– Верка? Это имя контролерши?
– Ну да. Она, – устало мотнул головой Гвиненко и попросил присесть. – Ноги ломит после смены-то.
– А как это – сдохла? – Полковник милостиво швырнул в его сторону табурет ногой. – Отдохни… Болела, что ли?
– Нет, ножом ее. Убили, короче. Чуть больше месяца прошло, как нас взяли, и ее замели. Кто-то стуканул, что она с Быком амуры крутила, и закрыли ее. А потом с ее зоны малява, что Быка бабу на перо кто-то поставил. Он бесновался тогда, помню… И все орал, что, мол, не она нас сдала, а кто-то еще. Кто-то типа пас нас. А кто?!
– Да, кто? – снова в один голос вскинулись Олег с полковником, последний даже про сухари забыл.
– Знал бы – задушил вот этими руками!
Гвиненко положил себе на острые коленки кулаки, сжал с чувством. И Олег сразу поверил, что непременно задушил бы этого человека Гвиненко. И нового срока не побоялся бы, задушил.
– Да? Задушил бы? Только вот кто-то вас душить начал! – снова оглушительно заржал Василий Сергеевич, вроде как и не к месту. И, видя, что Вася ничего не понимает, пояснил: – Быку-то кто-то кишки выпустил и свиньям скормил.
– Да, а в брюхо пачки пятитысячных фальшивок напихал, – добавил Мишин и снова поежился, вспомнив тошнотворную картину убийства. – Кто это мог быть, не подскажешь?
Гвиненко соображал очень долго. Двигал морщинистой шеей, пыхтел, отдувался, надувал губы. Потом головой замотал.
– Не-а… Генка не стал бы.
– Генка – это кто?
– Васюков, еще один их подельник по тому грабежу, – объяснил полковник, осыпая ляжки пыльными крошками от сухарей – шестой пошел в дело.
– Васюков?! – Олег приподнялся со скрипучего стула, от которого уже болела спина и задница. – Как Васюков?!
– Так – Васюков! – Полковник тоскливо взглянул на чайную гущу – заварить бы снова. – Я же говорил тебе, малой! Что их было трое…
– Да, да, припоминаю, – забормотал Олег, прикусывая указательный палец, чтобы не заорать в полное горло с визгом, как давеча полковник.
Да, он говорил, точно. Всех подельников распотрошенного Быкова называл. Только в тот момент фамилия Васюков еще ничего для него не значила. Значить она начала пару часов назад, когда звонок был на его мобильный из дома, от ребят. Тогда ему сообщили, что, пробив контакты со всех телефонов убитого Стахова, они вышли на номер некоего Васюкова Геннадия Андреевича, ранее судимого, недавно освободившегося и тесно общавшегося с погибшим Стаховым. Они было обрадовались и даже группу захвата подготовили, думая, что дядя этот как раз и есть убийца. А захватывать-то, как оказалось, было уже и некого. Дядя в петельке болтался…
Как же он так опростоволосился и фамилии не сопоставил, а?! Конфеток объелся из стола полковника? Полковник точно называл фамилию Васюков. Только прошло это как-то вскользь, на фоне его зоновских баек. Вот за зевотой и пропустил.
– Итак… – Олег сложил ладони и направил в сторону Гвиненко, как в детской игре. – Почему вы назвали Васюкова? Почему именно его?
– Так он к Быку в город поехал! – почему-то возмутился Гвиненко. – Малява пришла, что Бык там, Васек к нему и порулил, как откинулся. А чё?
– А ничё! – теперь уже орал с визгом Мишин, прыгая по кабинету, будто по раскаленным углям скакал. – Этот твой Васюков помер!
– Как это?! – дернулся всем телом Гвиненко.
И первый раз за все время из его глаз ушло выражение тупой тюремной скуки. Первый раз в них засквозил страх. Первобытный страх. Гвиненко сжался, не дождавшись ответа на свой вопрос, опустил голову и несколько минут молча рассматривал тупые носы кирзовых тюремных ботинок. В неряшливом кабинете полковника воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь скрипом сухарных крошек под подошвами Василия Сергеевича.
