Тут вот он вдруг почувствовал неприятное беспокойство.
А вдруг Милочка сдурела настолько, что начнет сейчас Аньке выкладывать какую-нибудь их совместную с Анохиным интимную чушь?! Анька же… Она ему тогда башку открутит! Пора их разгонять, пора.
– Девочки! – Он постучал в дверь и подергал за ручку. – Выходите уже, а! Мне тоже интересно!
Задвижка щелкнула, дверь распахнулась. Первой вышла Анна. Слава богу, озабоченной вышла, не разгневанной. И еще испуганной, кажется. Потом бочком выползла Милочка. Анька переодела ее в его халат, и ему вдруг сделалось очень неприятно. Нет, Милка, конечно, и раньше его надевала. Но это было тогда, еще до того, как зубная щетка Анькина перекочевала на его туалетную полочку.
Раскомандовалась! Или маневрирует?! Женщина-загадка, честное слово!
Они расселись за столом, загремели чашками, ложками.
– Так что ты в канаве-то делала, пьянь? – шутливо поинтересовался Толик, решив немного разрядить обстановку: девки молчали, как в воду опущенные.
– Пряталась она там, милый, – шепотом обронила Анна, глядя в никуда.
– Пряталась?! От кого?!
– От того, кого нечаянно увидела. – Анна замотала головой и опустила ее со всхлипом. – Господи… Как же все это…
– Люд! В чем дело?! Кого ты увидела, от кого в грязь сиганула?! – заорал Толик.
Вид плачущей Анны его беспокоил сильнее, чем его собственный халат на чужих женских плечах, к тому же, вероятно, голых.
– Я видела убийцу, – тоже шепотом пригвоздила Милочка, бессовестно цепляясь за его халат на своей груди, тоже явно голой.
– Какого убийцу??? – Он почувствовал, что сейчас точно заржет диким степным конем.
Бабы либо с ума сошли, либо…
– Он убил человека, которому звонил Юра той ночью, – промямлила Милочка и жалобно попросила: – Можно я поем немного, а то у меня живот сводит?
Потом она ела, Анька молча плакала, а Толик тихо наливался злобой, наблюдая за обеими. И ведь не поторопишь, не прикрикнешь ни на кого.
– Как ты узнала, что этот человек мертв? – задал он самый первый, самый, на его взгляд, резонный вопрос, после того как Милочка слопала три бутерброда и высадила две чашки чаю почти залпом.
– Так я видела.
– Как видела?! Кого видела?! Ты можешь говорить внятно, наконец! – Тут он все же не сдержался и заорал.
И, странное дело, помогло. Анька перестала реветь. Мила начала говорить внятно и четко, как на экзамене:
– После дня рождения я поехала сначала домой. Потом посреди дороги вспомнила, что знаю адрес человека, чей телефон дала тебе, Анатолий. Меня как-то Юрий посылал к нему с пакетом.
– За каким же чертом ты меня просила адрес пробить?!
– Я забыла! А под градусами вдруг вспомнила. Я и поехала туда. Такси отпустила, в подъезд вошла, поднялась, а дверь приоткрыта.
– Ты и вошла, умница-красавица?! – желчно фыркнул Анохин.
– Вошла. А он висит! И еще дергается! Такой ужас!!! – Ее глаза тоже начали наполняться слезами, пришлось Толику пообещать, что он отстегает ремнем обеих, если они это мокрое дело не прекратят. – Я попятилась, вдруг слышу грохот в другой комнате.
– Сначала не слышала, а потом услышала? Как это?! – не поверил он.
– Так сначала было тихо. И я не шумела, на цыпочках шла. А потом загремело, и я деру дала. Летела, не разбирая дороги. Выскочила из подъезда, вдоль стеночки, вдоль стеночки и в лог тут же прыгнула. Там слева…
– Знаю! Дальше!
– А оттуда хорошо окна этого человека видно. Свет там горел. И этот… Который убил, он к окошку подошел и смотрит вниз. Это он меня высматривал, ребята…
– Высмотрел?
