– И они его показали по телевизору, и просили всех, кто, возможно, пострадал от его действий, обращаться по телефону… – Она наизусть продиктовала номер телефона.
– Ну, слава богу! Разродилась! – прошипела Анька и толкнула Милу в бок. – А орешь-то чего? Теперь все позади. Тебе домой надо собираться. Я тебе помогу. Толя, выйди, мы будем переодевать нашу умницу-красавицу и вещички ее складывать. Иди, иди.
– Мне не надо собираться, Анечка! – вцепилась в ее руки Мила и затряслась всем телом, виртуозно сбрасывая-стаскивая с себя при этом халат. – Я не могу! Не могу, не могу!!!
– Пригрели, называется. – Анька гневно выдернула свои руки. – В чем дело, Людмила?! Убийца пойман, его принародно показали, все его видели, не только ты, теперь тебе ничто не грозит. Можешь жить спокойно.
– Не могу!!! – завыла Милочка. – Не могу, Анна! Они… Они не того поймали, ребята!!! Это не тот человек…
Глава 13
Иван Георгиевич Кораблев сегодня утром, собираясь на службу, вдруг обнаружил, что ужасно постарел. И дело даже было не в седине и глубоких морщинах вокруг глаз и рта. И не в том, что жена уже вторую неделю разочарованно отворачивалась от него в кровати. А в том, что он чувствовал себя старым. Жутко старым, почти немощным. Почему?
Он остановил руку с бритвенным станком, не донеся ее до щеки. Задумался. С чего это он так захандрил? С чего вдруг ему захотелось с удочкой в камышах посидеть, послушать тихий плеск воды, скрип весел в уключинах?
Ну не из-за Эдика же, черт бы его побрал! Он уже позабыл, когда его видел последний раз. И дочь, правда, видел, тогда же. Но она звонит и зайти обещает – это уже неплохо. Позавчера через мать ему привет передавала.
Нет, Эдик тут ни при чем. Что-то другое заставило его сегодня с утра волочить ноги до ванной, потом смотреть потухшими глазами на себя в зеркало и желать изо всех сил, чтобы сегодня был выходной день.
– Ваня, – стукнула в дверь ванной жена. – Давай не засиживайся там, омлет и кофе стынут.
Он наскоро побрил щеки, показавшиеся ему самому сегодня впалыми, с нездоровым отливом. Спрятал бритву в чехол, убрал в шкафчик, вытерся полотенцем, причесался. Потренировал перед зеркалом добродушную улыбку и только тогда – с ней, с улыбкой – вышел к супруге.
Омлет пыхтел в тарелке, будто живой. Кофейная чашка рядом. Три тоненьких ломтика хлеба, пучок зелени и помидор в другой тарелке. Все именно в таком порядке, который он обожал.
– О, здорово, милая. Спасибо. – Он хлопнул в ладони, улыбнулся еще шире и сел за стол.
Но жену, с которой бок о бок прожил долгие годы, обмануть было не так легко.
– Что с тобой, Ваня? – не купившись на его браваду, спросила она, когда он позавтракал. – Что-то случилось?
– Нет, с чего ты взяла? – Он недоуменно вытаращился.
А глубоко внутри заныло раздражение. Неужели так заметна его усталость?! Неужели так бросается в глаза душевная немочь?
– Тебя что-то гложет, я же вижу. Надеюсь, это не из-за Эдика? – Жена собрала тарелки в кучу, понесла в раковину. На ходу поспешила добавить, заметив, как он побагровел: – Из-за этого не стоит рвать душу, у них все замечательно. Эдика взяли на хорошее место. Через неделю едет с гастролями по Европе. Валя вместе с ним.
– Сопли ему там смычком вытирать, что ли?! – рявкнул он и с грохотом выбрался из-за стола, отодвинув его чуть ли не на середину кухни. – Так и будет жить его жизнью! О себе, о себе когда она думать станет? В старости?! Разве это жизнь?! Разве такого мы хотели для своей дочери?!