– Это что же?.. – заговорил вдруг Гвиненко. – Быку пузо вскрыли, Гендоса повесили. Дела-аа…
– А может, Быку-то как раз Генка кишки и выпустил, а, Вася? – наклонил в его сторону полковник потную взъерошенную голову. – А потом с перепугу взял и удавился, а? Что скажешь?!
– Не знаю я насчет Быка, точно сказать не могу. Но что Гендос в петлю не полез бы – это как дважды два, – уверенно заявил Гвиненко. – Он жить собирался. Долго и красиво жить.
– Для этого к Быкову и поехал? – продолжал допрос полковник на резкой противной ноте, и что его так зацепило – непонятно. – Что? Надеялся, что он все же барахло ваше нашел? Потом обиделся и…
– Нет, вряд ли, – снова качнул большой головой Василий и посмотрел почему-то на Олега. – Вы это… Начальник… Мне бы охрану.
– Чего-чего?! – Василий Сергеевич соскочил со своего места, подбежал к Гвиненко и отвесил ему такой пинок, что табурет хрястнул. – Охрану?! Охрану ему, козлу! Может, меня в наряд поставишь возле своей шконки?!
– Виноват, гражданин начальник, – закрыл голову руками от греха подальше Василий. – Но ведь валит нас кто-то, а! Зачем?! Чего там они такого сотворили в городе вашем? Почему их так-то?!
И тут Мишин решился на небольшое, совсем крохотное откровение.
– У одного уважаемого человека неожиданно обнаружился совершенно необоснованный интерес к одному частному дому, – проговорил он с выражением. – С чем это было связано, так и осталось загадкой, но купить этот дом – к слову, средней паршивости – он захотел во что бы то ни стало.
– Купил? – ничего не понимая, спросил Гвиненко.
– Нет, не успел. Его тоже выпотрошили. А перед этим долго пытали.
– О как!!! – ахнул Гвиненко, и серое лицо его побледнело до сизого. – А его-то за что?!
– А он почему-то с другом твоим общался долго и упорно.
– С Быком?!
– Нет, с Васюковым. Созванивались они, довольно часто созванивались.
– Странно, – встрял вдруг полковник. – С чего это уважаемому человеку дружбу с уголовником водить? Почему, Вася, не подскажешь?
– Не знаю я! – закричал непочтительно Гвиненко и тут же получил еще один пинок от начальства. – Не знаю! Я же не их родню, ни друзей не знал! На хрена мне связи подельников?! Дело сделали и разбежались! И…
– Слушай, а кто мог убить женщину Быкова? – перебил его истерику Мишин.
– Тот, кто добро забрал! – скрипнул он зубами, немного отвлекаясь от страха. – Больше, думаю, некому. Может, Верка была с этой падлой заодно. Может, нет.
– И кто это мог быть?
– Не знаю! – Гвиненко рванул на груди телогрейку. – Падлой буду, не знаю!
– А Васюков мог узнать?
– У него надо бы спросить, да поздно, – вздохнул с присвистом Гвиненко и фальшиво всплакнул. – Всех кто-то положил, всех! Ох, господи! Сначала Быка… Потом Гендоса… Кто же валил-то их, а, начальник?! Не нашли?!
– Найдем непременно, если… – Как ни противно было касаться тюремной робы, Олег все же схватил заключенного за воротник и дернул на себя. – Если ты поможешь.
– Я-то чего?! Что я знаю, сидя тут?!
– Врешь ты, Вася! Все врешь! – повысил голос Мишин. – Сначала сказал мне, что никаких контактов у тебя с бывшими подельниками не было. А потом проболтался, оказывается, ты знал, что Васюков к Быкову после освобождения подался. А значит, знал, в каком городе Быков обосновался. Чего молчишь?