– Нет. Потом он вышел из подъезда. Снова долго смотрел по разным сторонам.
– И снова тебя не увидел?
– Нет, я же в кустах, в самых зарослях сидела. Поцарапалась вот вся… – Ее расцарапанные щечки сморщились, по ним заструились слезы. – Ладно, все, не буду, не буду… Он постоял, постоял, потом капюшон накинул и побежал.
– Как побежал?!
В представлении Анохина убийца непременно должен был иметь средство передвижения. Кто же идет на такое опасное дело своими ногами? А если погоня?
– Как побежал-то?
– Как спортсмен! Он и одет был в спортивную одежду. Куртка такая модная, штаны, кроссовки. Капюшон накинул и побежал трусцой, как спортсмен, – повторилась она и посмотрела на них жалобно. – Что же мне теперь делать-то, ребята?! Я же… Я же видела его и узнаю! Что делать-то?!
Толик вылез из-за стола, потому что в дверь позвонили. Доставили цветы. Потом еще раз позвонили, это мясо привезли, горячее, пахнущее даже через упаковку так, что у плакальщиц глазки загорелись. А потом был еще один звонок, на этот раз по телефону, от Валентина.
– Ты-то мне и нужен! – выдохнул с радостью Анохин, намереваясь сбагрить ему Милочку.
Не станет же она тут жить, в конце концов! Ходить по его квартире, носить на голое тело его халат, подслушивать их с Анькой. Он против!
– Звоню сообщить, что секретарши твоей нигде нет, – доложил опечаленный Валентин. – Ни в списках живых, ни в списках мертвых, как говорится, не значится. Все больницы пробил. Все морги, все сводки ребята мне подняли по отделам. Ничего! Беда с ней, Толик, точно беда. Что делать-то?
– Ты далеко?
– Да нет, в паре кварталов от тебя.
– На машине?
– Ну да.
– Так давай приезжай ко мне. Будем думать про то, что нам с ней дальше делать… И как от самой себя спасать. С ума сойти можно!..
Глава 10
Олег с тоской смотрел по сторонам: стройный ряд безликих бараков, он насчитал тринадцать. Специально, что ли, столько поставили? Забор, несколько рядов колючей проволоки. Черная земля, влажный от дождя, тщательно выметенный асфальт. Почти никакой растительности. Почти все серого, черного или влажно-грязного цвета.
«Исправишься тут, как же, – подумал Мишин раздраженно. – Посетят тут чистые мысли, направляющие на путь истинный. Не захочешь, а свихнешься! А с другой стороны, – спохватился он тут же, желая заступиться за всю исправительную систему, – вернуться сюда не захочешь – стопроцентно. И кто обещал небо в алмазах?»
– Олег Николаевич? – окликнули его сзади.
Мишин повернулся и обнаружил за спиной маленького пузатого полковника с отвратительно выбритым красным лицом. На подбородке красовался огромный прыщ, замазанный зеленкой.
– Так точно. – Мишин шутливо козырнул. – Василий Сергеевич?
Колобок с улыбкой склонил согласно голову в генеральской папахе.
– Мне сказали, что…
– Знаю, знаю, – замахал на него пухлыми обветренными ладошками полковник. – Поговорить с заключенным Гвиненко. Так ведь?
– Да, хотелось бы. Это возможно?
– А черт его знает? – почесал затылок Василий Сергеевич.
– Не позволите?
Мишин широко улыбался, желая произвести впечатление на полковника, которого ему охарактеризовали как ненормального и противного. Он даже на всякий случай коньяк купил. Хотя его предупредили, что полкан ничего, кроме чифиря, не признает. Привык за столько-то лет службы. Нахватался привычек у подопечных. Даже, говорят, по фене ботает, что тот уголовник.
– Я-то позволю, парень. Да вот захочет ли Васька говорить? Он характерный. А, ладно. У меня заговорит. Пошли пока чайку попьем у меня. Они с работ вернутся, его и притащат.