Жена вдруг странно затихла, так и не донеся тарелки до раковины, ее спина сгорбилась, голова опустилась. И глухим, несчастным голосом Алла заговорила:
– А я?! Я разве хотела для себя такой жизни, Ваня?! Я ведь тоже живу только тобой. Твоим настроением, твоей радостью, твоей печалью, подвигами, если хочешь. Меня… Меня просто не существует. Я вся в тебе. И тебя это всегда устраивало, всегда!
– Ну да, – произнес он в замешательстве.
И снова подумал, что жалость к жене, нахлынувшая так стремительно, – это тоже верный признак старости.
– Такова участь любящих женщин, Ваня. Жить жизнью любимого мужчины. Я так жила, и Валечка так жить собирается. И пускай.
Алла замолчала, донесла наконец свои тарелки до раковины и принялась их мыть, намеренно громыхая. К нему она так и не повернулась. И лишь когда он уже обулся, поправил галстук, одернул китель, надел куртку, фуражку и взялся за ручку двери, Алла появилась в прихожей.
– Ваня, – позвала она его тихо.
Он повернулся к ней, взглянул устало.
– Что?
– Ты с Олегом поругался, что ли?
– С Олегом? С каким Олегом? – нарочито удивился он, тут же понял, что вранье слишком заметно женщине, умеющей читать его, как букварь, и стушевался. – Да ну его! Приехал тут, понимаешь, самый умный! Мы убийцу поймали. На горячем, можно сказать, поймали, а он…
– А он что? Не хочет признавать твоей правоты? – с явным восхищением воскликнула Алла. – Умница, мальчик!
– Почему он умница-то, чего?! – прикрикнул на нее Кораблев и завертел вспотевшей шеей в тесном накрахмаленном воротнике форменной рубашки. – Приехал из командировки с какими-то легендами! Про сокровища несметные, которые пропали неизвестно куда, про привидения. С ума сошел совершенно на северах своих!
– Ваня, Ванечка… Любимый мой человечек… – выдохнула Алла, подошла к нему вплотную, погладила по щекам, легонько тронула губами его рот. – Ты ведь прекрасно понимаешь, что в словах Олега твоего есть рациональное зерно. И что он, возможно, правильно сомневается. Но ты ведь уже успел доложить наверх о поимке убийцы, так?
Он с сопением кивнул, разомлев от милой ласки супруги так, что хоть раздевайся снова и никуда не уходи.
– Ну и что, что доложил? Исправить ошибку никогда не поздно. – Она положила голову ему на грудь, вздохнула. – Ты же умный у меня, Ванечка. Справедливый. Сильный. Ты не позволишь посадить невиновного.
– Еще надо доказать… – попытался было возразить он с пылом, но тут же мягкая ладонь жены легла ему на губы.
– Ты во всем разберешься, милый. Я уверена. И сразу все у тебя будет хорошо. И мучить тебя это перестанет.
– Что – это? – настырно забубнил Кораблев. – Что это-то?!
– Сомнения, милый. Они тебе душу рвут.
Милая, милая Аллочка, маленьким, насквозь промокшим от дождя воробышком встретившаяся ему в юности. Как же он не прогадал тогда? Как сумел рассмотреть в милой растерянной девушке такое величие души?!
– Алла… – Кораблев схватил ее, крепко обнял, вдохнул в себя родной, любимый запах. – А может, мне все бросить, а? Может, пора нам уже на дачу переселиться? Что-то захотелось мне покоя, тишины, удочек. Что скажешь, а?
– Вот закроешь это дело, тогда и поговорим, – ответила ему его мудрая жена. – Карьеру надо заканчивать красиво, милый. Думаю, сейчас самое время подумать об этом.
– О чем?
– О том, чтобы завершить карьеру этим делом. Пускай оно будет твоей лебединой песней, ага?
Лебединая песня. Лебединая песня, гм-мм…
Вчера он надрывался черным вороном, доведя себя, Мишина и весь отдел до белого каления, а сегодня должен лебедем петь?! Черт возьми, это не в его правилах! А что делать? Алла дело говорит. Слушаться надо жену и боевую подругу.