Гвиненко вдруг дерзко вскинул голову, ухмыльнулся нагло и просипел сквозь зубы:
– Я тебе отвечать не обязан! Я тут зэка по другому сроку. И что было давно, то давно и говно! А что эти придурки подставились… Так это их беда.
– А ты не боишься подставиться?
– Ох-ох-ох, начальник, – притворно заржал Гвиненко. – Мне тут еще почти десятку мотать. Чего бояться-то?!
Мишин почувствовал, что от бессилия и злости он хочет разнести тут все к чертовой матери. Все его мытарства, связанные с этой командировкой, оказались напрасными. Он корчился на полках ледяного вагона. Жил в занюханной гостинице на краю света, где даже воды горячей не было. Жрал какой-то подножный корм в странных забегаловках. Потом терпел полковника, окончательно свихнувшегося от постоянного общества уголовников и чифиря. И все ради чего?!
Он почти ничего не узнал, кроме того, что у погибшего Быкова где-то есть сын, которого найти невозможно. Что все награбленное у троицы друзей кто-то увел из-под носа, предположительно – женщина Быкова. И что кто-то ее, как свидетеля скорее всего, убрал через месяц после грабежа.
И что ему это дает?!
Да ничего! Ответов-то нет!
– Увести? – вопросительно взглянул на Мишина полковник, тот устало кивнул, и полковник приказал: – Увести!
Гвиненко двинул к выходу. Но у двери чуть замешкался, обернулся к Олегу.
– Ты, начальник, смотайся в этот городишко-то, где Верку убили, он тут километрах в восьмидесяти. Может, кто что и вспомнит, – проговорил он с хитрецой. – Хотя и много лет прошло, но дело-то было громким. Я что думаю-то… Может, Гендос на след этой падлы напал, которая у нас добро увела, а? Поэтому и в городок этот подался, где ласты и склеил?
– А может, это все же Быков? Быков увел у вас добро?
– Как это? – Гвиненко проигнорировал резкий пинок под зад от конвойного, наморщив лоб. – Бык же с нами сел!
– Как это? – Гвиненко проигнорировал резкий пинок под зад от конвойного, наморщив лоб. – Бык же с нами сел!
– И что? – Мишин пожал плечами. – Мог просто все это устроить, чтобы с вами после отсидки не делиться. За что-то ведь кто-то фальшивок в брюхо насовал.
Гвиненко получил еще один пинок, сделал шаг к двери, но потом замотал головой.
– Не-а, начальник, может, бабло-то он бы и схавал, но бабу свою с пацаном точно под удар не стал бы подставлять. Это не про Быка.
– Тогда кто?! Кто убил его женщину? Кто увел у вас все награбленное? Кто потом, спустя много лет, вдруг начал суетиться? Зачем?!
– Ищи, начальник, – хмыкнул Гвиненко и плюнул черной слюной на порог. – Работа у тебя такая. А я известий с воли ждать стану. Вон какие дела-то делаются… Н-да… А в городок-то этот съезди непременно, начальник. Нам недосуг все было, но вернуться хотелось. Были у нас там вопросы к человечку одному. Были…
Все, больше Гвиненко не сказал ни слова, хотя Василий Сергеевич старательно его щипал, пытаясь разговорить.
– Придется тебе, малой, съездить, – осторожно почесал он расцветший прыщ на подбородке. – Чую одним местом – там разгадка.
– Может, да, а может, и нет. – Олег взял с вешалки куртку, застегнулся, примерил капюшон, потом сбросил его с головы. – Прокатаешься, а там пустышка. Столько лет прошло! Я даже фамилии этой Верки не знаю.
– Погоди! – выставил щитком потные ладошки полковник. – Я сейчас…
Он говорил с кем-то по мобильному около получаса, матерился, хихикал, понижал голос до шепота, снова матерился. Потом отключился и довольно погладил себя по пузу.
– Все путем, малой! Можешь туда ехать. Кати сразу в колонию. Там тебя уже ждут. Личные дела к твоему приезду из архива поднимут. Авось и разживешься инфой про эту Верку. С кем жила, с кем дружбу водила, куда пацана дела.