Чаек Василий Сергеевич пил какой положено. Засыпал пачку на стакан себе. Олегу пакетированный пододвинул.
– Тебе меня не догнать, малой, – оскалился полковник, доставая засахаренные сухари, конфетки и пол-литровую банку какого-то темного варенья. – Вишня. Уважаешь?
– Ага, – кивнул Олег, вишневое варенье он не ел, изжога у него была от него, а как откажешься? Он постучал себя по внутреннему карману. – Я ведь тоже не пустой.
– Да? – Василий Сергеевич напряженно замер посреди тесного запущенного кабинета с чайником наперевес. – А что там у тебя?
Мишин достал бутылку коньяка. Поставил на стол, показал ладонями.
– А, убери это баловство, – пренебрежительно сморщился Василий Сергеевич и тут же поправился: – В стол ко мне убери.
Олег послушно выдвинул нижний ящик стола и чуть не поперхнулся от дикой вони, исходящей от кучи грязных носков, затолканных в левый угол. Поспешно ткнул туда бутылку и ящик задвинул.
Полковник сел к столу, подпер красную щеку обветренным кулаком.
– Так что у тебя за дела к Ваське, малой? Из такого далека прикатил… Что-то важное, видать, стряслось? Что?
– Маньяк у нас в городе объявился.
Олегу было неуютно под взглядом серых глаз полковника, и он принялся за угощение, очищая от оберток конфетку за конфеткой. Угоститься сухарями он не рискнул: углядел среди сахаринок табачные крошки, чаинки и еще какую-то серую пыльцу.
– Что творит – жуть просто, – пробубнил он с набитым ртом.
– И что творит? – Полковник покосился на сухари, понял все, попытался отряхнуть, но результата не добился и убрал их в стол со вздохом.
– Животы вспарывает, кишки свиньям скармливает, – снова пробубнил Олег с набитым конфетами ртом.
– Что творит – жуть просто, – пробубнил он с набитым ртом.
– И что творит? – Полковник покосился на сухари, понял все, попытался отряхнуть, но результата не добился и убрал их в стол со вздохом.
– Животы вспарывает, кишки свиньям скармливает, – снова пробубнил Олег с набитым конфетами ртом.
– Сви-ииньям?! – вытаращился полковник и толстый загривок почесал со странным хрустом. – А Васька-то тут при чем?!
– Так с одним из его бывших подельников как раз так и поступили, – не стал повторяться Олег, почувствовав приступ дурноты от воспоминаний.
– Да ты что?! – Василий Сергеевич широко распахнул рот, обнажив съеденные чифирем зубы. – И кого же распотрошили?
– Алексея Быкова.
– Быка-аа??? Да… Кто же посмел??? – Полковник аж осип от потрясения. – Мужик-то авторитетный!
– Вы его знали?
– Да как не знать-то? Они ко мне, как в детский садик, без конца возвращаются, – запыхтел Василий Сергеевич, теребя подбородок с прыщом, замазанным зеленкой. – Бык, правда, с недавнего времени будто завязал. Не видать его. А Васька тут. Еще один их подельник, Генка, откинулся не так давно.
– Снова ждете?
– Мне надо? – скривился полковник. – Я их пути-дороги не отслеживаю. Один ушел. Второй пришел. Потом наоборот. Да и зоны меняют им господа судьи. Этот народ на воле гулять долго не может. Душно им там. Тут удобнее. Н-да… Так что там с Быком-то? Как его?
– Там вообще все непонятно. Жил и работал у брата в детском доме.
– Оба-на!!! – Василий Сергеевич шлепнул себя по коротким ляжкам и заржал неожиданно оглушительно. – Это кто же его к детишкам-то допустил?! С такой-то биографией?!
– Брат посоветовал ему паспорт поменять. Один потеряли, второй сделали на фамилию матери. Вот и… Обошли, так сказать, все проверки.
