предупреждала.
– Мы подумали, что у вас у всех сегодня выходной, – выкатила на них глаза Нина Ивановна – пожилая тетка, правящая фирмой в их отсутствие похлеще любого генерального.
– С какой стати?! – ледяным тоном поинтересовалась Анька и покраснела. Ей теперь в каждом слове чудился намек на ее непотребное для вдовствующей дамы поведение.
– Так девятый день сегодня, – отчеканила Нина Ивановна не моргнув глазом, ей на Анькино смятение, по ходу, было плевать. – Думали, вы с поминками хлопочете.
– Да, да, конечно. Но Милочка тут при чем?
Анька покраснела еще гуще. Она не забыла, конечно, про девятый день, но застолье организовывать не собиралась. Они договорились с Толиком в обеденный перерыв посетить церковь по соседству. Сделать все возможное для спасения Юркиной души, а заодно и о своих, грешных, помолиться.
– Я не знаю. – Нина Ивановна опустила наконец свои выпуклые серые глаза, уставилась в диспетчерский журнал, в который записывала все-все-все, потыкала в страницу пальцем. – Нет, не отпрашивалась она. И не звонила. Вчера ушла поздно.
– Почему? – удивленно вскинулся Анохин.
Когда он уходил, ее на месте не было.
– Она в бухгалтерии с девчонками оставалась. Они все задержались и ушли в половине девятого.
– Для чего?! – удивился еще больше Анохин. – Зачем задержались?
– Так это… – Нина Ивановна засмущалась. – День рождения там у кого-то был, вот и…
– И что, бухгалтерия тоже отсутствует полным составом? – разозлился вдруг он.
Разозлился и из-за дисциплины, захромавшей вдруг после Юркиной смерти на обе ноги, и из-за того, что про день рождения Ниночки забыл. У нее точно вчера был день рождения. Хорошая девчушка, миленькая, с милыми ямочками на щечках и коленочках. Он ведь помнил, и даже безделицу какую-то купил ей в отделе сувениров, упаковал и в столе держал. Почему забыл-то?
А еще больше разозлился из-за пристального внимания Нины Ивановны к их персонам. Она ведь рассматривала их обоих: и его, и Аньку. Пристально, с пристрастием рассматривала. И наверняка отметила своим острым профессиональным взглядом Анькину растрепавшуюся прическу, которую он взъерошил в машине, когда целовал, и его сбившийся набок галстук. Это Анькины руки виноваты, лезли ему под рубашку.
Неприятно! Нет, не от Анькиных рук – от взглядов Нины Ивановны. Все-то ей понятно, блин! Может, ее уволить?
– Бухгалтерия вся на месте, – холодно ответила Нина Ивановна, склонившись над пультом внутренней связи. – Людмилы нет.
– Это мы поняли, – кивнули они одновременно. Анна вытянула руку: – Ключи от приемной.
Нина Ивановна, кивнув, подала ключи. Анохин с Анной пошли к выходу. Но самые главные слова, оказывается, старшая диспетчерша приготовила напоследок.
– Дома она тоже не появлялась, – обронила она им в спины и замолчала.
– Что?! – Анна резко повернулась на высоких каблуках, высоко взметнув облако черных волос. – Как не появлялась? Откуда вы знаете? А ушла она с кем?
– Что не появлялась дома, знаю от ее сестры. Она звонила, волновалась, задавала вопросы, – пожала плечами Нина Ивановна и потянулась снова к журналу. – Она несколько раз звонила ей вечером, ночью и утром. Телефоны молчали. И домашний, и мобильный. Последний – вне зоны доступа. С кем она ушла, я не знаю. В бухгалтерии, думаю, на этот счет что-то знают.
Они снова повернулись, чтобы уйти. И снова их настигли ее слова. Безжалостная констатация чего-то страшного, заготовленного еще с вечера.
– Думаю, с Людмилой беда, – сказала Нина Ивановна задумчиво. – Сестра ее думает так же и собирается звонить в полицию. Вот так…
Бухгалтеров Анохин вызывал к себе по очереди. Не забыл поздравить Ниночку, неловко сунув ей в руки упакованную коробочку, сам не помнил, с чем. Всех опросил с пристрастием, не побрезговал даже сплетнями. Последние оказались разнообразными и противоречивыми и очень его удивили.
– Она спала со Стаховым, а вы разве не знали?..
– Да нет, ничего серьезного у них не было. Она раны ему душевные зализывала. Ну, вы понимаете, о чем я…
– Ой, он жутко комплексовал из-за жены. Ну… Она такая красавица, а он… Людмила была ему чем-то вроде жилетки или гейши…
– Она?! Она с ним?! Да не верю! Она, простите, в вас была влюблена! Да, да, как кошка!
Вот это «была» его мучило до самого вечера. Нервировало и мешало сосредоточиться. Анька что-то затихла. Даже не зашла и не позвонила ему ни разу. Может, и к лучшему: ему сейчас было не до нее.
Неужели все и правда думают, что с Людкой беда?! Она ведь могла пойти с кем-нибудь просто от одиночества. Могла забуриться к какой-нибудь старой приятельнице и зависнуть с ней на несколько дней. Могла попасть в аварию. А могла и просто засесть дома, не открывать никому и не отвечать на звонки.
Возможную беду он старательно обходил тревожными мыслями стороной и к концу дня немного успокоился. Тем более что никаких плохих новостей не поступало, а это уже хорошо. Девчонки из бухгалтерии после обеденного перерыва повеселели, без конца бегали в курилку, щебетали, шептались и хихикали. Ниночка, сталкиваясь с ним в коридоре, загадочно улыбалась и красиво шевелила губами, произнося неслышное «спасибо».
Что же он ей купил-то? Дай бог памяти!
К шести вечера он как-то так сумел повеселеть, что даже беззаботно заулыбался вечернему солнцу, золотившему крышу здания напротив. Потом послал еще одну улыбку пешеходу с собакой, которые прогуливались в сквере слева от их стоянки. Еще одну в спину Нине Ивановне. Она как раз сменилась и спешила через дорогу по зебре в супермаркет. Он вернулся на место и, подумав, взял и убрал в стол портрет погибшего пухлощекого друга.
А вот не желает он смотреть на него! Не желает перекрашивать в черный цвет светлые полосы собственной жизни. Почему? Ради чего? Ради воспоминаний о дружбе? Так что это за дружба такая, если за его собственной спиной плелись заговоры?! И на Аньку он куда больше прав имеет – он первый ее полюбил. Вот так!
– Ань, привет! – набрал он ее номер сразу после того, как убрал портрет в стол. – Ты где?
– В кабинете, – ответила она спокойно и деловито, что тоже порадовало. – Что-то всего скопилось столько. Никому ничего нельзя доверить! Вот уж воистину говорят: хочешь, чтобы было сделано хорошо и быстро, сделай все сам.