– Кати! – фыркнул Мишин и взглянул за окно с тоской в глазах.
Ледяной ветер морщил редкие сизые лужицы, маетно трепал деревья и начал вдруг собирать в кучу редкие рваные облака, намереваясь выбить какую-нибудь гадость и из них.
– Того гляди, дождь врежет. А я пешком!
– Не парься, малой. Я тебе сейчас какой-нибудь рыдван выделю.
«Рыдваном» оказался новехонький «Форд» с разбитной бабищей за рулем.
– Клава! – выдала она с придыханием и протянула ему лодочкой распухшую ладошку.
– Олег! – пожал он кончики пальцев. И тут же, заметив алчный блеск в Клавиных глазах, добавил: – Олег Николаевич!
– Ладно тебе, Николаевич. – Клава ткнула его в бок локтем так, что у Мишина в ребрах что-то хрустнуло. – Не напрягайся особо. Не больно-то я люблю таких, как ты!
– Каких? – Он поморщился, потирая бок.
– Гладеньких! – фыркнула Клава и завела машину. – Мы тут к грубости привыкли, к оголтелости. А ты… Ты вошь столичная, уж извини! Что мне с тобой делать-то?! Варить, что ли?
И она заржала, перекрывая рев мотора.
– А почему сразу варить?
«Эта и сварит», – вдруг подумал он с испугом. Здоровенная, плечистая, в шутку чуть ребро не сломала, а уж если гневаться начнет, можно прощаться с родней.
– Повариха я, Николаевич, – просто пояснила Клава. – Жрать готовлю местным зэкам. И начальству.
– У начальства-то небось меню отдельное, а? – Мишин без сожаления проводил взглядом уползающий за горизонт периметр зоны с высоким забором и колючкой. – Как тут можно жить, не представляю!
– А ты удави кого-нибудь, тогда и представишь, – пошутила со злой ухмылкой Клава, набирая скорость, хотя машина и так уже неслась под сотню. – Гладенький… Чистенький… Жизни нашей не понимаешь. А она нормальная вполне, жизнь-то. Интересная даже. Знаешь, какие тут, за колючкой, секреты хранятся? О-оо, тебе разве понять! Хотя, может, и понимаешь, не просто же так притащился к нам в такую-то даль. За секретом, поди?
– Вроде того, – кисло улыбнулся Мишин, его слегка мутило на поворотах, которые Клава закладывала, не сбавляя скорости. – Только мало что узнал.
– Тут не узнал – в другой зоне этим добром разживешься, – пообещала она. – Слыхала, тебя туда Гвиненко направил?
– Посоветовал съездить, – поправил ее Мишин и закрыл глаза на мгновение, ему показалось, что телеграфный столб мчится прямо на них.
– Посоветовал он… – задумчиво отозвалась Клава минуты через три. Столб они благополучно миновали, теперь надлежало проскочить узкий мостик. – Сволочь, конечно, приличная, Васька-то, но… Но коли посоветовал, значит, знает что-то.
– Точно?
Мишин оживился и расправил плечи, которые сжал при подъезде к мостику. Он совсем не надеялся, что они въедут на него без потерь. Ничего, въехали.
– Не сомневайся, – кивнула Клава крупной головой в парике цвета осеннего сквера – больше было грязного, чем золотого. – А уж если и Сергеевич подключился, то ждет тебя удача, гладенький…
Она высадила его у ворот зоны, посетовала, что не сможет подождать. «Да ему и не нужно будто бы, – решила она, – вокзал недалеко, добежит». Развернулась с визгом и умчалась, алчно облизнувшись напоследок и промурлыкав, что, если бы не его работа, она бы с ним такое сотворила…
– Мишин Олег Николаевич? – Пожилой майор в накинутом на плечи ватнике махал ему рукой от проходной. – Идемте, холодно. Я замерз уже, пока вас ждал.
Они шли длинными гулкими коридорами, без конца сворачивали, натыкались на преграды в виде решетчатых дверей, отпирали их, снова шли. Все это время Илья Иванович – так звали майора – не разговаривал. Поторапливал кивком.