– Да-аа, Бык – он малый ушлый. Выдумщик еще тот!!! Такой верткий… Представляешь, малой, всю жизнь по зонам, а ни одной наколки! И что, что там дальше-то?
– Ну, жил он там, работал, любовь крутил с воспитательницей. – Олег отодвинул пустую чашку из-под чая, от добавки кивком отказался. – Тихая такая, милая женщина.
– Хм-мм, странно, – проворчал полковник, скрестив пальчики на пузе, что, кстати, еле ему удалось. – Бык всегда баб ярких любил, с биографией, горластых…
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить, – перебил Олег вкрадчиво. – Его брат утверждал, что было что-то в жизни у Алексея Быкова, какая-то любовная трагедия. Сильное потрясение, мол.
– Было, базара нет, – кивнул авторитетно Василий Сергеевич. – Баба у него была видная, контролерша на зоне, где он по молодости две ходки отмотал. Он на ней даже жениться собирался, но спалились они все. На грабеже спалились. Сели все. Замели их крупно и надолго. Трупы там были.
– Все трое сели?
– Ага.
– Снова к ней на зону попал?
– Нет, не к ней. То есть зона-то была, кажется, та же, только баба оттуда уже вроде уволилась. Это мне Васька под чаек рассказывал, – пояснил полковник, уловив странный блеск в глазах слушателя.
– И они больше не виделись?
– Ой, вот не знаю, – замахал на него ладошками полковник. – Мне оно надо?! У Васьки спроси, коли интересно. Или у Васюкова Генки, это еще один их кореш.
Василия Гвиненко привели часа через полтора или два. Все это время Олег слушал байки зоновской жизни от разомлевшего полковника. Слушал через зевоту и неохоту, через раздражение и нетерпение. Когда конвойные ввели заключенного, он чуть не расплакался от облегчения – зевать устал.
Гвиненко был рослым угрюмым мужиком с морщинистым серым, под цвет его барака, лицом, тяжелыми кулаками, широкими костлявыми плечами и лобастой головой с пробивающимися на темени курчавыми волосами.
– Заключенный номер… – зачитал он скороговоркой положенные слова. – Явился…
– Молодец, что явился, Вася, – елейно прервал его полковник. – Спасибо, что явился! Паскуда такая… Ладно, потом обсудим твое – явился! Ты вот с товарищем поговори. Издалека приехал товарищ. Дело у него к тебе.
Гвиненко промолчал, но смерил Олега стремительным хищным взглядом.
– Товарищ будет задавать тебе вопросы про подельничка твоего. А ты уж соизволь ответить, Вася. Если не расскажешь, что товарищу интересно, – пеняй на себя.
– А чего, я готов. – Гвиненко заметно расслабился, услыхав, что речь пойдет не о нем лично, а о подельнике. – Который интересует-то? У меня их что блох на собаке.
– Быков… Быков Алексей, – встрял Олег, слушать угрозы полковника в адрес заключенного было противно. – Что вы о нем можете сказать?
– Бык, что ли?! – Гвиненко взглянул на полковника, дернул вопросительно подбородком, тот подтвердил кивком. И Вася расслабился. – Бык – мужик авторитетный. Только завязал он.
– Вы с ним поддерживали контакт?
– А это чего это?! – Высокий лоб Гвиненко пошел толстыми волнами.
– Созванивались, переписывались?
– А, это! Нет, что вы, начальник. Мы давно с ним не в контакте. Очень давно. С того самого памятного дела, когда нам всем троим чуть расстрел не дали.
– За грабеж? – подсказал полковник, одобрительно дирижируя заключенному толстыми ладошками.
– Да, за него. Два трупа мы там оставили, а народ оказался очень влиятельный. Вот и влипли… Но, знаешь, начальник, по ходу сдали нас, – вдруг странно оживился Гвиненко. – Все было продумано так, что хрен бы нас взяли. А тут вдруг менты, облава. И в тот самый момент, когда мы барахло уже скинули. Это не подстава?!