– Совещание на час дня, – скомандовал он дежурному, едва вошел в отдел. – Всех по нашему делу.
– По маньяку, товарищ полковник? – Глаза сержанта испуганно таращились: застали его за кроссвордом, как не пугаться.
– Да. И ты это… Журнальчик-то спрячь. Нехорошо, люди приходят, а ты с журнальчиком.
– Так точно!
– Мишин где?
– В кабинете, товарищ полковник. К нему сегодня идут просто толпой.
– Толпой, понимаешь… – Полковник еще раз смерил взглядом сержанта. – Ко мне его, и немедленно.
То ли сержант нерасторопным оказался, то ли Мишин совершенно обнаглел, но явился он к полковнику не немедленно, а лишь через полчаса.
– Вызывали? – Олег взглянул на начальство невыспавшимися недовольными глазами.
– Вызывал! – начал было заводиться Иван Георгиевич, но тут же передумал и махнул рукой в сторону стула. – Присаживайся, есть разговор.
Мишин с сожалением посмотрел на часы, вздохнул, но не подчиниться не мог.
– Совещание сегодня собираю по итогам, – начал Кораблев, прогуливаясь по кабинету. – В час.
– Меня оповестили, товарищ полковник.
Мишин попытался приподняться, но полковник его остановил, положив руку на плечо.
– Есть о чем доложить, Олег?
– Так ведь… – Плечо под рукой полковника напряглось и неуверенно шевельнулось. – Так ведь вроде все уже было решено без меня и…
– Ты не ерепенься, Мишин! – рассердился Кораблев из-за того, что незаслуженно обидел подчиненного, и еще больше из-за того, что приходится теперь в этом признаваться. – Мы над своим тут работали. Ты свое привез.
– Вы назвали это «байками из тюремного склепа», – надулся Олег и опустил голову. – Может, я не совсем так доложил, но… Устал, наверное, с дороги. Мать приболела. Но все в этой истории уходит куда-то назад, Иван Георгиевич. Куда-то в прошлое. Не верю я ни в какого маньяка. Тем более не верю, чтобы маньяком оказался вполне нормальный парень, сутками крутящий баранку длинномера.
– Вы назвали это «байками из тюремного склепа», – надулся Олег и опустил голову. – Может, я не совсем так доложил, но… Устал, наверное, с дороги. Мать приболела. Но все в этой истории уходит куда-то назад, Иван Георгиевич. Куда-то в прошлое. Не верю я ни в какого маньяка. Тем более не верю, чтобы маньяком оказался вполне нормальный парень, сутками крутящий баранку длинномера.
– Может, тому нормальному парню на дороге крышу-то и сорвало, – произнес вполголоса Кораблев.
И сам вдруг усомнился.
В самом деле, стал бы осторожный и страшный хищник, не оставивший ни в первом, ни во втором случае ни единого намека на след, так гадить в машине, да еще в собственной?! Лажа какая-то.
– Ладно, Олег. Давай я еще раз тебя послушаю, прежде чем на совещании станем мы все это сообща обсуждать. Только ты не с конца, а с самого начала излагай.
– История, на мой взгляд, началась с романа Алексея Быкова с контролершей в мужской зоне.
– Вера?
– Да, Вера. У них с Быковым случился роман. Потом родился ребенок. Я не смог уточнить, в какой момент родился, до архива меня не допустили. Да я думаю, сведений о ребенке не осталось никаких. Он как-то странно сгинул: никаких следов, никаких сведений о нем. Я думаю, что прежде, чем затевать с Быковым преступление, Вера его сына куда-то спрятала.
– Страховалась тем самым?