– Мне ваше начальство уже звонило, – выдохнул он наконец, когда они вошли в его кабинет.
– Василий Сергеевич мне не начальство. – Мишин огляделся, нашел вешалку, пристроил куртку.
– Знаю я Ваську. Он звонил сюда, договаривался. Потом вы уехали, а ваши звонили ему с сообщением. Он им доложил, что вы сюда поехали. Дал номер телефона. Они сюда звонили. А мобильный-то что же молчит? Хотя какой тут мобильный! Связи нет ни черта! Чаю?
– Нет, спасибо! – перепугался Мишин.
Вдруг и майор сейчас станет доставать из пыльных ящиков пыльные сухари и сушки, что делать тогда?
– Ну и ладно, – заметно обрадовался майор, пододвинул к себе папку, принялся развязывать тесемки. – Тогда сразу к делу… Вот она, наша Вера. Жила себе, работала. Хорошо жила, хорошо работала. А потом вот взяла и с уголовником закрутила… Дурр-ра!!!
Вышло у него это так устрашающе и громогласно, что Мишину почудилось, будто эхо от его рыка по серпантину коридорному пронеслось, отскакивая горохом от казенно прокрашенной филенки.
– Взгляни! – Всю папку майор оставил при себе, Мишину досталась одна фотография. – Красивая, правда?
Вера была, на взгляд Мишина, самой обычной: русые волосы до плеч, светлые глаза, высокие скулы, затравленный взгляд. Но что может передать фотография из тюремного архива, так ведь? Только эту затравленность да неухоженность, не более того. Разве мог черно-белый снимок, сделанный более двух десятков лет назад, позволить уловить чувственность этой женщины? Дать понять, как жадно и горячо она могла любить? Прощать и ненавидеть? А предавать? Как она могла предавать, мог ли рассказать этот портрет, начинавший трескаться по уголкам?
– Это она тут неважно выглядит, – обиделся вдруг за Веру майор. – Так-то была… Вихрь, а не баба! Огонь!!! Глянет так, что…
– Вы были влюблены в нее? – ахнул Мишин, уловив в словах майора злобную печаль.
– А кто в нее влюблен-то не был, лучше скажи?! – огрызнулся он, осторожно вернул снимок в папку, закрыл ее и неожиданно накрыл ее ладонями. – Мы же с ней раньше коллегами были, а потом… Потом она ко мне сюда пришла уже заключенной. Не покажу я тебе ничего из этой папки, Олег Николаевич.
– Как это??? – вытаращился Мишин и чуть не завыл от досады. – А чего я ради тогда ехал?!
– Вот поговорить с тобой могу. Чисто по-людски, – забегали глаза майора. – Тебе, может, и проку никакого от памяти этой. – Он ткнул пальцем в папку с завязками. – А станешь страницы трепать, Веркину душу тревожить, она и так тут покоя время от времени не дает.
– Кому???
Мишин осатанел. Господи, они что тут все, чокнутые, что ли?!
– Зэчкам нашим. Нет-нет да является. Орут они тогда, как ненормальные, если ее видят. Одна седой утром проснулась. Говорит, баба всю ночь по камере ее гоняла.
– Привидение??? – уточнил с присвистом Мишин. – Гоняло?!
– Ну!
– А чего хотело-то?!
Сейчас главное было не рассмеяться. Майор обидится и говорить тогда даже не станет. А нужно было ну хоть сплетню какую-нибудь выслушать. Так-то ведь вообще у него ничего – ноль полный!
– А она всегда одно и то же воет, Верка-то, – совершенно серьезно заявил майор, выглядевший вполне нормально – трезвым, спокойным мужиком. Даже зубы были у него белоснежными, не изъеденными чифирем. – Найди-иии… Найди-иии… Иной раз охрана по ночам в коридор выйти ссыт. Честное слово! Хоть экскурсии тут проводи, ей-богу! Да за деньги Веркину душу показывай.