– Много было барахла? – не по-доброму оживился полковник, нервно поводя подбородком.
– О-оо! Еще бы!!! Дом был богатым. Как пещера Али-Бабы! – Гвиненко громко сглотнул слюну, глаза его заволокло от воспоминаний. – Нас на тот дом навели. Нас же, падлы, и сдали.
– Что было в доме? – зачем-то спросил Олег, мучаясь от странного неуютного чувства, будто он вот-вот «угадает ключевое слово».
– В доме-то? – Гвиненко с тоской оглядел себя в робе и кирзовых ботинках. – Все там было! И бабло, и цацки, и посуда, и слитки.
– Слитки?! Какие слитки??? – ощерился Василий Сергеевич. – Золото, что ли?!
Гвиненко кивнул.
– И много?!
Заключенный снова кивнул.
– А посуда какая? – спросил Олег, вспомнив про старинный фарфор в Катином буфете.
– Кубки там, тарелки блестящие, подносы. То ли серебро позолоченное, то ли золото. Хрен его знает, начальник. Оценить не пришлось! Но добра уволокли столько, что нам его на три жизни бы хватило! А остались с носом!
– И куда же оно подевалось-то?! Ну, сдали вас, ну, добро увели, потом-то, после отсидки, спросить, что ли, с козла этого не могли? – разнервничался полковник.
– А не с кого было спрашивать. Помер козел-то, – недобро ухмыльнулся Гвиненко и тут же поправился: – Вернее, козлиха!
– То есть?! – в один голос воскликнули Олег с полковником.
– Быка баба нами руководила тогда, если честно, – нехотя признался Василий и вдруг попросил: – Начальник, чайку бы…
Полковник заматерился поначалу, но потом из своей баклаги щедро плеснул заключенному. Рассказ его захватил так, что даже вспотели ладони, даже прыщ на подбородке вылез из-под зеленки и заалел с новой силой.
– Быка баба нас навела на этот дом, – признался после трех глотков Гвиненко. – Мы не сдали ее, когда нас взяли. Молчали… Бык за нее просил. Говорил, что, когда выйдет, сам с ней разберется. Спросит за все… Вы первые, кто об этом услыхал-то. Менты вообще не в курсах будто были… Короче, нас она на этот дом навела. Потом ждала на крытой грузовой машине за забором. Добра-то было… Еле вместилось в кузов: ковры, шубы… Короче, говорю, как пещера Али-Бабы!
– Дальше! – с визгом заорал на него Василий Сергеевич, вдруг достал из ящика стола пыльные сухари и принялся их нервно грызть, только пыль и крошки веером.
– Короче, мы добро к ней загрузили, оставалось дом подпалить, чтобы скрыть следы преступления, как она учила. – Гвиненко замысловато, по-зоновски, выругался. – Пока мы с канистрами вокруг дома шустрили, она свалила, а менты подкатили. Вот так! А должна была нас ждать. Сдала она нас, сука!
– Дальше!!! – еще выше завизжал полковник, слюнявя уже четвертый по счету сухарь.
Багровая физиономия его покрылась крупными каплями пота, воротник кителя стал тесен, и он с яростью рванул пуговицу.
– Мы поклялись друг другу по-пацански, что не сдадим ее, но после срока спросим. Жестоко спросим. Сдавать не стали.
– Пожалели? – прошипел полковник. – Не верю, падла! Почему не сдали?! Добро надеялись вернуть?
– А почему бы и нет? – обиделся Гвиненко. – Сдали бы мы ее, и что проку? А так было чего ради жить, ради чего возвращаться.
– Ну и Бык ее любил, так? Не позволил бы, – вставил Олег.
– Не столько ее, сколько пацана своего.
– Какого пацана??? – Мишин почувствовал, что бледнеет.
– Так родила ему контролерша-то. Пацан у него был, у Быка-то. Только сгинул он, начальник, не надейся найти. Как Верка сдохла, так пацан и сгинул.