– Возможно… – Мишин немного воспрянул духом, заметив, что Кораблев слушает его внимательно, без вчерашнего высокомерного недоверия. – Банда из трех человек совершает налет на дом коллекционера. Убивают хозяина и кого-то из членов его семьи. Выгребают все добро. Одним словом, налет удается. Бандиты благополучно грузят награбленное в машину, за рулем которой предположительно сидела Вера. Потом возвращаются на место преступления, чтобы замести следы, то есть занимаются поджогом дома. И пока они хлопочут, Вера на машине уезжает, а их накрывает милиция прямо на месте преступления.
– Так-так, дальше… – Кораблев вернулся на свое место и уже вовсю чирикал на листе бумаги штрихи, линии и стрелки с именами и фамилиями.
– Бандитов арестовали. Спустя какое-то время арестовали и Веру по подозрению в сообщничестве.
– Но барахла так никто и не нашел?
– Нет. Ни единого следа. Пропал и мальчик.
– Сын Быкова?
– Да. Пропали одновременно. И все… Бандиты молчат, Вера молчит, и, если этим гаврикам есть что предъявить, их поймали прямо на месте преступления, то ей-то нечего! И ее бы освободили, но…
– Но кому-то эта идея совершенно не понравилась, и Вера благополучно скончалась в камере?
– Именно!
– И это навело тебя на мысль, что Вера, став сообщницей бандитов, сама имела сообщника?
– Так точно, товарищ полковник! – Мишин снова стал вставать из-за стола, и снова полковник остановил его, ткнув карандашом в сторону стула и приказав сидеть.
– И кто, по-твоему, был ее сообщником?
– Не сообщником, а сообщницей. Ею, по-моему, могла быть Василиса Степановна Грузнова, ее подруга по жизни и коллега по работе. Они вместе работали в мужской зоне, пока их отряд не расформировали и женщин не заставили работать в женской колонии.
– Почему ты так решил?
– Они дружили – раз. Вместе ходили на работу и с работы. Жили по соседству. Обе… Подчеркиваю, обе имели детей от уголовников!
– Так Грузнова эта тоже?
– Да, у нее был сын. Но родился он задолго до того, как у Веры случился роман с Быковым. Ее мальчик уже был взрослым, когда произошли все вышеназванные события, Иван Георгиевич.
– Ага! Подруги, стало быть, одного поля ягодки? – сам для себя прокомментировал Кораблев и быстрыми движениями нарисовал еще пару линий, увенчанных стрелками на конце. – Обе понимали, что судьбы их детей зависят только от них, и ни от кого более. Знали, что на папаш надеяться нельзя. Поэтому могли решить преступить закон, чтобы обеспечить и себе, и им безбедное будущее, а заодно и со всеми мужиками-козлами поквитаться. То есть Грузнова перехватывает груз, прячет его и ждет, пока освободят ее подругу? Или, наоборот, как только добро попало ей в руки, она решила от подруги отделаться, чтобы не делиться? А заодно и парня ее куда-то подевала? Могло такое быть, Олег?
– Могло быть и так, и так. Теперь уже мы не узнаем. Но то, что все награбленное оказалось в руках Василисы Степановны Грузновой, я теперь уже знаю наверняка. Стопроцентно в этом уверен!
– Ишь ты! И откуда такая уверенность произрастает?
– Из показаний. Свидетельских показаний, – со вздохом произнес Олег, вспомнив сегодняшнюю встречу с Катериной.
Они пришли с утра, хотя по телефону условились на полдень.
– Не выдержали мы ожидания, простите, – обескураженно развел руками при встрече Виктор. – Много есть о чем рассказать, Олег Николаевич. Ничего, что я так – по имени-отчеству, а не гражданин начальник?
Он скупо улыбнулся, жадно вглядываясь в бледное красивое лицо девушки. Она выглядела очень уставшей, измученной и робкой. Поначалу заныло сердце: вдруг она в чем-то виновата, поэтому и робеет? Вдруг он снова ошибся и с ней будет так же, как и с другими? А он-то ночью, разоткровенничавшись с матерью, все ей выложил про Катерину и даже пообещал познакомить. И думал о ней все время, и вспоминал каждую ее кудряшку, непослушно падающую на лоб. И ступни ее босые с аккуратными крохотными пальчиками. И так скучал, так скучал. И полетел бы к ней сразу, если бы работа не держала.
А она теперь сама пришла и держится с ним холодно, строго и робко.
Вдруг виновата?!
Мишин даже слова не мог протолкнуть сквозь пересохшее горло, так волновался, когда задавал вопросы. А когда все выяснил и записал, то стал переживать еще сильнее.
– Бедная ты моя, бедная, – шепнул он ей, когда выходил из кабинета к полковнику. – Ты дождись меня, ладно?
– Хорошо, – кивнула она и опустила голову. – А вы мне верите?
– Да, – твердо ответил Мишин, не сомневаясь теперь уже ни минуты.
В его мозаике сошлось почти все после их визита. Осталось несколько брешей в самом верху. Но и с ними скоро будет покончено, – он был уверен.
– Итак, что со свидетелями? – поторопил его с ответом Кораблев.
– Внучка Грузновой… Катерина… – И он, как дурак, покраснел.
А Кораблев тут же догадался, что речь идет о той самой девушке, которой увлекся Мишин и за которую он его самолично ругал. Нет, тоже, взял моду влюбляться в фигуранток! Что за блажь такая?! А приличным девушкам кто остается? Скрипачи?!
– Что внучка Грузновой? – сурово свел брови Кораблев и соединил две толстые линии со стрелками, идущими до этого момента параллельно.
– Она нашла жену покойного архитектора, который делал проект дома. Очень известный в своих кругах покойник.
– Ишь ты! Архитектор известный избу бревенчатую планировал! Что за блажь?
– Изба с секретом. Как утверждает жена покойного архитектора, ее муж спланировал какой-то бункер или хранилище под домом. Вход в это хранилище Грузнова будто бы забетонировала, но… Но оставался то ли подземный ход, то ли лаз.
– Так? На всякий случай?
– Наверное.
– Внучка о бабкиных художествах ничего не знала?
– Нет. – Мишин твердо выдержал взгляд начальника. – Она обескуражена и обеспокоена не меньше других.
– И что в хранилище? Надо полагать, то барахло, которое пропало много лет назад?
– Именно!
– Откуда сведения? Внучка-то знать не могла! – фыркнул Кораблев и вдруг перечеркнул самые жирные линии огромным вопросительным знаком.
– Жена архитектора! Грузнова, не имея на тот момент больших денежных средств, расплатилась с архитектором тремя серебряными кубками, которые архитектор потом нашел в Интернете в списках бесследно пропавших из коллекции знаменитого коллекционера, зверски убитого. Так-то вот!
– И что же, женщина, которая жена архитектора, за всю жизнь ни разу никому словом о кубках не обмолвилась? Не верю! Бабы народ болтливый, наверняка кому-то когда-то да…
– Замечание справедливое, – коротко улыбнулся Мишин. – Но не видела она их до самой смерти муженька своего. Незадолго до смерти он вытащил их из тайника на свет божий.
– Ладно, – принял объяснение Кораблев, взглянул на сотрудника с укоризной. – А ты теперь и рад без памяти, что Катерина твоя Грузнова не при делах?
– Рад, – не стал изворачиваться Мишин, не отводя взгляда. – И она не при делах.
– А кто при делах, по-твоему?
– Тот, кто узнал каким-то образом, что дом Грузновой стоит на сокровищнице, тот, кто воспылал к этому дому интересом и вдруг решил его приобрести во что бы то ни стало.
– Ты говоришь о Стахове??? – вытаращился Кораблев, и его рука, без конца чиркающая карандашом по листу бумаги, замерла. – Но он сам пострадал!
– Стахов, как нам уже теперь известно, действовал по требованию человека, которому был должен. Человек этот явился из мест заключения и потребовал возврата долга. Но не деньгами, а таким вот странным способом: во что бы то ни стало купить дом, который принадлежал Грузновой. Стахов начал работать в этом направлении, активно работать. И погиб! И охрана его погибла! Страшно… Причем Стахова пытали.